Обстановка в Свиблове-Гиблове была подходящей: «В довольно бедной и неряшливой комнате стоял огромный продавленный диван, на спинке которого лежали пачки работ: живопись на клеенке и часто на негрунтованных холстах. Под диваном и у стены стояли и лежали огромные папки, набитые рисунками, акварелями». Эти рисунки Зверев и продавал всем желающим, причем очень дорого — мог заломить тысячу и даже две. Другой вопрос: сколько денег было в кармане у покупателей — обычно на этой сумме и сходились. Но это не значит, что акварель, которую Толя оценил в тысячу, он мог отдать за триста. Нет. В этом случае он подбирал подходящий рисунок за 50—100 рублей. Вот ведь — больной человек, алкаш, а считать не разучился!
Толя, как Штирлиц, соблюдал строгую конспирацию: потенциальный покупатель должен был поначалу прислать ему в Свиблово письмо. Назначалась встреча у центрального входа в парк «Сокольники», которому он по-детски оставался предан. Но первым Зверев никогда не приходил — прятался в кустах, проводя рекогносцировку местности, приглядываясь и оценивая обстановку. Если покупатели не вызывали у него подозрений, он появлялся. Ехали в Гиблово.
Толя как гостеприимный хозяин угощал гостей блюдами собственного приготовления. Вкусна была его жареная картошечка, приготовленная в кипящей сковороде, куда он предварительно положил целую пачку «Крестьянского» масла, как говорится, не хило. Потенциальный холестерин начисто сжигался водкой, и чем больше, тем лучше. Любил он попотчевать и так называемым «змеиным» супом, куда, как в ирландское рагу Джерома, бросались все продукты, что были в доме, от макарон до жареного лука. Последствия употребления супчика, а также не всегда удобоваримый его вкус компенсировались принятием на грудь солидной дозы алкоголя. После чего Толя принимался философствовать. Его философия искусства к началу 1980-х годов претерпела очевидные изменения, так, великого Леонардо он называл уже не только своим учителем, а в чем-то и учеником.
Умер Анатолий Тимофеевич Зверев на пятьдесят седьмом году жизни в декабре 1986 года, инсульт разбил его на квартире в Гиблове, название которого оказалось пророческим. «Если лист упадет с дерева, / Помяните меня, Зверева» — эпитафию он сочинил сам, к сожалению, его поэтические потуги оценены не были.
Для богемного художника искусство не есть работа или труд, это образ его жизни. Он не копит на квартиру или машину, дачу или гараж. Искусство приносит ему удовольствие, но никак не муки. Так и жил Зверев. Он бы мог умереть и раньше — в психушке, под забором после очередной пьянки, от последствий драки. Но ушел он вовремя — в начале совсем иной эпохи, декорации которой Звереву совершенно не подходили. Как его только не называли: и последний богемщик Москвы, и придворный художник московской интеллигенции, а соседка написала в книге отзывов на посмертную выставку: «Выставка прекрасна! Я, его соседка по квартире, узнала, что мой сосед гений». Вот именно мнения соседки Звереву и не хватало при жизни…
Глава десятая.Золотая молодежь. Галина Брежнева: гламурная дива эпохи застоя. богема и блат
«Лёлик» — прозвище Л. И. Брежнева.
Кино на дачах — Золотая молодежь Москвы: дети богемы и бывших наркомов — За водкой во «Внуково» — «Расул Гамзатов очень любил Галю» — Тусовки на квартирах — «Фармацевты» богемы — Не жизнь, а цирк — Два мужа: акробат Милаев и фокусник Кио — Вся в отца пошла! — Большой ходок по балеринам Леонид Ильич — А сметану они ели прямо из банки! — Галя, кандидат наук — Марис Лиепа и Ленинская премия — Не имей сто баранов, а женись, как Чурбанов — Цыганский барон Борис Буряце — «Ночники» в богемной «Усадьбе» в Архангельском — Юрий Соколов, директор Елисеевского и большой друг богемы — Сервелат для Андрея Вознесенского — Арест «дяди Толи» из Союзгосцирка — Конец богемного маршрута: психушка
В октябре 1964 года Никиту Хрущева отправили в отставку «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья». Эту новость кардинального порядка первым передал на Запад Виктор Луи, а для советских людей информацию напечатали мелким шрифтом и запихнули на вторую полосу газет. И никаких комментариев. Это было нормой в подобных случаях — зачем народ от работы отрывать, и без него разберутся. Тем не менее богема пришла во взвинченное состояние. Хоть Никита и обижал художников с писателями, и надоел уже со своими реформами, а все равно тревожно было — чего ждать от нового вождя?
В этот день Борис Мессерер вышел из дома и отправился по улице Горького, надеясь встретить того, с кем он мог бы поделиться только что прочитанной новостью. Дошел до Пушки и видит — идет хорошо ему знакомая женщина, сердечная, так сказать, подруга одного из его друзей-художников, с которой он не раз встречался за столом в богемных ресторанах и компаниях. Звали ее Галя Брежнева. И стал он ее громко поздравлять с папиной новой должностью: «Привет, Галя! Наша взяла! Ура! Поздравляю!» А она-то ничего и не знала. «Не ори, — говорит Мессереру. — Тише!» А он ей: «Газеты надо читать! Тут уж ори не ори…» Обрадовалась Галина радостной вести, чуть на шею не бросилась Мессереру и предложила отметить это событие у нее на даче: «Приезжай, только Левку Збарского захвати, и кино какое-нибудь интересное посмотрим!»
На вопрос Галины Брежневой, какой именно кинофильм Мессерер хотел бы посмотреть, он ответил сразу. Конечно, не «Высоту» и не «Девчата», а «Прошлым летом в Мариенбаде», разруганный в советских газетах в пух и прах. Галя такого и слыхом не слыхивала, но достала ручку и бумажку, подробно записала — это говорило о том, что фильм можно было достать любой. На том и распрощались. А дорогу на дачу она описала как в том фильме «Москва слезам не верит»: «Вы по какой дороге на дачу ездите?» — «По асфальтированной!» На дачу к Брежневым надо было ехать по Можайскому шоссе до кинотеатра «Минск», завернуть налево, потом еще налево и еще…
И самое интересное, что они все-таки доехали, без всяких пропусков и мигалок. На самом подъезде к даче их прижала к обочине милицейская машина «раковая шейка». На вопрос: «Куда едете?» — смелые художники честно ответили: «К Леониду Ильичу Брежневу. Галя пригласила!» Пароль оказался верный, открывший дорогу через КПП. Вечер и дача запомнились: «Обычная идиотская дачная территория. Какой-то пруд. Огромный двухэтажный бессмысленный дом, где в прихожей отчего-то стоит портрет товарища Димитрова, сделанный из табачных листьев. Бильярдная. Накрытый стол. Среди развеселой публики и тот наш приятель, который был с хозяйкой “в близких отношениях”. Экран. “Прошлым летом в Мариенбаде”. Я, помню, в тот день напился пьяный, и Лева меня увез»…
В 1960—1980-х годах не было в Москве хотя бы одного престижного ресторана, который не посетила бы дочь генерального секретаря ЦК КПСС Галина Брежнева. «Прага», «Арагви», «Арбат», «Интурист», «Седьмое небо», «Узбекистан»… Всюду, где появлялась Галина Леонидовна, общее внимание жующей и пьющей аудитории немедля переключалось на нее, и не только потому, что она дочь дорогого Леонида Ильича, что, кстати, было написано на ее крупном мясистом лице, увенчанном мощными бровями, как у папы (хотя сама Галина Леонидовна считала, что очень похожа на звезду Голливуда Вивьен Ли, а Леонид Ильич говорил личному фотографу: «Вот этот снимок оставь, я на нем как Ален Делон»). Царская невеста уже тем привлекала внимание, что вела себя совсем не так, как остальные советские люди, — по-другому одета, увешана бриллиантами, иным тоном говорит, живет, как в сказке, а главное — безнаказанно свободна. Только вот жениха для принцессы никак сыскать не могли — такого, чтобы любовь до гроба и на всю жизнь: с одним (акробатом) развелась, другой — балерун — сам бросил. И ведь Несмеяной ее не назовешь — всегда в отличном настроении и в центре веселой и шумной компании…
Быть может, неудачи на личном фронте постигали Галину Леонидовну из-за того, что среди культовых московских злачных мест она особо выделяла не пивные, где после трудового дня собирались работяги, а рестораны для богемы, находившиеся в Доме кино, Доме журналиста, Центральном доме литераторов, Доме актера. А ведь там и публика соответствующая, так сказать, склонная к моральному разложению: что с них взять-то? Подруга Галины Людмила Москалева, цирковая артистка, свидетельствовала: «Мы большой компанией часто появлялись в Доме журналиста, в Доме литераторов. Нас ни на минуту не оставляли в покое — посылали фрукты и шампанское. Расул Гамзатов очень любил Галю и всегда настаивал, чтобы мы сидели за его столиком. Нас многие приглашали составить компанию. К ней постоянно обращались с просьбами — от “достать лекарство” до “помочь с работой”. И она помогала — Любимову, Глазунову, Высоцкому… Да, она жила сама и давала жить другим». Сказано прямо как про самого Леонида Ильича.
Окружение Брежневой — яркие представители советской золотой молодежи, выросшей не на целине и стройках коммунизма, а на пайках, спецраспределителях и привилегиях, в общем, словно на другой планете. «Моя юность прошла среди легендарной молодежи, — говорит подруга Брежневой. — Зимой мы обычно отправлялись на каток на знаменитый “шестигранник” в парке Горького, летом — купаться в Серебряный Бор. Чаще всего мы собирались на Грановского или у Саши Аронова, главного режиссера Театра имени Станиславского… Проводить время на дачах тогда было немодно, поэтому, как сейчас принято говорить, тусовались на квартирах. Бывали в “Арагви”, ВТО, Доме кино, Доме журналиста или во Внуково — туда мы уходили “в ночное” (ресторан аэропорта «Внуково» работал круглые сутки. — А. В.). Обычно у Аронова собиралась элита — Женя Урбанский, Сергей Михалков, Женя Дунаевский, Витя Щапов, Костя Тимошенко, Миша Гарт, Люсьен Но из “Пари матч”, Ваня Микоян, Сережа Буденный… Пили обычно шампанское. Люсьен то и дело баловал — ящиками привозил французское вино. Галя тоже любила удивить. Однажды на тридцатилетие моего мужа принесла манго. Брежневу эти экзотические по тем временам фрукты прислал с Кубы сам Фидель Кастро». Советские люди на тридцатилетие галстуки друг другу дарили, а тут — манго. Помидоров бы красных где достать, а то все зеленые попадаются. Страна вечнозеленых помидоров.