Ленинский лозунг: «Мы должны во что бы то ни стало сначала убедить, а потом принудить» — при всей его очевидной (на фоне событий 1918—1920 годов) демагогичности обрел новое звучание. Учение В. И. Ленина о сочетании убеждения и принуждения как важнейшем принципе государственного руководства обществом в эпоху социализма, а также о двуединой роли наказания, выполняющего в условиях социалистического общества задачу как принуждения, так и перевоспитания лиц, совершивших преступления, получило абсолютно прикладной характер, что во многом способствовало принципиальному изменению самой идеологии деятельности советских карательных органов — не уничтожать, а перевоспитывать, не теряя при этом, разумеется, революционной бдительности перед лицом внутреннего и внешнего врага.
При этом следует понимать, что термин «перевоспитание» таит в себе известные разночтения, потому как убеждать и перевоспитывать можно по-разному — кнутом и пряником, расстрелами и каторжным трудом. А также совершенно непонятно, кто и каким образом установит ту грань, которая покажет, что заключенный навсегда порвал со своим криминальным (а в нашем случае контрреволюционным) прошлым. Хотя в те годы ответ на данный вопрос был очевиден и не вызывал нареканий — партия большевиков и есть истина в последней инстанции; именно она решает, кому жить, а кому умереть, кому трудиться на лесоповале, а кому создавать гимны партийным вождям.
Таким образом, система лагерного социализма опиралась на парадоксальную идею созидания и порабощения, угнетения и освобождения в труде одновременно. ГУЛАГ же как порождение этой системы предоставлял таковую возможность.
Первые шаги в данном направлении были сделаны в октябре 1923 года.
Согласно протоколу № 15 заседания Совета народных комиссаров СССР от 13 октября 1923 года СНК постановил: «1. Организовать Соловецкий лагерь принудительных работ Особого Назначения и два пересыльно-распределительных пункта в Архангельске и Кеми. 2. Организацию и управление указанными в п. 1 лагерем и пересыльно-распределительными пунктами возложить на ОПТУ. 3. Все угодья, здания, живой и мертвый инвентарь, ранее принадлежавшие бывшему Соловецкому монастырю, а равно Пертоминскому лагерю и Архангельскому пересыльно-распределительному пункту, передать безвозмездно ОПТУ».
Под сим документом подписались — зампредседателя Совета народных комиссаров Рыков и управляющий делами Совета народных комиссаров Горбунов.
Предыстория возникновения лагеря особого назначения на Соловецком острове такова.
29 апреля 1920 года на Соловки прибыла комиссия во главе с начальником Особого отдела ВЧК М. С. Кедровым и председателем Архангельского губисполкома С. К. Поповым на предмет ознакомления с обстановкой в Соловецком Спасо-Преображенском монастыре. На тот момент в обители находилось 612 человек: 410 монахов и послушников, а также 202 трудника.
По результатам визита комиссаров в мае того же года монастырь был упразднен, а его имущество передано трем организациям: островному совхозу «Соловки» (полное название «Управление советского хозяйства на Соловецких островах»), судоремонтному затону Белмортран и лагерю принудительных работ Архангельского губчека (полное название «Лагерь принудительных работ для заключения военнопленных Гражданской войны, осужденных на принудительные работы»).
Тогда же Архгубчека официально сообщила, что «высадка на Соловецкие острова... воспрещается вплоть до особого распоряжения. Архгубчека выдает разрешения на право высадки в Соловецкие острова только в исключительных случаях. Высадившийся без разрешения Архгубчека, какой бы пост он ни занимал, будет задержан Комендантом Соловецких островов и направлен в г. Архангельск в распоряжение Архгубчека».
Для охраны режимного объекта, в который были превращены острова, прибыли дополнительные силы ВЧК из Архангельска и Кеми.
«Известия Архангельского губернского ревкома и Архгубкома РКП/б» от 4 мая 1920 года сообщали: «Монастырь без советской власти прожить не сможет. Советская власть не будет разрушать хозяйство монастыря, она его будет всеми силами поддерживать, расширять. В ближайшем будущем предлагается организовать в Соловках трудовой лагерь. Условия для этого очень благоприятные, природная обстановка, трудовой режим, борьба с природой будут хорошей школой для всяких порочных элементов».
В июне заведующим по хозяйственной части Соловецких островов был назначен Герасим Алексеевич Алексеев, который во исполнение решения особой комиссии губревкома приступил к изъятию монастырских ценностей, а также запасов продовольствия и прочего имущества.
Однако уже через месяц тов. Алексеев жаловался комиссару Кемского уездного продовольственного комитета: «Хаотическое положение сложилось на Соловецких островах, куда съехалось со всех сторон много разнообразной власти, и каждая власть контролирует, берет без разрешения то, другое и третье. Не знаешь, кому и как подчиняться. Приезжают, делают что хотят, отбирают учетные книги из всех кладовых, делают распоряжения к полной дезорганизации».
Следует признать, что с приходом новой власти на остров хаос поразил все стороны местной жизни, начиная от гражданских служб, продовольственного обеспечения Соловков и кончая хозяйственными службами и службами режима.
1 июля 1920 года на острове был открыт клуб Карла Маркса, все храмы закрыли, а престарелые монахи были выселены в Савватиевский скит, где организовали Инвалидный дом. Остальная же часть братии перешла в подчинение Управления Соловецкими островами наряду с остальным гражданским населением Соловков.
Можно утверждать, что все эти административные и кадровые пертурбации не могли не стать причиной раскола среди бывших насельников обители.
Впрочем, начало конфликту было положено еще при прежнем настоятеле архимандрите Иоанникии (Юсове) — человеке решительном, жестком и требовательном. Как известно, жалобы на Иоанникия дошли до Святейшего синода, и он был отстранен от занимаемой должности как раз накануне революции.
Избранный братией в 1917 году новый настоятель архимандрит Вениамин (Кононов) лишь на время затушил новый соловецкий пожар, который, однако, к 1920 году разгорелся с новой силой.
Из прошения иеродиакона Соловецкого монастыря Вячеслава на имя заведующего по хозяйственной части Соловецких островов Г. А. Алексеева:
«Благодаря перевороту в России нам удалось отстранить от власти тирана — настоятеля Иоанникия. Но, к сожалению, в выборе нового настоятеля мы ошиблись, как видите, он уже скоро три года управляет, а ничего на пользу общества не сделал... при таком ведении дел воровство, мошенничество и неравенство достигли крайних пределов... Верится, что Ваша Советская власть действует по промыслу Божественному, и если Вы найдете возможным хотя бы маленькое произвести расследование, то мы можем дать Вам черновики бумаг, которые писали в разное время, с фактами преступлений».
Мы не можем утверждать, что именно этот донос стал причиной тотальных проверок деятельности соловецкого духовенства со стороны Архгубчека. Однако именно в это время (о совпадениях тогда говорить не приходилось) на остров прибывает уполномоченный губисполкома на Соловецких островах председатель тройки ВЧК Ваганов, который докладывает в Архангельск, в частности, о расколе в среде духовенства — между «монахами-тружениками» и «начальниками-буржуями», а также просит разрешения на «вскрытие мощей так называемых “соловецких святых”».
Деятельность чекиста Ваганова поддержали труд-ники монастыря, а также послушники и некоторые рядовые монахи, на которых и были рассчитаны горячие речи о неравенстве и несметных богатствах монастырских старцев.
В ответ на надуманные обвинения соловецкий настоятель архимандрит Вениамин написал в Кемский уездный продкомитет развернутое письмо, в котором детально разъяснил, каким образом он ведет монастырское хозяйство. Из письма явствует, что все претензии в его адрес есть не что иное, как клевета.
Ответ на письмо пришел незамедлительно...
Но не из Кемского продкомитета, а из Архгубчека.
По обвинению в хранении оружия и сокрытии ценностей последний соловецкий настоятель, а также его келейник иеромонах Никифор (Кучин) были арестованы, вывезены с острова и этапированы в Холмогорский концентрационный лагерь.
Однако, как ни странно, через два года их освободили.
Прожив какое-то время в Архангельске, изгнанники перебрались в лесную пустыню на берег реки Лодьма, что близ Волкозера (Пинежский район Архангельской области), в 40 километрах от ближайшего населенного пункта.
Трудно себе представить, что в середине 20-х годов XX века, когда Русский Север сотрясал красный апокалипсис и Поморье подвергалось новой властью тотальному разорению, а местное население уничтожению, соловецкие подвижники остались верны аскетическим традициям Северной Фиваиды.
Здесь, в Архангельской глуши, архимандрит Соловецкий Вениамин и иеромонах Никифор построили деревянную келью, где, соблюдая традиции преподобных Савватия, Зосимы и Германа, установили аскетическое житие, полностью удалившись от мира и лишь два раза в год принимая бывшего послушника Соловецкого монастыря Степана Антонова.
Когда читаешь сейчас весьма краткое жизнеописание преподобномучеников Вениамина и Никифора, возникает ощущение, что время остановилось и описанные в житийных источниках рубежа XV—XVI веков иноческие подвиги преподобных Соловецких начало-положников свершаются в 20-х годах XX века, а стало быть, слова Святых Евангелистов Луки, Матфея и Марка: «Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы» наполняются особым смыслом и звучанием.
Отшельники Вениамин и Никифор проводили дни в молитве и трудах, питаясь исключительно трудом рук своих: работали на огороде, собирали грибы и ягоды, ловили рыбу в Волкозере.
Однако бегство от мира, по мысли теоретиков аскетической жизни, лишь усиливает ярость начало злобного демона, мечтающего погубить отшельника. В этой связи вспоминаются слова преподобного Иоанна Кассиана о том, что «пустыню искать должно совершенным, очищенным от всякого порока, и по совершенном очищении от пороков в обществе братий уходить в нее не по малодушию, а для Божественного созерцания, с желанием высшего ведения, которое может быть приобретено только в уединении и только совершенными. Ибо какие пороки не уврачеванные мы перенесем в пустыню, они будут скрыты в нас, но не истреблены... Отшельник дотоле кажется себе терпеливым и смиренным, пока не сталкивается в сношении ни с каким человеком. А когда встретится какой-нибудь случай к раздражению, то он тотчас возвращается к прежней страсти, ибо тотчас обнаруживаются пороки, которые скрывались, и как необу