в бесчувственную задумчивость».
Даже при строгом моралисте Павле I амуры продолжали безнаказанно порхать над Россией и творить свои коварные дела. Так в «Петербургских ведомостях» за 1798 год помещено объявление о продаже книги «Любовники и супруги или мужчины и женщины». Желающих заинтриговывают содержанием книги – там есть всё: и «разговор купидона с дурачеством или торжество дурачества над любовью; нечто на счёт гордых красавцев, которые пренебрегая всякую женского пола красоту, только в самих себя влюбляются; забавные грамотки к красавицам», а также сообщается «о немощи, жеманстве, хитростях, властолюбии и первой любви женщин, также и о… начальном распутстве мужчин».
Появилась в продаже и другая книга под названием «Нежные объятия в браке и потехи с любовницами (продажными)». Из книги можно видеть «выгоды и преимущества одной жизни перед другою». О, ужас! О, времена и нравы! И куда только смотрел император, бескомпромиссный блюститель нравственности?
Впрочем, скоро в «Санкт-Петербургских ведомостях» за 1799 год было помещено объявление о поступившей в продажу книги «Примечатель света или живи, подумав». Всего за 1 рубль 20 копеек молодой девице можно было узнать всё о том, как ей вступить в свет. Или вот книга «Четыре года жизни княгини К. или образец супружеской верности». Всего-то за 65 копеек дамы могли узнать, как княгиня К. изменяла мужу остальные годы своей жизни. Но как бы то ни было, тренд в сторону пропаганды добродетельного поведения дам при Павле I стал-таки заметен.
Тем не менее начало XIX века не только не образумило русских дам или «окоротило» их порывы к французской и вообще к европейской моде, а наоборот придало их энергии новый импульс. А. Миклашевский приводит в «Русской старине» поручение смоленской помещицы Акулины Елисеевны Свистуновой своему слуге, собравшемуся ехать в Смоленск. Безграмотная Свистунова в 1810 году написала ему реестр поручений и покупок, включавший в себя 53 пункта, причём на обороте листов значились ещё 19 пунктов, но Свистунова (или слуга) тщательно их вымарала.
Чего же хотела Акулина Елисеевна для своей особы? Первым делом шляпку пуховую «масонсон», перо струсовое (страусовое) на слоновой кости, уваль (вуаль) французскую с цветочками и уваличку полушёлковую, но непременно модного цвета. Ну и, конечно, мацерьяльного гардинапилю на капот, чулки ажурные с цветочками, парщатки (перчатки) галтерейной работы, башмаки аршавские (варшавские), перстень модный сяпир (сапфир), кружев английских на манер барабанных т. е. Брабантских, маленькую кларнетку (лорнетку), так как я близка глазами (т.е. близорука) и зонцик (зонтик) красный коленкоровый с набалдашником от жару.
Тут Свистунова перевела дух и начала нумерацию поручений сызнова. Вероятно, она поняла, что никаких её средств на все эти «галантереи» не хватит, и она сделал оговорку: если денег не хватит, то нужно взять их у нашего человека Павлика (по всей видимости, своего крепостного, отпущенного в город) – он должен продать корову помещицы, дежу51 масла да «творох салёнай». И вот тогда на вырученные деньги следовало купить подсвечники английские на манер абликаторовых, щипцы с модной пружинкой, малиновый анбончик, румян, картин тальянских на манер рыхвалеевой (Рафаэль) работы на холсте, для Машки голубые панчохи (чулки) со стрелками, кабат гризетовой, саян камлотовой и т. п. «Да ещё нельзя ли купить самих ручных булавок? Да ещё нельзя ли купить хорошаго кучиерёнка, да тамбурную иголочку?» Далее следуют ещё 23 пункта, в том числе: «Ахцти (ах-ти), забыла гребёнку в косу на голову… а ещё не забудьте (спросить) пачему (почём) животрепещущая малосольная рыба фунт»52.
И опять реестр прерывается размышлениями о деньгах. Свистунова чувствует, что в своих желаниях зашла слишком далеко – тут никаких денег не хватит. И тогда она вспоминает, что можно ещё продать кадку капусты квашеной, три куска холста, да льняное семя. Но не думайте, читатели, что духовные запросы были чужды Акулине Елисеевне. Отнюдь нет. Есть в реестрике и пункт – последний – купить нашему Мишке наскрипку, т.е. скрипку на манер английских и книжку «по вашему укушу» (т.е. вкусу) под названием роман ˮсочинение Любия Гарая и Поповаˮ».
Вот мы и получили некоторое представление о наших провинциальных дамах. Если читатель не разобрался в названиях некоторых товаров, заказанных мадам Свистуновой, пусть не смущается: автор заметки Миклашевский тоже не смог понять, что скрывалось за всякими абончиками, кабатами и сочинениями Любия Гарая.
Жизнь дорожная
Наша дева насладилась почтовой скукою вполне: семь суток ехали оне…
А.С.Пушкин «Евгений Онегин»
В жизни русского человека передвижение по своим городам и весям имеет особое, я бы сказал, сакральное значение. Расстояния между населёнными пунктами в Российской империи не имели себе равных, а дороги… Да что о них говорить – читатель и сам знает, что такое наши дороги, и какая есть ещё беда. И 200 с лишним лет тому назад их состояние не выдерживало никакой критики. Самый главный тракт между Москвой и Петербургом ещё кое-как поддерживался в приемлемом состоянии, а до других транспортных артериях руки у властей не доходили.
Губернаторы и их чиновники обязаны были постоянно навещать жителей своих уездных городов и сёл, следовательно, в дороге они проводили достаточно длительное время. Использовали они главным образом собственный транспорт, в том числе и по нуждам, возникавшим у них в соседних губерниях. Существовал и почтово-ямщицкий сервис, например, между обеими столицами и между Петербургом и некоторыми крупными городами или, к примеру, на сибирском тракте.
Ю.М.Лотман сообщает, что при получении почтовых лошадей на станциях существовал строгий порядок. В первую очередь обслуживались фельдъегеря со срочными государственными пакетами, а потом уже давали лошадей согласно табели о рангах: чиновники I—III классов могли рассчитывать на 12, чиновникам IV—V классов давали до восьми лошадей, в то время как чиновникам VI—IX классов давали карету с упряжкой в две лошади.
Что касается наших императоров и императриц, то они после неусидчивого Петра I редко появлялись на русских дорогах и представление об их состоянии имели слабое. В сентябре 1801 года Александр I, «извещаясь по слухам и удостоверяясь по расспросам», написал графу Н.П.Румянцеву, главному директору водяных коммуникаций, рескрипт, в котором указал на плохое состояние московской дороги. Почему за сухопутную часть дорог должен был отвечать директор водяных коммуникаций, следовало бы спросить у Екатерины II. Это она ещё в 1773 году распорядилась назначить главным смотрящим за водяными и «сухими» путями графа Я.Е.Сиверса, одновременно наместника новгородского, Псковского и Тверского. Сиверс много сделал для улучшения водных путей, но до Московской дороги у него руки не дошли. Вероятно, потому и находился главный тракт Российской империи в неудовлетворительном состоянии, что она проходила по суше, а не по воде.
Дороги в России, как известно, были главным образом грунтовые, зимние и водные – по снегу, по воде или по льду, а транспорт был колёсный, санный, водный либо верховой. Во времена незапамятные для езды в России употреблялись огромные и неуклюжие «рыдваны» или «колымаги». Люди попроще ездили в одноколках, тележках и линейках.
В Вятской губернии чиновнику по особым поручениям М.Е.Салтыкову приходилось ехать в упряжке «гусем», когда в узкую, разбитую дорогу не могла «вписаться» даже пара лошадей, не говоря уж о тройке. Приходилось «сочинять» упряжь, в которой одна лошадь следовала за другой.
Кареты в качестве транспортного средства продержались около 150 лет. Их запрягали цугом в четыре и шесть лошадей, на запятках стояли форейторы иногда до трёх человек. Без форейторов обойтись было нельзя – выйти из кареты, которая, как правило, была на высоком ходу, без их помощи было невозможно. Форейторы опускали для выхода трёхступенчатую складную лестницу, по которой пассажиры спускались на землю. При Николае I кареты облегчились, упряжки уменьшились до двух-четырёх лошадей, появились мягкие рессоры и резиновые шины.
Извозчиков в старые времена вовсе не было – они стали появляться при Екатерине II вместе с «чудовищными» одноколками-дрожками под названием «гитара». На «гитарах» были сидения, на которых ездили верхом.
По части колёсного парка Россия была горазда на выдумки. Колёсные мастера ценились тогда так же, как ныне ценятся автомобильные «костоправы», механики и слесари. (Помните у Гоголя? Два мужика сидят и рассуждают, доедет ли колесо у тарантаса Чичикова до такого-то места). Да и по кузовным делам русский мужик был большим мастером. Переезд в карете, таратайке, коляске, телеге, колымаге нужно было оборудовать с всевозможным комфортом и надёжностью – ведь путешествовать нужно было и в дождь и в снежную метель, в жару и в холод.
Русские ездоки издавна славились своей удалью и быстрой ездой, и власти иногда предпринимали попытки умерить их пыл. В частности, императрица Анна Иоановна в 1730 году издала именной указ, чтобы извозчики «и прочих чинов люди ездили, имея лошадей взнузданных, со всяким опасением и осторожностью, смирно». Указ гласил, что «несмирные» извозчики за первую вину «будут биты кошками, за вторую – кнутом, а за третью сосланы будут на каторгу». Но «несмирные» люди не переводились, и Анна Иоановна издала второй, более грозный указ, но и он практически был проигнорирован. Соответствующие указы были изданы и в 1732, и в 1739 году, но эффект от них был такой же – нулевой. В 1737 году в Петербурге лихачи чуть не убили фельдмаршала Миниха, а стоявшего у него на запятках адъютанта «шибанули» так, что он едва остался жив.
Борьбу с лихачами продолжила и Елизавета Петровна. В именном указе за 1744 год говорилось,