В 1837 году, во время посещения Закавказского края, Николай I снова попал в аварию: кучер на крутом повороте не сумел справиться с упряжкой, и карета с императором опрокинулась на бок. Впрочем, император при этом не пострадал, и в ознаменование этого происшествия на Верейской возвышенности был поставлен гранитный памятник с надписью: «Живый в помощи вышнего». Наследники Николая, императоры Александр II и Александр III, тоже оказывались жертвами дорожных аварий.
В.И.Модестов, доцент, в ноябре 1867 года ехал с женой из Одессы в Казань к месту нового назначения в Казанский университет. Ехал на почтовых, т.е в колоссальных размеров тарантасе, влекомых пятью лошадями. Дорога заняла целый месяц, хотя никаких долгих остановок он нигде не делал. И хотя тарантас был довольно грубой и прочной работы, тем не менее, несколько раз у него ломалась ось, и нужно было сидеть день-два на станции и ждать, когда её починят.
От Кременчуга до Харькова ехали по лёгкому снегу, в то время как от Харькова до Тулы тарантас утопал в сугробах. И тут среди страшнейшей метели опять сломалась ось, и Модестову пришлось пешком возвращаться на предыдущую станцию, чтобы сообщить там о поломке. Все пожитки доцент оставил с ямщиком посреди поля. «Даже и теперь дрожь пробегает по коже, когда вспомнишь, сколько мы настрадались в этом …путешествии… в такую неудобную пору», – пишет Модестов, спустя 20 лет. Особенно тяжело эту поездку переживала жена Модестова. Особый ужас у неё вызвало «костоломное путешествие на почтовых санях от Нижнего до Казани по гористому берегу Волги, где сани то и дело ныряли в ямы…, встряхивая седоков так сильно», что не выдерживала и разбивалась вдребезги посуда. Волгу частью переезжали на санях, а частью, из-за растаявшего от оттепели снега и широкой промоины у казанского берега – «на широких татарских плечах».
Жизнь или кошелёк
А кто увидит нас, тот сразу ахнет,
И для кого-то жареным запахнет.
Ю. Энтин
Дороги и разбойники – два животрепещущие и тесно связанные между собой феномена русской жизни. Разбойничество – не только русский феномен, но в России оно получило особо грозное развитие и дожило аж до ХХ столетия.
Расцвет разбойничьего ремесла совпал с петровскими реформами, когда невыносимые поборы и рекрутчина вынуждала крестьян срываться с насиженных мест и ударяться в бега – практически в разбойники. Потом эта болезнь только распространялась всё шире и дальше, потому что весь «галантный» XVIII век Россия не вылезала из войн, истощая и казну, и доходы населения. Бироновщина ещё больше подстегнула этот процесс, и разбойный промысел стал повсеместным.
Разбойничество в XVIII столетии охватило всю центральную Россию и успешно перекочевало в век девятнадцатый. Наибольшее распространение разбойничество получило в Тамбовской губернии, которую не без основания считали воровским краем и притоном для беглых. Тамбовский край, находившийся тогда на окраине империи и заросший густыми обширными лесами, оказался особенно удобной территорией для многочисленных разбойничьих шаек.
Неспособность властей противостоять этому злу лишь подталкивала на выгодный «бизнес» людей, которые бы в других условиях сто раз подумали, прежде чем взяться за кистень и нож. В разбойных делах в Тамбовской губернии участвовали дворяне, как, например, лебедянский помещик Филин, священники и князья. Для поимки Филина губернатор А.Л.Львов (1801—1802) был вынужден высылать воинскую команду. Ещё в 1838 году по Борисоглебскому уезду губернии свободно «гуляли» 40 разбойничьих шаек. В одном только 1800 году в губернии было поймано 709 беглых крестьян.
Нельзя сказать, что с «воровством» не боролись.
При Анне Иоановне тоже пытались бороться с разбойниками, но эти попытки обходились местному населению боком. В Тамбовскую провинцию для этих целей послали Ребриковский полк и донских казаков, которые, наряду с преследованием разбойников, «делали озорничества, ознобляли народ на морозе и забивали многих на смерть плетьми и саблями». Истязуемых привязывали к столбам и оставляли их висеть по целым дням.
Ещё в 1780 году генерал-губернатор Р.И.Воронцов обращал на эту проблему внимание тамбовского губернатора А.И.Салтыкова:
«Как до сведения моего дошло, что ежегодно по наступлении весны по реке Мокше бывают воровские партии, то прошу ваше превосходительство тех округ к капитанам-исправникам послать указы и велеть для искоренения …злодеев… учредить из ближайших селений пикеты, а равно иметь для поиску оных разъезжие лодки».
Через шесть дней до сведения Воронцова дошли новые сведения, и Салтыков получил ещё один приказ обратить внимание на «воровские партии» в районе Шацка и Морши и выслать туда воинские команды, в частности, дотошный генерал-губернатор рекомендовал губернатору искать разбойников на пасеках и «в избах, где гнут ободья», т.е. дуги, заготовки для колёс и саней.
Как пишет Дубасов в указанных районах началась регулярная партизанская война. Пикеты из крестьян с приданными им солдатами вступали с разбойниками в настоящие пешие и конные бои с применением холодного и огнестрельного оружия. Многие тамбовские разбойники «оперировали» по рекам, передвигаясь, как указывалось выше, на лодках. Их шайки, как правило, насчитывали до 100 человек, в сёлах и городах они имели свои «опорные пункты» и своих людей, а потому действовали наверняка.
Дубасов описывает один из разбойничьих рейдов, совершённых в Тамбовской провинции весной 1735 года. Разбойники подплыли на лодках к селу Фроловскому рано утром и застали село врасплох. Они схватили местного священника и приволокли его к атаману.
– Как ты смел являться ко мне с пустыми руками? – закричал на священника атаман. – Ступай домой и поскорей неси дорогим гостям хлеба, соли и яиц.
Священник побежал домой за провизией, в то время как согнанные на берег реки жители Фроловского отсчитывали разбойникам деньги. Атаман оказался настоящим «христианином»: смягчившись от полученной дани, он пожертвовал церкви пригоршню серебряных монет и шёлковую женскую юбку на епитрахиль, а медной мелочью стал осыпать народ.
Отдохнув и насытившись, разбойники в полдень отплыли. На прощанье атаман оставил послание на имя шацкого воеводы Любимова: «Что не ловишь меня? А со мной 80 человек, и сие письмо писал я, атаман, для оправдания крестьян, дабы им не разориться. А были мы у села Фроловского с полдня, только пообедали».
Разбойники отплыли в село Сасово, «посетили» село Агламазово и Черниев монастырь. По пути моршанские «робин-гуды» ограбили таможню, разбили кабак, вылили на землю все алкогольные запасы, а кабатчика убили. В Агламазово разбойники заставили местного священника освятить их лодки. При водосвятии они чинно подходили к тарелочке и клали туда по копеечке. В Черниевом монастыре они, к всеобщему удивлению, никого и ничего не тронули – только взломали монастырскую кружку с деньгами.
Далее атаман повёл свою шайку на имение помещика Тюменева, который со своим семейством и дворовыми успел скрыться в лесу. Когда они начали грабить имение, их настигла воинская команд, взявшая в плен атамана Шустова. В Шацке Шустова подвергли розыску, т.е. пыткам, и бывший атаман «с того розыску… во всём повинился». Но шайка, лишившись атамана, не унывала и без него и продолжала «гулять» по округе. Вскоре она «с огненным оружием, палашами, кистенями и бердышами» напала на Вышенскую пристань, ограбила её и несколько дней пировала.
В 1753 году в Шацком уезде была разгромлена шайка, в которой атаманом был поп Андрей Андреев, а «есаулом» – его сын Василий. И Андреевы были не исключением – в шацких лесах «орудовали» несколько шаек, возглавляемых дьячками и попами. В 1764 году жители деревни Сосновка подали в Шацкую провинциальную канцелярию заявление следующего содержания: «Поп наш с братом и детьми почасту неведомо куда от дому своего отъезжает и с неведомыми людьми, ночным временем возвращаясь, пьянствует весьма безобразно».
В шацкой же провинции «работал» разбойником прапорщик Кареев, разграбивший поместья трёх помещиков и оставивший после этого нескольких убитых. Его пытались поймать, против него высылались воинские команды, но «он чинился тем командам весьма противен, и… была в поимке воров крайняя остановка». Помещик Самсонов в это время «специализировался» на грабежах купеческих и казённых судов, забивая их пассажиров плетьми и палками. На разбойный промысел выходили и дамы, как, например, помещица Кадомского уезда унтер-офицерша и княгиня Мария Алексеевна Енгалычева. Княгиня зимой 1744 года организовала нападение на дворовых людей кондуктора инженерного корпуса Савельева, ограбила и забила большинство их насмерть. Енгалычева разбойничала безнаказанно несколько лет. Власти знали об этом, но ничего с ней поделать не могли. А Кадомский уезд стал вообще известен «подвигами» своих помещиц.
В 1760 году разбойничьих шаек в Тамбовском наместничестве стало столько, что стало опасно выезжать за пределы городов. Местные Робин Гуды контролировали все дороги и пути и беспощадно грабили и убивали купцов, дворян и прочих зажиточных людей. Губернский сыщик Ададуров, в распоряжении которого имелась небольшой гарнизон, вызвал из Хопёрской крепости на помощь казачий отряд под начальством капитана Бутенева и двинул его на Ценский лес, кишевший разбойниками. Произошло настоящее сражение, в котором гарнизонная команда Бутенева, состоявшая из старых и дряхлых солдат-инвалидов, потерпела поражение. Сам Бутенев, капрал и несколько солдат были убиты.
Местные воеводы пытались привлечь к борьбе с разбойниками офицеров-отпускников, но большого желания потратить отпуск на поимку неуловимых «кудеяров» и «тяпкиных» у них не возникало.
Когда к троицкому воеводе из села прискакал нарочный с известием о том, что в селе Кимляй орудуют 20 разбойников, воевода только развёл руками: у его команды не было ни ружей, ни шпаг. Боеспособные части русской армии всегда находились на каком-нибудь театре военных действий на периферии империи. В центре страны располагались немногочисленные гарнизоны, состоявшие исключительно из старых солдат и солдат-инвалидов. Вспомним «Капитанскую дочку» А.С.Пушкина и крепость в Оренбургской губернии, в которую был направлен дворянский недоросль Гринёв.