– Слава богу! – говорит Прокофьев.
– Вы скажите “слава богу” Шолохову, который никогда у вас не бывает!
Сурков – стреляный лис. При всей внешней самостоятельности суждений хорошо знает, кому в рот заглядывать. И заглядывает.
– Катаев?.. Как? Оставляем?
О, конечно! Такая вещь! Нас бы не поняли!..
А в закулисье то же Сурков:
– А Катаев?.. Что это такое? “Белеет парус” – это жилет, к которому пришиты огромные рукава, волочатся хламидой по земле… Вот его тетралогия! А вообще – наш Комитет? Но это же рынок, “ярмарка тщеславия”! Торговля напропалую идет!
Вспомнилось, что Сурков этот как-то написал сам себе такую эпитафию:
Пошто грозите ему адом,
Забыв его земной удел?
Всю жизнь свою он голым задом
На муравейнике сидел!
Под “муравейником” следует понимать московскую писательскую организацию. Кстати, вчера она снова завалила предложенных в правление (на перевыборах) Л. Соболева, Поповкина и др.
<…> Два вечера подряд просмотры: ансамбль Игоря Моисеева и академический хор Свешникова. Ансамбль – эффектный, блестящий, выступает в бешеном темпе… Но интересует постановщика, видно, больше экзотичность танца, чем народная его основа. Сегодня секция композиторов выступила на обсуждении – против. С. С. Смирнов, как неутомимый демагог, сразу же выступил “с недоумением”:
– Меня удивляет позиция секции… И смущает… И непонятно…. И я в недоумении… и т. д.
Выступил Шостакович и нервно, перебирая клавиши пуговиц, взволнованно объяснял, почему он против. И потом при голосовании, хотя весы склонились уже в другую сторону, его рука мужественно и одиноко торчала в воздухе, отстаивая свое. Я просто влюблен в этого человека. Честный, принципиальный»{378}. Занятное чтение…
Гончар, кстати, утверждает, что Шолохов в 1960 году не приехал получать Ленинскую премию в положенный день. Он пишет, что Шолохов сидел в Ростове-на-Дону со своими друзьями за столом, когда ему передали, что звонит Екатерина Алексеевна Фурцева с призывом явиться в Москву. Михаил Александрович отказался: «Не хочу я получать премию вместе с футбольной командой… Не полечу!» И не полетел. И это соответствует действительности. О какой футбольной команде он говорил? О «Спартаке», о «Динамо»? Быть может, ЦСКА? Нет. Футбольной командой Шолохов назвал авторский коллектив книги «Лицом к лицу с Америкой. Рассказ о поездке Н. С. Хрущёва в США», состоявший аж из двенадцати человек! Первым по списку Алексей Аджубей. Хотя первым он был тогда не только по списку – зять самого Хрущёва! Непонятно только, под каким углом он обозревал поездку тестя: как главный редактор «Известий» или как член семьи первого секретаря ЦК КПСС? Возможно, что под обоими углами. А «футбольная команда» получила-таки премию. Двенадцать человек одного не ждут.
Участие в сессиях комитета давало возможность киевлянину Гончару узнать свежие политические анекдоты:
«– За что нам дали золотую медаль в Токио, на олимпиаде? – За прыжок с высоты»;
«– Культпросвет – что это такое?
– Маленький просвет между двумя культами»;
«Содержание бесконечных речей Хрущёва журналисты передают коротко:
– Дела у нас идут хорошо, но голода не будет».
А дела в стране шли плохо: появились очереди за хлебом уже в самой Москве, а не только в провинции…
А вот получить Ленинскую премию Солженицыну было не суждено. Весной 1964 года на заседаниях комитета развернулась почти кровопролитная баталия, отголоски которой доносились довольно далеко за пределы установленных рамок. Среди коллег у Александра Исаевича нашлось немало болельщиков, впрочем, равно столько было и тех, кто ставил на проигрыш. Анатолий Жигулин 27 марта 1964 года пишет в дневнике: «Сейчас очень мрачная полоса. Опять клюют Солженицына в “Лит[ературной] России”. И, что наиболее гнусно, клюют бывшие лагерники, сами отбывшие сроки порядочные. Один пишет, что… повесть Солженицына не может, дескать, служить идейным оружием. И подпись: член КПСС с 1919 года, такой-то. Мало сидел, наверное. Не набрался ума. Или, наоборот – из ума выжил. А редакция знает, чьи письма публиковать! Но ничего, Солженицын все равно велик, как бы эти дегенераты ни тявкали»{379}.
11 апреля 1964 года: «Плохи дела и у Солженицына. Прошли было слухи, что ему дадут премию, но – увы! – нынче в “Правде” большая, гнусная подборка отрицательных писем читателей об Иване Денисовиче. И это перед самым тайным голосованием! Нечестный и подлый удар! <…> Черт с ними! Пусть не дают Ленинскую премию! Все равно Солженицын великий писатель! Получит Нобелевскую. Кстати сказать, говорят, что его уже выдвинули на Нобелевскую премию. Может быть, именно с этим связана подборка в “Правде”… Вряд ли у Ивана Денисовича есть тайные доброжелатели, которые не могли проявить свои чувства открыто. Скорее, наоборот. Да, многим он стал костью поперек горла»{380}.
«Письма трудящихся» – излюбленное средство борьбы с инакомыслящими в советское время. Сколько же места они занимают в архиве РГАЛИ – полтора десятка томов! Ни об одном другом кандидате, кроме Александра Солженицына, столько писем трудящиеся не писали. Называется все это сегодня «Письма-отзывы читателей о кандидатуре, выдвинутой на соискание Ленинской премии». Аж три тысячи листов. Об этом также пишет Александр Твардовский, непосредственный участник событий. Наиболее показательной является запись в его дневнике от 14 апреля 1964 года:
«Сегодня еду голосовать, участвовать в акции заведомо незаконной, происходящей в нарушение элементарных норм общественной демократии, то есть в гнусном деле, и иначе не могу поступить в силу только “божественного закона” партийной дисциплины: такова воля ЦК, недвусмысленно выраженная в ред[акционной] статье “Правды” и “мероприятиях” по обеспечению недопущения кандидатуры С[олженицы]на в список для тайного голосования. Что же, собственно, произошло и происходит? То, что подступало уже давно, издалека, сперва робко, но потом все смелее – через формы “исторических совещаний”, печать, фальшивые “письма земляков” и т. п. и что не может быть названо иначе, как полосой активного, наступательного снятия “духа и смысла” 20-го и 22-го съездов. Что произошло и происходит фактически. Премия этого года принадлежит единственно Солженицыну – это подтвердили его враги, опасения которых перед результатами голосования были столь основательны (несмотря на активность “бешеных”), что они пошли на прямую фальсификацию, на ложь…
Ссылка на “народ”, на “большинство писем читателей” – ложь и мерзость. Большинство – и решительное! – письма восторженные, благодарные, умные… Кто на К[омите]те был активно, открыто за или против кандидатуры Солженицына? (из литераторов). За – Крупнейшие писатели нац[иональных] литератур: Айтматов, Гамзатов… Против – Бездарности или выдохнувшиеся, опустившиеся нравственно, погубленные школой культа чиновники и вельможи от лит[ерату]ры: Грибачёв, Прокофьев, Тихонов, Ив. Анисимов, Г. Марков…
Что говорить о роли чиновников от искусства – министре Романове, Т. Хренникове или постыдной роли бедняги Титова, выступившего “от космонавтов”, как Павлов “от комсомола”. О последнем не речь, но Титов сказал нечто совершенно ужасное (во втором выступлении) с милой улыбкой “звездного брата”: “Я не знаю, м. б., для старшего поколения память этих беззаконий так жива и больна, но я скажу, что для меня лично и моих сверстников она такого значения не имеет”»{381}.
Для Твардовского все эти события означали одно – партийно-идеологический переворот, направленный против XX и XXII съездов КПСС. Свою запись в тот день он закончил красноречиво: «Вперед, и горе Годунову!»
Солженицыну премию не дали, но она не досталась и поэту Егору Исаеву. Это оказалось банальным разменом, обрадовавшим одних и расстроившим других. Анатолий Жигулин 2 мая 1964 года поясняет: «Много слышал (и часто из первоисточников – например, от Егора Исаева) о борьбе в Комитете по Ленинским премиям. <…> Страсти там здорово разыгрались. По словам С. И. Машинского (литературовед. – А. В.), какой-то дегенерат из правых… договорился до того, что во всеуслышанье заявил на Комитете, что Солженицын был осужден вовсе и не безвинно, что он вовсе не тот, за кого выдает себя. <…> Факт, однако, показательный. Подонки кочетовского лагеря прибегают к прямой клевете. <…> Эти измышления давно распространяются. Результаты голосования в Комитете стали известны задолго до их опубликования. Очень хорошо, что Исаев не получил премию. Это большая радость, она отчасти уравновешивает неудачу “Ивана Денисовича”. Хотя, конечно, было бы лучше, если бы был достигнут компромисс. Но правые не пошли на него. <…> Сам Егор Исаев говорил мне, что его убили голоса защитников Солженицына. Вот почти дословные слова Егора: “Дело в том, что все мои сторонники выступали против Солженицына. И Твардовский решил: раз забаллотировали ‘Ивана Денисовича’, значит, и Исаеву не быть лауреатом”»{382}. Егор Исаев стал лауреатом в другой раз…
Само собой, что при столь ожесточенной борьбе за премии, выделяемые на писателей, второй раз получить ее другому литератору из одной и той же республики было проблематично, если один его земляк уже удостоился этой высокой награды годом ранее. К тому же Ленинская премия вручалась лишь раз в жизни. И писатели затосковали. Особенно москвичи и ленинградцы – по ним новая система ударила в первую очередь: вроде бы они, живущие поближе к власти, и должны были чаще всего получать от нее поощрения, а вышло совсем наоборот. А были времена, когда в один год награждались десятки литераторов, и не единожды. Да, был культ, ностальгировали некоторые, но была и личность. И личность эта нередко сама читала толстые журналы, отмечая в них не только вредные произведения (как, например, в «Звезде» и «Ленинграде»), но и достойные. Так, например, получил Сталинскую премию Виктор Некрасов за повесть «В окопах Сталинграда». А разве молодые сталинские лауреаты Юрий Трифонов и Анатолий Рыбаков не есть порождение той же эпохи щедрых награждений? И самое главное, что истинные таланты эта премия нисколько не испортила, что и показала дальнейшая литературная судьба этих выдающихся писателей.