{313}. Ой, цветет калина в поле у Кремля…
Для того чтобы попасть на съезд в Кремле, литератору по заведенным правилам требовалось пройти сито выборов в первичных писательских организациях. Здесь порою разыгрывались подлинные драмы. Посидеть на съезде хотели многие, да только посылали не всякого. А участие в съезде украшало биографию советского писателя независимо от места его проживания. К тому же избрание делегатом съезда было куда лучше для писателя, чем неизбрание. Дело даже не в почете и уважении, а в том, что если избрали тебя, то это значит, что не избрали какого-то другого. И вот тому другому очень плохо. Не зря Евгений Шварц отметил в дневнике 12 октября 1954 года: «Выберут делегатом на съезд – хлопотно. Не выберут – еще хуже»{314}. Хлопоты были связаны с необходимостью участвовать в бюрократическом процессе, в частности, для сказочника Шварца – готовить содоклад о положении с детской литературой в Ленинграде. Это ему надо было?
Особенно заманчиво выглядело избрание на съезд для писателя из союзной республики, например, Средней Азии и Закавказья. Многие из них получали не только красивый специально изготовленный значок, который можно было прикрепить на лацкан парадного пиджака и приехать в таком виде в родной кишлак или аул, но и возможность побывать в столице нашей родины. Шварц в этой связи писал, что телефонный переговорный пункт в гостинице «Москва» напоминал встревоженный улей: приезжие писатели-делегаты звонили в Тбилиси, Баку, Сыктывкар с рассказами о том, как тепло их принимает советская столица. На каких только языках они не говорили! Здесь же в почтовом отделении стучали наперегонки молотки, забивая деревянные ящички с посылками, отсылаемыми домой. Описывая все творившееся вокруг, Шварц подобрал яркий эпитет – «громоздкость происходящего», как будто речь идет о чем-то огромном и одновременно пустотелом.
Писатель из Белоруссии Иван Петрович Шамякин (по совместительству он был еще и председателем Верховного Совета БССР) на одном из съездов также поразился увиденному: «Мне было больно слушать скучные речи. А в отеле соскучилась Маша (жена. – А. В.). Правда, занятие у нее было маленькое, приятное. В отеле был открыт сувенирный и продуктовый магазин для делегатов. Товары в основном импортные. Там продаются отличные товары. И все это без наценок, в красивейшей сувенирной упаковке. В холле есть почтовое отделение с необычной организацией приема посылок: специальные фанерные ящики, скотч. Упаковка – три-четыре минуты. Конвейер». В первый день жена сказала ему, что отправила домой четыре посылки. Шамякин ужаснулся:
«– Что ты! Что они скажут о нас?
– Одна дама в соболях из Сибири громким голосом хвасталась, что послала двадцать посылок. Я не боюсь того, что они скажут»{315}.
Пятый съезд ознаменовался печальным событием – 30 июня 1971 года при возвращении на Землю из-за разгерметизации спускаемого аппарата погибли три советских космонавта, днем ранее обратившихся к писателям с приветствием. «Несколько первых выступлений – пустота и риторика. Похоже на то, что несколько слов послания космонавтов, переданных с орбиты, с летающей станции, останутся, может, единственным здесь выступлением, заслуживающим внимания. Это же взволновало глубоко всех…Съезд без имен. Съезд-аноним. Съезд без улыбки. Серо, скучно, нивелирован… И еще гнетущей глыбой, камнем скорби легла на всех гибель космонавтов, которые вчера приветствовали нас с орбиты. В сравнении с их подвигом, с их гибелью особенно невыносима риторика, в которой здесь соревнуются», – отметил в дневнике Олесь Гончар{316}. Память космонавтов почтили минутой молчания.
В РСФСР долго не было своего национального Союза писателей, его первый, учредительный съезд состоялся в 1958 году в Москве. В президиуме съезда уселось и правление нового союза во главе с Леонидом Соболевым (в 1970 году его сменил Сергей Михалков). Соболев – моряк до мозга костей и еще один дворянин в Союзе писателей, выпускник кадетского корпуса, гардемарин, участник Моонзундского сражения, автор романа «Капитальный ремонт». Примечательно, что Соболев, как и Федин, был беспартийным писательским вожаком. Но эта была беспартийность такого рода, что ей могли позавидовать даже сами большевики-ленинцы. Известна фраза Хрущёва, брошенная им во время встречи с писателями на правительственной даче в Семёновском 19 мая 1957 года, что он ручается головой за беспартийного Леонида Соболева, а за коммунистку Маргариту Алигер и руки не подымет.
Анатолий Алексин вспоминал: «Был такой Леонид Соболев, беспартийный, но страшно подобострастный. При личном контакте с властью он всегда разыгрывал сердечный приступ от избытка чувств, вызывали “скорую” – ну и когда в очередной раз повторилась та же история, Маргарита Алигер громко сказала: “Когда же прекратятся эти спектакли!” Хрущёв тогда разъярился и с трибуны кричал: “Нам беспартийный Соболев дороже партийной Алигер!” Потом позвал Маргариту на трибуну: “Давайте мириться”. Протягивает ей руку. И она ему – генсеку! – не подает руки! При Сталине расстреляны были бы все, кто это видел! Алигер позвонила ему, уже опальному, поздравить с семидесятисемилетием. Он расплакался»{317}.
Во время своего выступления Хрущёв, видимо, не знавший Маргариту Иосифовну в лицо, обрушился на нее с публичными нападками, сравнив писательницу с водородной бомбой по размерам ущерба делу социализма. А она встала и подошла к «отцу “оттепели”», мол, поглядите на меня, сказав: «Я не так уж страшна!» Хрущёв смутился, начал мямлить. Вот тогда-то он и сказал, что Соболев ему ближе, нежели Алигер, автор знаменитой поэмы «Зоя», удостоенной в 1943 году Сталинской премии. А про звонок опальному Хрущёву с поздравлениями рассказывал его зять Алексей Аджубей: «Ну, раз поздравила, значит, не очень обиделась, – с грустью и неиссякающей виноватостью сказал давно уже смещенный со всех постов лидер. И разрыдался».
Анатолию Алексину запомнилось и выступление Хрущёва на российском съезде: «Помню и Хрущёвский, мягко говоря, сумбурный доклад на Съезде писателей России: сравнение писателей с автоматчиками, незаслуженные упреки в адрес Эренбурга, восхваления реакционера Грибачёва и все прочее. Когда доклад завершился, Александр Корнейчук, решив, что пробил час, взлетел на трибуну и, захлебываясь восторгом, вскричал: “Да здравствует великий вождь и борец за мир Никита Сергеевич Хрущёв!” Хрущёв ему не аплодировал. Он в тот момент – было видно из зала! – приносил свои извинения Эренбургу. А назавтра здравица Корнейчука в газетах не появилась»{318}.
В 1958 году на Первом съезде писателей РСФСР выдвигали делегатов на следующий общесоюзный форум. Кого выбирали писатели и какими критериями руководствовались? Всегда ли посылали самых достойных? Здесь большое влияние оказывали партийные органы, заранее «согласовывавшие» списки писателей, которых можно или нельзя выдвигать на съезд.
В марте 1965 года в Кремле открылся Второй съезд писателей РСФСР. 4 марта Александр Гладков записал: «В газетах речь Шолохова при открытии съезда писателей. Шолохов мелок и пуст»{319}. На нем также ожидалось выдвижение делегатов на Четвертый Всесоюзный съезд. Утром перед заседанием в Колонном зале собрали писателей-коммунистов, чтобы проголосовать, что называется, «списком», не обсуждая каждую кандидатуру в отдельности. На сцене в президиуме уселись работники ЦК КПСС. Обыденно объявили повестку собрания, подчеркнув, что надо все сделать по-деловому, ведь скоро, через час, начнется очередное утреннее заседание съезда. В общем, как говорили тогда: «Товарищи, поактивнее, сами себя задерживаем!»
Кто бы мог подумать, что все закончится скандалом. Неожиданно для себя на трибуну вышел Константин Ваншенкин, возмутивший тем, что в списке делегатов нет известных писателей: «Вот я по первому только впечатлению не нахожу здесь Александра Бека, Михаила Луконина, Анатолия Рыбакова, Владимира Солоухина, Юрия Трифонова, Юлии Друниной… Но зато здесь есть Агния Кузнецова. Я полагаю, она в этом списке лишь потому, что она является супругой Георгия Мокеевича Маркова… Георгий Мокеич, ну нельзя же так…»{320} Марков сидел тут же – в первом ряду. Лицо его вмиг сделалось «свекольного» цвета. Он никак не ожидал, что рутинный процесс (в общем-то мелочь) обернется таким публичным конфузом. Да никто не ожидал, даже сам герой этого собрания: «Честное слово, я пожалел его, но вовремя не успел и не сумел остановиться». И действительно – дергать за стоп-кран было бесполезно, а потому следующими словами Константина Яковлевича были: «Я предлагаю вместо Агнии Кузнецовой включить в список делегатов всемирно известного писателя Александра Бека…» Зал замер, как в минуту молчания. Слышны были только шаги Ваншенкина, сошедшего с трибуны. А дальше начался шабаш, как обычно это и бывало в таких случаях:
«И не успел я сойти, как на трибуне оказалась Мария Павловна Прилежаева. Как она попала туда, до сих пор остается для меня загадкой. Во всяком случае, никаких приспособлений для подметания я не заметил.
– Что же это такое! – запричитала она. – Как он мог! Мне кажется, я ослышалась!.. – и далее, в таком же духе: – Оскорбил, оскорбил!..
– Да никого я не оскорблял, – громко объяснил я с места. – Я просто предлагаю Бека…»
В итоге Ваншенкина обвинили в… бестактности. Объявили перерыв. В фойе к Ваншенкину подходили и жали руку многие – почти полсотни писателей. Но ведь это в фойе! Хоть бы один поднялся во время заседания в его поддержку, но храбрых в зале не нашлось, ибо прямое выступление против Маркова грозило серьезными последствиями, собственно, как и поддержка литературного генерала. Это, наверное, простое совпадение, но через несколько лет сама Прилежаева удостоится Государственной премии РСФСР имени Н. К. Крупской – жены вождя мировой революции, о детстве которого она столько всего понаписала. Редко какой советский школьник не вспомнит слащавые книжки Прилежаевой о Ленине, которыми забиты были все районные библиотеки.