Берестяные же лодки чаще строились в глубине материка и использовались для выхода (сплава) по реке к морю.
Первый день похода в «резиденцию мертвых» завершался, как правило, на Кузовых островах. Здесь можно было отдохнуть после проделанного пути, проверить снаряжение, отсюда, с горы Русский Кузов (123 метра над уровнем моря, название, разумеется, восходит к XVII веку), в ясную погоду через пролив Западная Соловецкая Салма можно было увидеть едва различимую на горизонте группу островов, достижение которых приравнивалось к обряду посвящения, к переходу в иное нравственное и душевное состояние.
У археолога, исследователя соловецких древностей А. Я. Мартынова читаем: «В древности Соловки как цель морского путешествия были видны только со скальных вершин Немецкого и Русского Кузовов, да еще со стрелки Онежского полуострова — мыса Ухт-Наволок».
Понятно, что воображение рисовало древнему мореплавателю картину фантастическую, но реальное достижение цели иначе как прохождением между Сциллой и Харибдой назвать было невозможно.
Кузовые острова превращались в место ожидания и созерцания, в место предуготовления, притом что и сам островной архипелаг, расположенный в 20 километрах от материка, имел свою мистическую историю.
Согласно существующему преданию, в 1904 году восемнадцатилетний поэт, путешественник, мистик Николай Степанович Гумилев удостоился высочайшей аудиенции Государя Императора Николая II, во время которой он поведал самодержцу о Каменной книге, якобы найденной им в Карельских дебрях на берегу Онежского озера. Николай Александрович был потрясен рассказом молодого путешественника, потому как и сам имел склонность к разного рода мистическим и оккультным опытам, а Каменная, она же Голубиная, книга, таинственно утраченная еще в Средневековье, имела статус дохристианского космогонического сочинения, в котором изложены основы бытования славянской цивилизации, а также содержатся зашифрованные предсказания будущего, разгадав которые, возможно достичь блаженства вечной жизни.
Следует заметить, что былинная тематика языческой Руси, восходящая к образу прародины человечества, северной страны Гипербореи, населенной сверхлюдьми, ведущими свое происхождение от детей Урана и Геи, была чрезвычайно популярна на рубеже XIX—XX веков, в эпоху Серебряного века. И то обстоятельство, что именно Николай Степанович Гумилев — поэт-акмеист, впоследствии основатель «ежемесячника стихов и критики» «Гиперборей», проявил такую активность в поисках неведомой земли, расположенной «за северным ветром», вполне закономерно.
Поиск иного пространства перед лицом века электричества, аэропланов, паровозов, политических катаклизмов и кризиса института Церкви стал общим местом для интеллектуалов, уже вырвавшихся (как им казалось) из патриархального небытия дореформенной России, но так и не усвоивших новые, порой варварские, законы русского капитализма.
Итак, на поиски Гипербореи за казенный счет (видимо, посещение царя юным поэтом возымело свое действие) отправляется экспедиция. Н. С. Гумилеву якобы удается разгадать некоторые строки из Каменной книги, которые и приводят экспедиционеров на Кузовые острова. Необитаемая земля, как и положено месту сакральному и доисторическому, будоражит воображение, страшит и притягивает одновременно.
Однако информация о том, кто и когда проводил археологические исследования на островах, представляется достаточно путаной. По одной версии, на Кузовах копал сам Гумилев, по другой — здесь, но уже значительно позже работали экспедиции профессора Владимира Юльевича Виза, а также археолога Александра Яковлевича Брюсова, брата известного поэта Серебряного века Валерия Брюсова.
Артефакты, обнаруженные тогда, на сегодняшний день считаются утраченными, но каменные святилища Гипербореи — сеиды (развенчать данную теорию, как и доказать обратное, не удалось никому) и по сей день возвышаются на Кузовых островах.
Культ священных камней восходит к традиционным представлениям древних саамов о том, что гранитные утесы или валуны являются вместилищами человеческой души. Скорее всего, именно по этой причине сейды своими очертаниями напоминают фигуры людей.
Для тех, кто отправлялся в плавание на Соловки, Кузова становились своего рода мистическим этапом на пути к «Острову мертвых», к подножию священных гор, когда лишь каменные изваяния (на Большом Немецком Кузове сохранился пантеон, состоящий из 150 сейдов) безмолвно провожали входящих в бурлящие воды Белого моря.
Оставляя часть своей души в сейдах, древний мореход тем самым предвосхищал пожирание своего второго «я» морским «неусыпающим червем» в случае кораблекрушения. А катастрофы, приводящие к гибели отважных путешественников и рыбаков, были нередки!
Итак, мерцающий на горизонте архипелаг, то пропадающий в штормовой дымке, то вновь поднимающийся среди мерно накатывающих волн, словно всплывающий со дна Дышащего моря, и был той последней магической гранью, тем окоёмом, за который могут зайти лишь избранные.
Неоднократно упомянутое нами словосочетание «Остров мертвых» не следует, однако, воспринимать исключительно как своего рода фигуру речи. Оно (словосочетание) в полной мере отражает концептуальную установку древнего, а впоследствии и средневекового человека на то, что место это изначально не предназначено для проживания, хотя, как мы знаем, на Соловках все к тому условия наличествуют — пресная вода, рыба в озерах и дичь в лесах, ягоды, грибы, достаточно мягкий для этих широт климат. И дело здесь не только и не столько в климате и удаленности архипелага от материка; в данном случае первоочередную роль играет ритуально-мистическая составляющая. Действительно, живой человек не может существовать вне тверди, без опоры именно на реалии, а не на символы. Ведь в конечном итоге утрата физической и ментальной устойчивости ведет к безумию, к изменению личности, к тому, что в медицине называется аутизмом, галлюцинациями и сумеречным помрачением сознания.
Следует заметить, что и в наши дни существует достаточно примеров, когда туристы или паломники, оказавшиеся на острове, не могут пробыть здесь и дня, испытывая необъяснимые томление и страхи, а выбравшись на материк, зарекаются посещать архипелаг.
Во времена преподобных Савватия, Зосимы и Германа тема сакральности Соловков получила свое развитие.
Так, в рамках аскетических традиций христианства, заложенных святыми Отцами Церкви еще в IV веке, монах, инок является живым мертвецом в миру: ведь принимая постриг, он умирает для жизни обыденной, отрекается от суеты, искушений и страстей «мира сего» и уже под новым именем обретает новое, ангельское бытование. «Кто в сердце своем приобрел смирение, тот мертв стал для мира, и омертвевший для мира омертвел для страстей. Кто омертвел сердцем для своих близких, для того мертв стал диавол», — читаем у преподобного Исаака Сирина.
Однако мы должны понимать, что речь идет не об омертвении сердца, не о «жестоковыйности» и окоснении чувств! Православная аскетика предполагает в первую очередь омертвение плоти как источника «злокозненности», отмирание страстного начала, что и составляет смысл и основу бесконечной «невидимой брани» монашествующего. Эту мысль предельно четко поясняет преподобный Иоанн Лествичник, игумен Синайского монастыря: «Монах есть тот, кто, будучи облечен в вещественное и бренное тело, подражает жизни и состоянию бесплотных».
Интуитивное принятие Соловков как места особенного, неизведанного, необитаемого, на протяжении многих веков служившего обителью потусторонних сил, почитавшегося у поморов «резиденцией мертвых», естественным образом дополнило мистическое мироощущение преподобных Савватия и Германа, прибывших на архипелаг в 1429 году.
Вполне возможно, что, будучи сначала насельником Кирилло-Белозерского, а затем и Валаамского монастыря, святой Савватий был знаком с сочинениями святых Отцов и Учителей Церкви, и слова преподобного Симеона Нового Богослова, отшельника и гимно-творца X века, попадались ему на глаза. Вот эти слова:
«Монахи должны жить в монастыре, как бы на уединенном острове, находящемся среди моря, считая, что весь мир стал для них совершенно недоступным, словно вокруг всего монастыря их утверждена великая пропасть, так что ни находящиеся в мире не (могут) перейти в монастырь, ни живущие на острове — переправиться к тем, которые там, и, с пристрастием глядя (на них), удерживать в сердце или в уме воспоминания о них, но, как мертвые к мертвым, они и обладая чувством, должны относиться к ним без ощущения, делаясь (таким образом) поистине как бы добровольно закланными агнцами».
Переход «великой пропасти», после которого нет возврата ни в ту, ни в другую сторону, становится архетипичным и для древнего, и, впоследствии, для средневекового человека. Причем первый воспринимает Соловки «Островом мертвых» буквально, а второй — сообразно христианскому учению о смерти, конце света и спасении.
Именно и только в этом контексте получает свое объяснение странная на первый взгляд соловецкая притча о «светлых юношах» ангельского обличья, изгнавших с острова семью поморского рыбака со словами: «Бегите отсюда, а не то смерть вас постигнет».
Популярное объяснение притчи: мол, ангелы изгнали рыбака и его жену с острова, чтобы они не мешали монахам, справедливо лишь отчасти. Значительно более точным оказывается иное толкование — изгнанием обычных людей с «Острова мертвых» «светлые юноши» спасают их от неминуемой гибели, потому как по научению «началозлобного демона» поморы «не ведают, что творят» (Лк. 23, 34), желая поселиться в месте, уготованном Богом лишь «живым мертвецам».
Показательно, что это знаковое событие произошло именно у подножия Секирной горы (об этимологии данного названия речь пойдет ниже), где свою первую келью на острове и поклонный крест поставили преподобные старцы Савватий и Герман.
С этого момента Священная гора на Соловках обрела реальные очертания, символически восстав над языческими «вавилонами».
Много позже, во второй половине XIX века, здесь будет воздвигнут скит, освященный в честь двунадесятого праздника Вознесения Господня.