Родной ты мой, транзисторный!
По глобусу, как школьник,
Ищу в эфире путь:
– Товарищ мистер Гольдберг,
Скажи хоть что-нибудь!..
В песне упомянут руководитель «Русской службы Би-би-си» Анатолий Гольдберг, один из самых известных и компетентных обозревателей. Александр Солженицын считал, что его выступления приносят больше вреда, чем пользы в «святом» деле борьбы с Советами. Обсуждение очередной передачи Гольдберга проходило зачастую вне стен Дома творчества – на пляже, в парке, короче говоря, там, где не было чужих ушей. «Что касается политики, то она присутствовала в разговорах советских писателей постоянно, была основной темой, конечно, – свидетельствует Анатолий Макушинский. – Главная тема разговора двух советских писателей, когда они где-нибудь встречались – это что сказал Анатолий Максимович Гольдберг вчера по Би-би-си»{107}.
Если альтернативное радио и удавалось поймать, то телевидение было одно – советское, центральное. Кстати, о телевизорах, стоявших в холлах. Телевизоры, или «ящики» (тяжелые, не то что современные), в советское время делились на две категории: цветные и черно-белые. Что было характерно для всех марок? Во-первых, переключение каналов. Никаких пультов, только тумблер, чтобы повернуть который (иногда с усилием), требовалось встать с дивана. Или кнопки, у новых моделей. Хорошо еще, что каналов было немного, от силы четыре, да и смотрели их по вечерам. Что-то интересное показывали лишь по одному из них, а потому проблема выбора не стояла.
…пошли у них разборы.
И споры,
Кому и как сидеть.
В самом деле: а как решался этот острый вопрос в Доме творчества: кому и что смотреть? Один соскучился по сентиментальной передаче «От всей души», другому подавай «Ленинский университет миллионов». Бывало по-разному. «Дом творчества писателей в Дубулты. 9-й этаж. Полный холл народу: все смотрят какую-нибудь телевизионную передачу», – свидетельствует Геннадий Красухин. И вдруг один очень известный писатель «подходит к телевизору и невозмутимо начинает щелкать кнопками, устанавливая ту программу, которая нужна ему. Ничего не объясняя, не спрашивая разрешения, не извиняясь. Установил. Сел перед экраном. И плевать ему, что большинство встает и уходит»{108}. Уйти можно было и на восьмой этаж, где также стоял телевизор.
Понять этого писателя могли бы футбольные болельщики: он, вероятно, переключал каналы в поиске – не идет ли по телевизору матч с участием любимой команды. А в те времена пропустить футбол по телевизору было уму непостижимо. Играют, например, московский «Спартак» и киевское «Динамо», ну как тут не бежать к голубому экрану? Когда народ (в основном мужское население) смотрел наиболее ответственные матчи первенства страны или чемпионатов мира и Европы, улицы вымирали. Болельщики любили смотреть футбол не поодиночке, а группами, активно и шумно обсуждая происходящее в «ящике». Да и футбол тогда был другим, прямо скажем.
Одним из самых страстных футбольных болельщиков среди писателей был драматург Алексей Арбузов, даже детей своих сызмальства приучавший болеть за «Спартак». «Он брал меня на стадион с пяти лет и заставлял громко кричать: “Вперед, красненькие!”»{109}, – вспоминает его дочь Варвара. Арбузова можно назвать старожилом Рижского взморья. Здесь же он написал знаменитую «Старомодную комедию» – пьесу, до сих пор идущую на сценах наших театров и дважды экранизированную. Сюжет развивается на Рижском взморье, что позволяет напрямую связать происхождение пьесы с Дубулты.
Драматургов в Советском Союзе было хоть отбавляй, чему способствовала обширная сеть репертуарных театров. Но лишь творчество немногих из них пережило свое время. Пьесы Виктора Розова, Евгения Шварца, Александра Володина, Александра Вампилова, Михаила Рощина, Леонида Зорина, Григория Горина интересны и зрителям, и режиссерам до сих пор. И в том числе – пьесы Алексея Арбузова, одного из самых популярных в то время. Это, прежде всего, драмы «Таня» (1938), «Иркутская история» (1959), «Мой бедный Марат» (1965), а также пьесы «Сказки старого Арбата» (1970), «Годы странствий» (1954), «Жестокие игры» (1978) и др.
Дзидра Тубельская вспоминает:
«Одним из самых верных почитателей Дубулт был Арбузов. Я знала его давно, но не близко, еще со времени работы в Дирекции фронтовых театров. Любопытно, что в то время как со многими обителями Дома творчества я общалась по имени, хотя и на “вы”, Алексея Николаевича я никогда не называла “Алёша”, хотя он всегда звал меня “Зюкочка”. Он был великолепным спутником на дальних прогулках по пляжу. Шел стремительным быстрым шагом и не любил терять этого ритма. Он лишь издалека махал рукой встречающимся знакомым… Был он чрезвычайно трудолюбив и не раз говорил, что нигде ему так легко не работается, как в Дубултах. Не помню года, чтобы он возвращался в Москву без новой, написанной здесь пьесы и ни одного сезона без его пьес в московских театрах.
Мне нравилось еще одно свойство Алексея Николаевича – он любил вкусно поесть. Надо было видеть, с каким интересом, с каким знанием дела он выбирал на рынке копченую рыбу – салаку, бельдюгу, камбалу и, наконец, короля рыб – угря!.. Когда было завершено строительство нового дома, Арбузов прочно занял 901-й номер на девятом этаже с великолепным видом на море, а в хорошую погоду – даже на далекие шпили Риги. После кончины Алексея Николаевича 901-й номер еще долго продолжал называться “арбузовский”»{110}.
Кирилл Алексеевич Арбузов, к которому я обратился, уточнил подробности: «В Дубулты в Доме творчества Алексей Николаевич останавливался в 50—60-е годы в старых коттеджах, оставшихся от буржуазного времени Латвии 30-х годов. В начале 70-х был построен девятиэтажный корпус. Вот там он останавливался на девятом этаже. Добивался со скрипом этого номера каждое лето в Союзе писателей. Дружба с директором Дома Бауманом, видимо, еще помогала. Со временем кое-кто и прозвал его арбузовским».
Нет более объективной оценки, чем та, что дают коллеги. Драматургу Самуилу Алёшину Арбузов запомнился как очень умный человек, понимавший, что «высказать все, что хочешь, в упомянутые времена, без существенных потерь – дело неподъемное». Иносказательность, эзопов язык, которым вынуждали говорить драматургов, приводили к тому, что в арбузовских пьесах получили прописку люди-чудаки (как и у Шварца). Чудачкой оказалась и главная героиня «Старомодной комедии», чудаки живут и в «Сказках старого Арбата».
Под стать своим персонажам Алексей Арбузов мог говорить их же языком: «С течением времени он выработал у себя язык, манеру поведения, даже внешний вид (челочка, чуть экстравагантный костюм), сходные с иными его героями. Это было забавно, симпатично, придавало ему определенное очарование. И, кстати, в какой-то мере избавляло от необходимости следовать обычным нормам поведения. (По слухам, он даже опоздал на свадьбу собственной дочери из-за футбола или хоккея, – такой-де, мол, был болельщик)» – так считал Самуил Алёшин{111}.
А чтобы не опираться на слухи, я вновь поинтересовался у Кирилла Арбузова: «То, что отец опоздал на свадьбу дочери и-за футбола – миф. Хотя Алексей Николаевич был яростным болельщиком и старался матчи не пропускать. Когда я объявил отцу о собственной свадьбе, он прежде всего сверил день ее проведения с футбольным календарем. И одобрил лишь, узнав, что в том день матча не планируется. Вот так! Так что этот миф в какой-то мере был вполне живуч».
У Алексея Арбузова было больное сердце, аритмия, в 1981 году с ним в Риге случился сердечный приступ. В столице Латвии в это время гастролировал Большой драматический театр под руководством Георгия Товстоногова. Театр поставил пьесу Арбузова «Жестокие игры», заслужив похвалу драматурга, специально приезжавшего на спектакли из Дубулты, привозя с собою и других гостей. Ездил он в Ригу и на концерты классической музыки. Однажды по пути сердце так прихватило, что пришлось вызвать врачей. Помог и находившийся рядом Вениамин Каверин с корвалолом.
Спустя два дня драматурга навестили в Дубулты Георгий Товстоногов и завлит БДТ Дина Шварц: «Ал. Ник. принял нас радушно, угостил водкой, выпил сам, потом пошли гулять на залив с Кавериными… Шутили, долго шли по песчаной, прибитой шагами, дорожке вдоль залива. Потом Ал. Ник. просил нас довезти его до билетной кассы: “А как вы обратно доберетесь? – Конечно, пешком. Я ведь совсем здоров. Спасибо”. Вышел из машины и побежал, именно не пошел, а побежал, упрямо наклонив голову вперед, помогая себе руками»{112}.
Чуть ли не в любую погоду Алексей Арбузов купался в Балтийском море, воспитывая в спартанском духе и детей. «Лето мы проводили на Рижском взморье. Представляете: пустой пляж, идет мелкий противный дождь, восемь утра. Только где-то на горизонте маячат люди под зонтиками, с поднятыми воротниками, а мы в трусах бежим в холодную воду. Ужас!»{113}– вспоминает сын драматурга.
Вероятно, спортивная закалка и позволяла ему так много работать: «[Он] не знал выходных и отпусков. Минимум четыре с половиной часа ежедневно проводил за письменным столом». А рабочее место Арбузова выглядело идеально: «Очень аккуратно. Все предметы – параллельно друг другу. Он не терпел беспорядка. А еще не признавал печатную машинку – писал только пером, правда, почерк был ужасный»{114}.
Алексей Николаевич Арбузов умер в 77 лет, в 1986 году, через два года Дина Шварц, отмечая его восьмидесятилетие, вспомнила признание драматурга: «Когда мне исполнилось 60, я ничего не боялся, о старости и смерти не думал, а 70 мне не нравится».