ля. – А. В.) посадила цветы, я посадил деревья: 16 штук яблонь и груш. Построили с поэтом Колькой Старшиновым сортир… Построили мы там скважину для колодца, для воды, пробурили, в общем, приготовили, обиходили весь участок хорошо, огород посадили – и начали жить-поживать»{668}.
Счастливое житье-бытье длилось недолго: вскоре выяснилось, что через огород пройдет новая улица, которая разделит участок Дудинцевых на две части. И пришлось строить новый дом. Взяли они лопаты и стали копать котлован, заложили фундамент. А затем началось строительство. Дудинцев сам смастерил растворомешалку из найденных на свалках разных деталей, оснастив ее мотором от электродрели. Ох уж эти бескрайние советские свалки! «Общество ремонта», в котором жили тогда граждане, заставляло людей искать по помойкам все, что может пригодиться: доски, металл, б/у раковины и ванные. Из этого тоже мастерили, кто во что горазд, например, туалет или систему полива огорода. Дешево и сердито.
А еще Владимир Дмитриевич сам (!) сделал подъемный кран грузоподъемностью в 300 килограммов, чтобы поднимать кирпичи: дом задумали в два этажа, строили сами. «Мы с Наталкой – она в купальнике, а я в плавках – летом, утречком раненько, выходим и начинаем. Приготовляли один или два замеса раствора и начинали. Я доставал подъемным краном несколько сот штук кирпича… Купить удалось не так уж много, но начали… Уже обрисовался подвал, был полностью сложен. Тут и плиты я расстарался достать….»{669} Плиты Дудинцев достал на заводе железобетонных конструкций. Пришлось, правда, специальное разрешение оформлять – гражданам плиты в розницу просто так не продавали, ибо это был так называемый «фондируемый товар».
И побежал Владимир Дмитриевич в Литфонд – с надеждой на хоть какую-то от него пользу – и получил нужную бумажку, с ней же в другие кабинеты отправился пороги обивать. А директор завода (культурный человек! депутат, наверное) вдруг узнал, кто перед ним – тот самый Дудинцев, которого он читал и которого на всех углах проклинали за его роман «Не хлебом единым». И продал добрый директор писателю 30 плит и даже помог на место доставить. Дудинцевы перекрыли ими подвал и стали возводить стены. Похожая ситуация сложилась на кирпичном заводе.
Так и жили в советское время. Получить участок было еще полбеды: а где взять стройматериалы? В свободной продаже их не было, хотя страна давно обогнала весь мир и по числу лесов, и по объему производящихся кирпичей и железобетона. Материал опять приходилось доставать на каких-то базах, полулегально, с большой переплатой, по блату, даже гвозди, не говоря уже о брусе. Проблемой было и найти свободные рабочие руки, которые качественно выстроили бы заветную избушку на курьих ножках. Приходилось прибегать к услугам так называемых шабашников. Да и дорого это было. Но шабашники часто пьянствовали – поначалу Дудинцевы на них рассчитывали, а затем прогнали лодырей.
Работа закипела: «В 6 утра встаем, работаем, кладем кирпич. Под навесом – керогаз, варится каша – наш завтрак. И вот снаружи, за пределами участка, идут два пожилых пенсионера, которые только что, проделав зарядку, покушав, вышли гулять и ведут разговор о политике. Вот они этот свой разговор прервали и, слышу, один говорит: “Вот видишь, Константин Макарыч, вот она, вот она где, контра… Вот она, собственность, смотри, как они для себя стараются, гребут… Все они так: нет, чтобы для народа – все для себя”. Критики эти сами-то бесплатно и не в первый в этом году раз проводят время в доме отдыха “Чайка”, куда мы с Наталкой только мимоходом поглядываем, когда на Волгу купаться идем…»{670}
Подняли Дудинцевы стены на полметра, на этом кончились и деньги, и кирпичи, как в сказке Джанни Родари «Чиполлино», где кум Тыква покупал каждый год по одному кирпичу, чтобы построить себе маленький домишко. Стройка встала. И Дудинцев стал получать грозные предупреждения: «Вами просрочен срок строительства. Предлагаем явиться…» И каждый раз он являлся, получая разрешение на пролонгацию строительства. И лишь через десять лет строительство продолжилось. Зарабатывая переводами украинских, казахских, башкирских советских писателей на русский язык, Владимир Дмитриевич скопил нужную сумму, стройка вновь закипела. А тут и дети подросли – они тоже научились кирпич класть. А еще добрые люди помогали – то один погостить приедет, то другой. И все пытались свою лепту внести. Вот так строили-строили и наконец построили. И назвал Дудинцев этот дом… приволжским замком. А что? Стены-то не отштукатурены, чем не замок? Живи, радуйся, пока не отобрали, и пиши «Белые одежды». История эта очень похожа на те, которые могли рассказать многие советские люди. Ибо они именно так и строили свои дачи…
Сегодня писатели оказались в равных условиях со всем российским народом. В Комарове, Переделкине, Красной Пахре многие участки давно поменяли владельцев. Теперь здесь живут не только литераторы, но и представители других профессий, часто не имеющих отношения к писательству. Есть мнение, что это обусловлено падением общего уровня культуры в нашей стране (а литература составная ее часть). Игорь Золотусский резонно замечает: «Мы не знаем сейчас крупных талантов, которые имели бы авторитет и в литературе, и в обществе. Для обновления Переделкина, точнее, для возвращения его к изначальному предназначению, такие люди должны здесь появиться и жить»{671}. Действительно, осталось лишь найти таких писателей, поселить их в Переделкине и Комарове. Дело за малым… Непонятно одно: надо сначала выделять дачи писателям за счет государства, ожидая, что они создадут новые шедевры литературы? Или лучше подождать появления этих самых шедевров, а уже затем наградить их авторов дачами? Вопрос остается открытым…
Глава двенадцатаяЦентральный дом литераторов: партком слезам не верит!
ЦДЛ, там никакого неба нет, а фимиам табашный плавает волнами.
Здесь наливают в долг – Григорий Поженян: «Это мои университеты» – «Остров свободы» Аркадия Арканова – «Не хлебом единым» – Антисталинская речь Константина Паустовского – Печаль Николая Рубцова – Телеграмма Никите Хрущёву – Демократичный Сергей Наровчатов – Давид Самойлов: «В ЦДЛ, где противно» – Поэтические вечера – Юрий Карякин: «Черного кобеля не отмоешь добела» – «Персоналка» Булата Окуджавы – Оправдания Алексея Фатьянова – Явление графини Олсуфьевой – Потрясение Александра Городницкого – Новый год: всех посадим! – Игры писателей – Удар Георгия Вайнера – Игорь Дедков: «Как возле кормушки…» – Не пускают Валентина Распутина! – Свой парикмахер – Святая традиция 9 Мая
«Уважаемый Михаил Андреевич!
Посольство СССР в Англии поставило перед Союзом писателей вопрос о присоединении советских писателей к международной организации Пен-клубов. Нельзя недооценивать влияния Пен-клуба на зарубежных писателей и на значительные слои интеллигенции. В этих условиях вступление советских писателей в эту организацию представляется нам целесообразным. Предлагаем создать Пен-клуб в Москве при Центральном доме литераторов. Руководство деятельностью Пен-клуба можно возложить на Иностранную комиссию СП СССР.
Секретарь правления Союза писателей СССР Б. Полевой.
Председатель Иностранной комиссии СП СССР С. Михалков»{672}.
Какое интересное письмо! И главное, как повернули: инициатива о создании Пен-клуба исходит от советского посольства в Лондоне, то есть по сути от совсем другого ведомства – Министерства иностранных дел. Сразу видно, что бумагу эту составляли люди бывалые и на тот случай, если будет получен отказ. А он и не замедлил себя ждать. И остался ЦДЛ без своего Пен-клуба…
Есть в Москве удивительное место, которое с полным основанием можно назвать символом литературной жизни в СССР. Это Центральный дом литераторов или в писательском просторечии ЦДЛ. Здесь начиналась жизнь профессионального литератора, здесь же она, нередко, и заканчивалась. В ЦДЛ принимали в Союз писателей (а затем кое-кого исключали), брили (в парикмахерской) и отбривали (тех, кто провинился), отмечали юбилеи и выход новых книг. Бесконечно заседали в секциях и парткомах, общих собраниях и пленумах. А еще провожали в последний путь, согласно рангу. А также встречались с интересными людьми, да и самими писателями, собственно.
Для каждого писателя ЦДЛ свой. «Своеобразным университетом, школой жизни, местом возвышения, разочарований, встреч, знакомств» стал ЦДЛ для Григория Поженяна: «Под люстрой ресторана Большого зала и за столиками Пестрого поэты читали стихи взахлеб, напропалую. Читали друг другу и своим учителям: Светлову, Смелякову, Антокольскому. Как правило, учителя нам говорили правду, а мы, не щадя друг друга, бросались в крайности: гений, бездарность. Дрались, целовались, братались, пили в долг у Полины, дружно пропивали случайные гонорары, но закулисных игр и интриг почти не было. В ЦДЛ старшие писатели преподавали нам уроки ханжества “на обсуждениях”, “коврах”, “разборках” по указанию отдела культуры, парткома. Вдоволь наслушались и объелись лжи и фальши. Преподавали нам и уроки мужества: знаменитая речь К. Г. Паустовского на обсуждении книги В. Дудинцева “Не хлебом единым”… Многих прекрасных писателей в Большом зале хоронили, с многими прощались перед изгнанием, встречали из лагерей: Смелякова, Домбровского. Дом жил, бурлил, возвышал, разъединял, пьянил и отрезвлял: жестко и непоправимо»{673}.
Упомянутая Григорием Михайловичем Полина – это знаменитая буфетчица Полина Григорьевна, наливавшая водку в долг почти всей советской литературе и записывавшая в амбарной книге не сумму в рублях, а количество выпитого в граммах («граммзапись», по выражению Михаила Светлова). Полина Григорьевна порой ошибалась, взвешивая апельсины или бананы (в буфете они продавались с наценкой, но их все равно брали «с собой» – дефицит!), но ей это прощалось. Легкой работу Полины Григорьевны не назовешь. Официанток ресторана ЦДЛ писатели ценили и уважали, Юлий Крелин назвал их «нашими добрыми феями». Сказочные официантки «были замечательные, веселые, доброжелательные, нехамящие. Одна из самых близких к нам, к тому же и жена приятеля, работающего в аппарате Союза, нередкого нашего собутыльника, частенько принимала всю компанию дома, где напаивала и накармливала нас так, что в ресторане мы себе такого позволить не могли. Но работа есть работа – и в ЦДЛ она так нас обсчитывала, что неудобно было даже дать понять ей, что мы заметили, так сказать, сей просчет. Профессионал!.. Мы все равно любили их всех. Были мы там все на “ты” и по именам, без всяких отчеств»