39. А.В.Никитенко пишет в своём дневнике о той радости, которая охватила москвичей при известии об отставке Закревского: «многие обнимались и целовались, поздравляя друг друга с этим событием, и благодарили государя». Тучков, в отличие от Закревского, на мелочи не разменивался, делал своё дело тихо, незаметно и спокойно. Его кредо заключалось в словах о том, что лучший генерал-губернатор тот, о котором не знают, есть он или нет. Главное дело генерал-губернатора – наблюдать за соблюдением законности. Когда Тучков умер в 1864 году, то выяснилось, что на его похороны не было денег. В Москве объявили подписку, и скоро необходимая сумма была собрана.
Всё помпадуры да помпадуры, скажет въедливый читатель. Где же помпадурши? А вот она, законная супруга пермского губернатора Богдана Андреевича Гермеса (1806—1818). Когда 23 сентября 1812 года в Перми появился сосланный М.М.Сперанский, губернатор и весь пермский мужской ареопаг положительно не знали, что им делать с Михаилом Михайловичем. Выручила их губернаторша Анна Ивановна, которая взяла сосланного в своё ведение. Богдан Андреевич, пишет М.А.Констанский, только по титулу являлся губернатором. Всеми делами правила его предприимчивая и властная супруга.
В высочайшем указе, полученным Гермесом, говорилось о том, чтобы держать Сперанского под строгим присмотром. Анна Ивановна расценила это буквально и распорядилась на квартире Сперанского у купца Попова выставить двух будочников.
– Пускай господин временщик при виде караульных поймёт конец своей роли! – сказала она своё веское слово.
Городничему Грену и двум частным приставам было вменено в обязанность входить без церемоний в квартиру Сперанского и рапортовать Анне Ивановне обо всём, что они там услышат и увидят. Никто не захотел общаться со ссыльным, опасаясь гнева помпадурши. А помпадурша решила сделать участь Сперанского ещё более невыносимой. По её наущению, как только он появлялся на улице, мальчишки, включая воспитанников гимназии, кричали «изменник, изменник!», а изгнанный со службы чиновник Воронин, прикидываясь помешанным, являлся пьяным под окна квартиры Сперанского и во всё горло распевал псалом «На реках вавилонских».
Некоторые благовоспитанные пермяки внушили Гермесу, что такое отношение к Сперанскому не соответствует ни христианской морали, ни законам России. Богдан Андреевич неожиданно внял этим внушениям и сделал запрос министру Балашову. Тот отписал губернатору, что сосланного государственного секретаря следовало «разуметь» как действительного тайного советника. Это привело пермские власти и в трепет, и в страх. Будочников из квартиры Сперанского убрали, а за ними, пишет Констанский, куда-то провалились Грен и приставы. Потом сам губернатор в сопровождении большой свиты нанёс ссыльному визит.
В 1814 году Сперанского перевели в Новгородскую губернию. Пермяки организовали ему торжественные проводы, в которых принял участие губернатор Гермес и его подчинённые. Об участии в проводах Анны Ивановны сведения отсутствуют.
Если жена костромского губернатора А.Р.Шидловского (1892—1897) и не была помпадуршей, то местные эскулапы сами возвели её на этот пьедестал. Заболевшей мадам Шидловской они предложили сдать на анализ мочу, и скоро костромичи, спешившие утром по делам, собственными глазами увидели материал для анализа. По улице шёл чиновник губернской канцелярии и нёс в руках две огромные четверти из-под водки, на дне которых болталась жёлтая жидкость. На одной бутыли была наклейка с чёткой надписью «Утренняя моча её превосходительства госпожи костромской губернаторши», а на другой – наклейка с аналогичной надписью, только вместо слова «утренняя» было написано «вечерняя».
Тверской вице-губернатор Александр Ефимович Измайлов (1826—1828), в отличие от Гермеса, был человеком иного склада и, судя по всему, старался не допустить вмешательство своей супруги в дела губернии. По этому поводу он сочинил ей стихотворное назидание в четырёх частях, отрывки из которого мы и приводим здесь:
Пункт первый
Хоть ты и очень мне мила,
Однако же отнюдь не смей входить в дела
Ни по которому палаты отделенью!
Не твоему, а моему ведь управленью
Палата здешняя поручена…
Смотри ж! Пока живём в Твери,
Ни с кем не говори ни про уездное правленье,
Не говори о том ни с кем – ниже со мной,
Не должен говорить муж о делах с женой!
Противно это учрежденью!
Вот так мягко, с юмором, но твёрдо и принципиально Александр Ефимович определяет жене рамки поведения.
Во втором пункте Измайлов советует жене вести себя скромно и достойно:
Не будь сударыня болтлива,
Не будь горда, самолюбива,
А более – спесива!
…Кто старее тебя – тех выше не садись,
Всегда им место уступай,
Вице-губернаторством пустым не возносись!
Александр Ефимович предлагает ей брать пример с себя:
Хоть первый я в Тверской губернии поэт,
И в храм бессмертия мной кончена дорога,
Но я горжусь ли тем? Нет, нет!
В третьем пункте вице-губернатор предупреждает жену от занятий сплетнями и дружбы с подхалимами и льстецами. В том случае, если она не последует этому совету, он угрожает принять кардинальные меры:
Ты не прогневайся – взбешуся!
На старости с тобою разведуся,
Серьёзно говорю!
А сплетниц кофеем горячим обварю,
Пусть жалуются хоть царю!
В четвёртом пункте Измайлов не советует ей создавать словесный образ своего мужа как великого труженика, бескорыстного чиновника, который, жертвуя здоровьем, трудится на благо отечества:
Не должно уверять нам о себе словами,
А знаешь чем? Делами!
Поверь: не дураки в Твери…
Судя по всему, честный труженик Измайлов большой карьеры не сделал: после кратковременного вице-губернаторства в Твери в 1828—1829 гг. мы видим его в другой губернии на той же всё должности. А может быть виновата была во всём жена, не последовавшая его мудрым советам?
Киевский генерал-губернатор Д.Г.Бибиков (1837—1852) решил укрепить авторитет низшего полицейского звена, но действовал он самыми нелепыми способами. Как-то раз через территорию чигиринского помещика Михайловского ночью проезжал становой пристав. Лошадь попала в промоину, дрожки опрокинулись, и становой сильно ушибся. Оправившись от ушиба, становой направил Михайловскому предписание с требованием починить дорогу. Михайловский резонно ответил, что чинить ему дорогу некогда – шла уборка урожая. И вообще: зачем понадобилось становому ехать просёлочной дорогой, когда рядом есть «большак». Становой не замедлил пожаловаться на помещика Бибикову.
В один прекрасный день в дом Михайловского постучали. Он открыл дверь и увидел перед собой жандарма, предъявившему ему предписание генерал-губернатора доставить его в Киев и сдать тамошнему полицмейстеру. В доме поднялся страшный переполох, никто не мог догадаться, в чём состояла вина хозяина дома. Везли арестованного день и ночь, и, наконец, он предстал пред очами Дмитрия Гавриловича.
– Знаешь ли ты, какое значение имеет становой пристав? – начал генерал-губернатор. – Становой пристав есть мой представитель на месте, а я – представитель государя. Как же ты смел ослушаться и станового пристава да ещё написать ему дерзкий ответ?
И пошёл, и пошёл… Промыв мозги непонятливому помещику, он, наконец, отпустил его домой.
Даже либеральный нижегородский губернатор А.Н.Муравьёв (1856—1861), бывший декабрист, основатель «Союза благоденствия», ярый враг взяточничества и мздоимства, не был свободен от помпадурских чёрточек. Так, он довольно бесцеремонно обходился со своими подчинёнными. Одного своего высокопоставленного чиновника в звании действительного тайного советника уволил со службы так, что тот узнал об этом из газеты «Правительственный вестник». Он потребовал от Муравьёва объяснения, но губернатор прикинулся незнающим и встретил его градом встречных упрёков: как он мог подать прошение об отставке, не предупредив его об этом? Чиновник попытался найти правду в Петербурге, но успеха не имел.
Кроме того, Александр Николаевич был замешан в кумовстве, потакая своим родственникам и назначая их на синекурные должности. Некоторые родственницы, пользуясь предоставленными им правами и льготами, сильно компрометировали Муравьёва. Кумовство стало одной из причин, по которым известный писатель В.И.Даль разошёлся с губернатором.
Брат сего губернатора, М.Н.Муравьёв, известный в советской литературе как Муравьёв-Вешатель, тоже бывший декабрист, но от наказания освобождённый, был чужд всяких либеральных идей и проявил себя главным образом как государственник и ревнитель закона и порядка. При назначении его в 1835 году курским губернатором всё курское чиновничество дрожало от страха и, как выяснилось, не напрасно: то, что творилось в губернии, трудно было назвать хаосом. Самое подходящее название ему – бардак. Михаил Николаевич произвёл в их рядах такую чистку и такие сокращения, от которых у многих вылезшие из орбит глаза так и не сомкнулись. Муравьёв оставил на месте всего 9 человек, остальные примерно 100 вакансий пришлось заполнять заново. Был ли он помпадуром? Вряд ли. Все его действия были осмысленны, открыты и соответствовали закону. Никто из уволенных не мог пожаловаться, что с ним обошлись грубо или незаконно. Вместе с вице-губернатором Г.Ф.Авсеенко Муравьёв в течение двух лет ночами просиживал над бумагами и пытался восстановить порядок и справедливость.
Нельзя сказать, что Михаил Николаевич не имел трудностей при осуществлении своей деятельности. Он регулярно сталкивался то с военным министром, то с министром юстиции, то со всемогущим П.А.Клейнмихелем, Главноуправляющим путей сообщений и публичных зданий (1843—1855). Министру юстиции не понравилось то, что Муравьёв уволил председателя уголовной палаты, в то время как председатель регулярно получал от министра награды и поощрения. Военный министр ополчился на Муравьёва за то, что тот без согласования с ним назначил в г. Щиграх городничего. То, что обстановка в уездном городе тр