В своей книге «Год на Севере», в главе, посвященной Соловецкому монастырю, С. В. Максимов писал: «В одном из промежутков между циклопическими стенами Соловецкого монастыря, складенными из громадных диких камней, и стенами жилых монастырских строений, в северо-западном углу, приютилась отдельная палата каменная и двухэтажная... 16 новых “чуланов” (похожих более на собачьи конуры) прилажены были и в верхнем этаже в 1828 году, а в 1842 году тюрьма увеличилась надстройкою третьего этажа, который и делает ее видною богомольцам из-за стен. До того времени мест заключения было несколько: у Никольских ворот, у Святых ворот, под крыльцом Успенского собора и в башнях: западной и на восточной стороне. Иных узников не помещали в тюрьмы: так, один священник Симеон жил в хлебне, прикованным на цепь, и в таком виде месил братские хлебы...»
Изначально обязанности надзора за арестантами были возложены на монахов обители, но уже к концу XVI века из числа стрельцов Соловецкого гарнизона был сформирован отряд надзирателей. С этого момента островное население поделилось на тех, кто находился в затворе, и на тех, кто их охранял.
Великим постом 1566 года игумен Филипп (Колычев) покинул Соловецкий Спасо-Преображенский монастырь и отправился в Москву для поставления на митрополичью кафедру.
Как писал Г. П. Федотов, «игумен простился с плачущей братией. Впрочем, слезы не у всех были искренними. Кое-кто без сожаления расставался со святым игуменом».
Конфликт, давно тлевший между настоятелем и частью братии, не был уврачеван, и именно он стал питательной средой для клеветы и ложных показаний о якобы неправедной жизни Филиппа в бытность его настоятелем в Спасо-Преображенском монастыре, а также тех наветов, сбором которых активно занялись при дворе царя Ивана Васильевича.
В комиссию по «обыску о жизни» Филиппа вошли архиепископ Суздальский и Тарусский Пафнутий, архимандрит Андроникова монастыря Феодосий, князь Василий Темкин и дьяк Дмитрий Пивов. Как это бывает в таких случаях, не имея никаких личных претензий к Соловецкому игумену, «дознаватели» не рискнули пренебречь царевым указом и с энтузиазмом принялись за дело.
Ключевыми фигурами со стороны обвинения стали Паисий, келарь монастыря при Филиппе, а ныне соловецкий игумен (которому даже был предложен епископский сан в обмен на сговорчивость), и архиепископ Новгородский Пимен, постриженник Кирилло-Белозерского монастыря.
Осенью 1568 года в Успенском соборе Московского Кремля Паисий зачитал «свитки» своих показаний, а также показаний ряда соловецких старцев перед Освященным собором. В свою очередь Пимен, на тот момент один из наиболее приближенных к царю архиереев, обвинил святителя в «неистовствах» и колдовстве.
Выслушав потоки клеветы и оскорблений в свой адрес, обвиняемый сказал: «Благодать Божия да будет на устах твоих, чадо, ибо льстивые уста против меня отверзлись. Не слышал ли Божие слово. “Аще кто речет брату своему ‘юродиве’, повинен геенне огненной”? Вспомни и другое изречение Священного Писания: “Что сеет человек, тот и пожнет”, — это слово не мое, а Господне».
Затем, повернувшись к Грозному царю, добавил: «Потщися и ты подражать благим нравам, ибо светлостию сана не умоляется смерть, во все вонзающая несокрушимыя свои зубы. Итак, прежде ея немилостива-го пришествия, принеси плоды добродетели и собери себе сокровища на небесах, ибо все собранное в мире сем остается на земле, и каждый воздает слово о житии своем».
Через год игумен Паисий будет извержен из сана и отправлен «для вразумления» в Валаамский монастырь, а соловецкие старцы, свидетельствовавшие против Филиппа, будут арестованы, обвинены в клевете и сосланы под надзор в отдаленные северные обители.
Архиепископ Новгородский Пимен по обвинению в сговоре с литовским королем тоже будет извержен из сана, но уже в 1570 году, подвергнут публичному надругательству на глазах у всего Новгорода и сослан в один из Тульских монастырей. По другой версии, Пимена утопили в Волхове.
Царь же Иван Васильевич IV Грозный примет мучительную смерть, наступившую от многих недугов, вызванных нездоровым образом жизни, в 1584 году в Москве в возрасте пятидесяти четырех лет...
На время судебного разбирательства монастырская казна и соловецкая ризница были опечатаны, а в 1570 году временным управляющим обители был назначен соборный старец Кирилло-Белозерского монастыря Меркурий. Согласно государевой описи монастырское хозяйство на острове на тот момент составляли 60 волов, 71 лошадь, семь морских лодей, 15 больших карбасов, три солеварни, три мельницы и «толчея» для круп.
В 1571 году, согласно указу Ивана Васильевича, игуменом Соловецкого Спасо-Преображенского монастыря был назначен постриженник Кирилло-Белозерского монастыря Варлаам.
О том, как отнеслась братия к аресту и впоследствии убийству своего настоятеля, никакой информации не сохранилось. С учетом того, что с острова в Москву были увезены все, кто согласился лжесвидетельствовать против Филиппа (Колычева) на Соборе, можно предположить, что соловчане (как братия, так и миряне) восприняли эти события как личную трагедию. Слишком для многих на острове святитель был добрым и справедливым настоятелем, отцом, которому, по словам поставлявшего его на игуменство архиепископа Феодосия Новгородского, все «покорялись со всяким послушанием».
По сути убийство московского святителя и соловецкого игумена стало последним ударом, нанесенным властью по «нестяжателям». Конечно, отнести Филиппа и его обитель к прямым продолжателям дела преподобного Нила Сорского невозможно. Хотя бы потому, что, как писал Г. П. Федотов, «монастырское хозяйство не благотворительное учреждение... оно зорко блюдет свои интересы». А соблюдение этих интересов, как мы помним, было сопряжено у Филиппа с неизбежной коллаборацией с властью, с царем Иваном Грозным в первую очередь. Но при этом внутреннее, духовное нестяжание Соловецкого игумена, а впоследствии и митрополита Московского, незапятнанность его репутации, великодушие и благородная простота ставят святителя в число выдающихся русских аскетов, пастырей «не от мира сего».
Вместе с Филиппом ушло целое поколение архиереев — Герман Казанский, Елевферий Суздальский, для которых архипастырские ризы не были символом надменной неприступности и властной вседозволенности, но тяжелым ярмом, приносящим многие скорби и страдания, сравнимым с веригами, с параманом, на котором написано: «Аз язвы Господа моего Иисуса Христа на теле моем ношу».
Являясь сотрудниками (совершающими совместные труды) царя и боярской элиты, они были при этом неподкупны и неколебимы в своем служении Спасителю, только Его видя смыслом и причиной всех своих поступков.
Традиции «Сергиевской плеяды», о которой мы говорили в предыдущих главах в связи с трудами и подвигами преподобных Савватия, Германа и Зосимы, постепенно угасают. Святитель Филипп становится той, если угодно, рубежной личностью, после которой исихастские традиции (традиции священно-безмолвия и «умной» молитвы), идущие еще от Отцов Древней Церкви, уступают место обрядоверию, порой обретающему черты агрессивного неистовства и, увы, подменяющему истинную сердечную теплоту веры нарочитым благочестием.
Исследуя этот переломный период, Г. П. Федотов в своей книге «Святые Древней Руси» пишет: «В религиозной жизни Руси устанавливается надолго тот тип уставного благочестия, “обрядового исповедничества”, который поражал всех иностранцев и казался тяжким даже православным грекам, при всем их восхищении. Наряду с этим жизнь, как семейная, так и общественная, всё более тяжелеет. Если для Грозного самое ревностное обрядовое благочестие совместимо с утонченной жестокостью... то и вообще на Руси жестокость, разврат и чувственность легко уживаются с обрядовой строгостью».
Вполне естественно, что обиходное соловецкое бытование рубежа XVI—XVII веков в полной мере проецирует на себя глобальные социально-политические и духовно-религиозные процессы, происходившие в стране.
Показательно, что начиная с 1570 года Соловецкий монастырь все более и более начинает ассоциироваться в народном сознании с военным форпостом, необоримой крепостью и тюрьмой.
В 1579 году «царь Иоанн Васильевич пожаловал 4 пищали затинных, да пороху 10 пудов и 10 фунтов. В сем же году каянские немцы (финны и шведы из города Каяны. — М. Г.) учинили нападение на Кемскую волость и произвели великое опустошение. Воевода Озеров и многие стрельцы побиты. На место его прислан на Соловки воевода Андрей Загряжский, который, набрав стрельцов из вотчин монастырских и умножив оных до 100 человек, по царскому повелению учил их исправной стрельбе» («Соловецкий летописец»).
В 1582 году по приказу государя на острове начинается строительство каменной крепости вместо деревянной, возведенной при воеводе Михаиле Озерове. Возглавляют работы уроженец поморского села Нёнокса, постриженник Соловецкого монастыря старец Трифон (Кологривов) и вологодский мастер Иван Михайлов.
В 1584 году Иван Грозный в вечное поминовение безвинно убиенных в опричнину новгородцев пожаловал в Спасо-Преображенскую обитель 1100 рублей.
Кажется, что в этой круговерти государевых неистовств, словно направленных на тотальное переиначивание стиля и традиций соловецкой жизни, заложенных еще преподобными Савватием, Зосимой и Германом, а также укрепленных и приумноженных святителем Филиппом, уже не осталось места истинному аскетическому трезвению и благочестию, которое преподобный Нил Синайский (ум. 450) видел не в том, чтобы многим оказывать милость, но в том, чтобы никого не обижать.
Последним же из Филипповской плеяды на Соловках стал игумен Иаков, постриженник и ученик святителя. Он был приглашен в островную обитель в 1581 году из Онежского Палеостровского монастыря.
Стараниями нового настоятеля в Спасо-Преображенский монастырь из Тверского Отроча монастыря были перенесены мощи святителя Филиппа. «Страдальческое нетленное тело его погребено было под папертью церкви во имя чудотворцев Зосимы и Савватия на месте, им самим при жизни его в обители сей предуготованном», рядом с могилой его духовника и учителя старца Ионы (Шамина).