«Небольшой круг жителей города поторчали передо мною, потряслись раболепно, прятали пальцы в камзольные петли и, пожелав мне счастливого пути, разошлись по домам славить жёнам своим и домашним, с кем новый губернатор молвил, на кого взглянул, от кого отвернулся», – пишет он со снисходительным высокомерием об уездных жителях. Покров, во всяком случае, оживился, стал наполняться слухами, а кумушки – плести сплетни.
Проверив казённую кассу городка, заглянув в тюрьму к колодникам, он на следующее утро поехал во Владимир. Исправники других уездных городов, как и Покрова, исправно встречали Долгорукова, а во Владимире его ждали губернаторская карета и полицмейстер М.А.Трусов. Пока он ехал по городу, полицмейстер ввёл его в курс местных дел и событий, так что Иван Михайлович почувствовал, что въезжает в хорошо знакомый город. Изо всех окон на него глядели любопытные владимирцы, на квартире его ждали чиновники с тугими папками документов, но он, проехав через весь город, вошёл в собор, приложился к мощам трёх великих князей, которых он ошибочно считал своими предками17, затем заехал к архиерею и, получив благословение, отправился, наконец, на свою временную квартиру к вице-губернатору князю С.Н.Хованскому (1798—1802), с которым познакомился ещё в Москве. Супруга его предшественника д. с. с. Рунича Павла Степановича (1797—1802), переведенного в Вятку, ещё не выехала из губернаторского дома.
Как мы уже знаем, князь Иван привыкал к новым местам трудно. Входя в курс губернских дел и событий, он продолжал тосковать по Москве, супруге и детям. «Все глядели мне в глаза, доктора щупали пульс, архиерей делал поучения, Хованский тешил картами, – всё было не по мне, не на нрав», – вспоминает он о первых днях пребывания во Владимире. Он вызвал к себе сестру Елизавету с детьми и, не желая более стеснять семью Хованского, въехал во 10-ти комнатный флигель, располагавшийся на губернском дворе. И стал привыкать к «новому состоянию».
Менялись времена, меняли друг друга на троне Романовы, но процедура назначения губернаторов в целом оставалась неизменной вплоть до 1917 года: всё те же интриги и непрозрачность выбора, всё та же многозначительность выражения на лицах министров внутренних дел, всё те же волнения в губернских городах и первые шаги «новой метлы».
При Александре I гражданские губернаторы были подчинены МВД, в то время как восстановленные генерал-губернаторы своё подчинение императору сохранили. При Николае I возникли генерал-губернаторства, наделённые не только военно-административными и хозяйственными полномочиями, но и дипломатическими. Генерал-губернаторства располагались по границам Российской империи.
Вице-губернаторы председательствовали в казённых палатах, управлениях имуществом и финансами, а с 1837 года они стали председателями губернских правлений.
Третьим должностным лицом в губерниях стали дворянские предводители – институт, создание которого обязан усилиям Екатерины II. Они появились впервые в 1767 году, избирались на срок 3 года и постепенно приобретали всё большие значение и вес. К концу XIX века они на практике стали вторыми лицами губернии.
Ну а дальше шли директора и председатели экономии, казённой и уголовной палаты, статские и надворные советники, полицмейстеры, судьи, заседатели, городничие, капитаны-исправники, становые и прочая и прочая, кончая последним писцом.
Губернатор являлся представителем императора и обладал всей полнотой власти во вверенной ему губернии, но это не значило, что его власть на губернских жителей действовала автоматически и беспрепятственно. Он был также исполнителем политики и министерства юстиции, и министерства финансов, и министерства внутренних дел, и военного министерства. Роль этих министерств в формировании губернаторского корпуса к началу ХХ века только усилилось, а влияние на этот процесс у императоров соответственно уменьшилось.
Говоря современным языком, своей команды вновь назначенные губернаторы не имели и иметь не могли, поэтому им нужно было найти опору в подчинённых ему чиновниках, которые отнюдь не все отличались покорным послушанием и мягким характером. Губернское чиновничество представляло собой спаянный и по-своему дружный коллектив, всегда настороженный по отношению к губернатору-новичку и готовый затормозить любое его начинание, если оно угрожало их благополучию и возможности безнаказанно «стричь купоны». А без поддержки хотя бы части губернской канцелярии, судебной и казённой палат, полицмейстера, воинского начальника и предводителя дворянства губернатор рисковал «повиснуть в воздухе», а то и просто стать жертвой сговора или доноса и «загреметь из губернии под фанфары». Как пишет князь Долгоруков, в губернии было больше политики, чем при императорском дворе.
Нельзя забывать и о том, что над каждым губернатором стоял генерал-губернатор, который курировал несколько губерний и тоже проводил свою политику. Наличие ровных, деловых или дружеских отношений с наместником было для губернаторов залогом спокойной и длительной службы.
И ещё: в противовес губернаторской власти был создан институт дворянских предводителей. Блинов пишет, что столкновения дворянства с губернаторами чаще всего происходили на почве выборов дворянских представителей. В ведении уездных и губернских предводителей находились вопросы дворянского самоуправления, а также участие – в качестве членов различных комиссий – практически во всех губернских и уездных делах18. Со временем роль предводителей только увеличивалась, по важности своей роли в губернских делах они постепенно с третьего места, после вице-губернаторов, переместились на второе. Поэтому поддержание добрых отношений с губернским предводителем являлось насущной необходимостью каждого губернатора. Отсюда и их стремление повлиять на ход выборов и попытки продвинуть в дворянские предводители своего человека.
Странное положение складывалось также с назначением вице-губернаторов. Кошко пишет, что поскольку вице-губернатор назначался так же, как и губернатор, самостоятельно, и мнением губернатора о кандидатуре вице-губернатора в Петербурге не интересовались, то уже априори подчинённость вице-губернатора губернатору являлась если не фиктивной, то половинчатой. Награждения и меры наказания по отношению к вице-губернатору тоже осуществлялись петербургским министром, и губернатор в них никакой роли не играл. Всё это создавало напряжённость в отношениях между двумя главными губернскими чиновниками и сказывалось на результатах их работы. Часто, слишком часто, происходило между ними настоящее противостояние. Да, пишет Кошко, губернатор может отдавать вице-губернатору приказания, «но Боже упаси, если они выльются именно в форму приказания, надо покорнейше просить, иначе вы нанесёте смертельную обиду. Вы имеете право требовать исполнения приказания, но попробуйте это исполнение не одобрить, раскритиковать – этим вы наживаете себе явного врага». Тут от губернатора требуется максимум дипломатии.
Уезжая из губернского города, губернатор сдавал свои обязанности вице-губернатору. Возвратившись из поездки, он обнаруживал, что болезнь власти уже поразила вице-губернатора, сладость первенства забывалось трудно. В беседах с сослуживцами он теперь допускает недовольство и критику в адрес начальника, это немедленно передаётся губернатору, тот, естественно, возмущается, и возникает ещё один узел противоречий и недоразумений. «Вот и пошла писать губерния!» – делает Кошко грустное заключение.
В итоге губернатор подвергался определённому давлению и снизу, и сверху, и сбоку. Другое дело, что на практике влияние чиновников и предводителей на губернатора часто оказывалось незначительным, и губернатор умел воспользоваться своей властью. При Александре Благословенном губернатор стал самым занятым лицом в империи, если считать его занятием чтение и подпись бумаг и документов, оборот которых многократно возрос. Губернатор и его подчинённые буквально тонули в бумагах, которыми их усердно заваливал Петербург.
О том, каким принципом при подборе кандидатов на губернаторские должности пользовался министр внутренних дел граф П.А.Валуев (1861—1868), пишет Никитенко: «У меня нет губернаторов, а есть мои агенты».
Д.с. с. Иван Степанович Жиркевич, специалист по артиллерии, после увольнения из армии в 1833 году, как и князь Долгоруков, оказался не у дел и без средств существования и начал искать «место». Ему в этом помогал князь А.С.Меншиков, имевший тогда вес при дворе Николая I. Иван Степанович поставил князю условие, чтобы денежное содержание было не меньше 6 тысяч рублей в год. Пока суть да дело, Жиркевич заболел и лежал дома, мучаясь зубной болью. И вдруг из министерства внутренних дел к нему прибывает курьер с запиской, в которой сообщается, что он назначен губернатором Симбирской губернии. Жиркевич пишет, что «известие сие так потрясло чувства мои, что жестокая боль …в ту минуту миновала совершенно, и я шесть лет после того не страдал уже флюсом». Таким лечебным эффектом, оказывается, могло быть назначение на губернаторскую должность.
Министр внутренних дел Блудов рекомендовал Жиркевичу предварительно ознакомиться с состоянием дел в губернии и пройти «стажировку» у бывшего губернатора А.Я.Жмакина (1826—1831), а также у министра императорского двора князя Волконского и у его подчинённого Л.А.Перовского (1792—1856), вице-президента департамента уделов19. Главная особенность Симбирской губернии состояла в том, что её казённые крестьяне были переведены в удельные20. Жиркевичу сказали, что он не должен был принимать дела в Симбирске, пока не усвоит всю особенность управления удельными крестьянами. Иван Степанович честно признался, что понятие «казённый» и «удельный крестьянин» он услышал впервые.
Новоявленному губернатору нужно было явиться к государю императору, и тут получилась заминка: Жиркевич сказал, что у него нет мундира. Блудов, рассудив, что на шитьё мундира уйдёт много времени, а приступить к должности нужно было не медля, посоветовал Ивану Степановичу к старому мундиру пришить новый воротник.