Совершенно неожиданно возрождение разоренного монастыря и скитов Соловецкого архипелага началось усилиями тех, чьи родители, вполне возможно, или отбывали в СЛОНе наказание, или надзирали за теми, кто это наказание отбывал.
И вновь на Соловках среди руин, гор мусора, ржавой колючей проволоки, бараков и брошенной военной техники (она, кстати, остается на острове и по сей день) со всей очевидностью проступил смысл слов из Книги Екклесиаста: «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки... бывает нечто, о чем говорят: “смотри, вот это новое”; но это было уже в веках, бывших прежде нас...» Смысл, заповеданный еще преподобными Савватием, Зосимой и Германом; смысл, который оказывается выше и глубже обыденного понимания трудов и дней, когда «всяческая суета» затмевает то, что святые Отцы Церкви называли «блюдением ума».
Но, как сказано все в той же Книге Екклесиаста, в третьей главе: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру».
Пришло время «собирать камни», и вновь, теперь уже в конце 60-х годов XX века молодые «физики» и «лирики» оказались, как написал, посетив в 80-х годах Соловки, русский писатель Андрей Георгиевич Битов, «на границе времени и пространства».
Поколение «оттепели» искало ту живую линию, которая пролегает между умом и сердцем, идеологией и метафизикой, повседневной рутиной и Божественным смыслом; впрочем, о последнем, думается, студенты МГУ в те годы едва ли могли помыслить. Этот эмоциональный хаос в своей книге «Пятое измерение» очень точно описал А. Г. Битов — каторжный труд, амбиции, кровь, борьба честолюбий и, наконец, гулливеровские усилия по преодолению трагического разрыва между культурой и цивилизацией. Причем этот разрыв воспринимался как несхождение интеллекта и веры, образования и мистического опыта, которым, безусловно, обладал каждый, но в своей основе не мог ни осмыслить, ни воспользоваться им.
Можно предположить, что именно в те годы на Соловках сформировалось концептуальное противостояние, которого до того на острове не было никогда. Противостояние-конфликт между гуманитарно-атеистическим и церковным восприятием острова, его истории, его более чем 500-летнего бытования.
Посетивший Соловки в 1971 году русский поэт Юрий Михайлович Кублановский отразил это смятенное состояние человеческой души, находящейся за окоёмом, «на грани времени и пространства», в своем стихотворении «Волны падают стена за стеной...»:
Волны падают стена за стеной
под полярной раскаленной луной.
За вскипающею зыбью вдали
близок край не ставшей отчей земли.
Соловецкий островной карантин,
где Флоренский добывал желатин
В сальном ватнике на рыбьем меху
В продуваемом ветрами цеху.
Там на визг срываться чайкам легко,
ибо, каркая, берут высоко,
из-за пайки по-над массой морской
искушающие крестной тоской.
Все ничтожество усилий и дел
Человеческих, включая расстрел.
И отчаянные холод и мрак,
пронизавшие завод и барак..
Грех роптать, когда вдвойне повезло:
ни застенка, ни войны. Только зло,
причиненное в избытке отцу,
больно хлещет и теперь по лицу.
Преклонение, смятенье и боль
продолжая перемалывать в соль,
в неуступчивой груди колотьба
гонит в рай на дармовые хлеба.
Распахну окно, за рамы держась,
крикну: «Отче!» — и замру, торопясь
сосчитать, как много минет в ответ
световых непродолжительных лет...
Особенно это драматическое противостояние стало очевидным в начале 90-х годов, когда началось возрождение Соловецкого монастыря и на остров стали возвращаться монахи.
Конфликт между музеем и монастырем, между монастырем и частью островитян, не имевших к тому времени ни работы, ни достойных условий жизни, нарастал, откликаясь самым болезненным и неожиданным образом. Вдруг всем на Соловках стало ясно, что без монастыря как живого действующего организма жить на острове невозможно. Осознание этого вызвало неоднозначную реакцию соловчан и потребовало от каждого сделать свой выбор...
А меж тем в начале 70-х годов на архипелаг в поисках северной экзотики и суровой красоты циклопической Соловецкой крепости (именно крепости, а не монастыря) поехали, если угодно, «постоттепельные» романтики. Здесь, вдали от городской суеты, посреди Белого моря новые советские отшельники искали архаическую гармонию, видели себя этакими «Робинзонами» эпохи Л. И. Брежнева — времени, к слову сказать, вполне вегетарианского, а посему дающего повод почувствовать себя человеком, победившим рабство и страх.
На острове, который еще совсем недавно был символом тотальной несвободы и лагерного изуверства, прикосновение к запрещенной и цензурированной истории Соловецких Лагерей Особого Назначения (их следы на Соловках в то время были повсюду) рождало чувство свободы и сопричастности чему-то очень важному как в истории страны, так и в себе самом.
Фотограф, историк СЛОНа, автор культовой монографии «Соловки: двадцать лет особого назначения» Юрий Аркадьевич Бродский, впервые оказавшийся на острове в 70-х годах, рассказывал, как был потрясен тем, что история ГУЛАГа никуда не ушла, что она рядом — в оставшихся на окнах решетках, в проступающих из-под побелки надписях — «советская власть не карает, а исправляет», в процарапанных на подоконниках лагерных бараков именах и фамилиях заключенных, в братских захоронениях в Соловецком лесу.
Тогда даже мысль о том, что сохранение памяти о советских лагерях смерти, об их жертвах и палачах необходимо, приравнивалась к диссидентству. Пожалуй, именно в 70-х годах на острове сформировалось новое поколение соловчан, для которых история архипелага началась в 1923 году, году создания Соловецкого Лагеря Особого Назначения и в ту историю не вписывалось восприятие острова как места иноческого служения и молитвы.
Таким образом, вопрос политической ангажированности вошел в противоречие с пониманием аскетической сущности русской Фиваиды на Севере и Соловецкого Спасо-Преображенского монастыря в частности.
Читаем в книге Ю. А. Бродского: «КГБ десятилетиями преследовал любые попытки проникновения в историю лагерей, материальные следы ГУЛАГа целенаправленно уничтожались. Не осталось в alma mater советских лагерей и живых очевидцев “средневековья” XX века... И все-таки Соловки в первую очередь не есть символ “лобного места” одной шестой части земной суши. История Соловецких Лагерей Особого Назначения... есть фрагмент всемирной картины борьбы зла с добром. Эта история знает многочисленные примеры духовного сопротивления безвинно арестованных узников, которые вопреки физическим и моральным страданиям, не утратив человеческого достоинства, завершили свой жизненный путь. Благодаря подвигам этих людей Соловки из символа репрессий становятся в нашем сознании символом единения и святости, ведь и Крест — символ спасения, как ни парадоксально, когда-то был лишь оружием мучительной казни. В Соловках ушли из жизни по единым спискам тысячи людей многих национальностей и различных мировоззрений, а земля, где пролита кровь безвинных мучеников, почитается всеми религиями как святая».
С одной стороны, соловецкие древности воспринимались исключительно в контексте недавней лагерной истории, с другой — интерпретировались с точки зрения светской науки (истории архитектуры). Эти два взгляда не то что бы противостояли друг другу, но единой картины бытования архипелага не создавали; онтологическая разность требовала некого единого объединяющего начала, которым, вне всякого сомнения, было богословское осмысление Соловецкого Преображения. Интуитивно это осознавали все, кто был в те годы на острове и прилагал значительные усилия к сохранению его архитектурного облика и его природы, изуродованной почти за полвека не меньше, чем монастырь и скиты.
Однако до первых шагов к сведению воедино усилий искусствоведов и архитекторов, фотографов и краеведов-любителей, историков-профессионалов и художников оставалось 15 лет, и только 14 апреля 1989 года православной общине острова была передана церковь во имя Святителя Филиппа, митрополита Московского, на территории Спасо-Преображенского монастыря. В этом же году в Соловецком музее была открыта первая в СССР выставка, посвященная истории советских концентрационных лагерей — «Соловецкий Лагерь Особого Назначения», авторами которой стали А. Баженов, Ю. Бродский, А Сошина и А. Мельник.
В 1974 году Соловецкий филиал Архангельского краеведческого музея был реорганизован в Соловецкий государственный историко-архитектурный и природный музей-заповедник управления культуры Архангельской области. К музею-заповеднику перешло в оперативное управление недвижимое имущество Соловецкого монастыря. Тогда же решением Архангельского облисполкома был утвержден генеральный план развития Соловецкого музея-заповедника, который предусматривал расширение поселка и создание условий для развития на острове туризма.
В конце 70-х годов в Савватиеве была предпринята попытка построить турбазу, приспособив под нее заброшенные скитские корпуса. Но по причине хронической нехватки денег проект, превратившись в соловецкий долгострой, так и не был реализован, прекратив свое существование в середине 80-х.
Во исполнение постановления Совета министров РСФСР «О социально-экономическом развитии Соловецких островов Архангельской области» в 1988 году на остров начали завозиться тяжелая строительная техника и персонал для ведения жилищного и капитального строительства. Генеральный план развития острова предусматривал значительное расширение поселка, а также создание единой системы инженерного обеспечения. Однако вскоре стало ясно, что реализо