В губернской канцелярии заскрипели перья, забегали чиновники – начали составлять предписания для уездов. «В случае же, если, паче чаяния, кто из них не захочет выехать (на борьбу с холерой, Б.Г.) добровольно, таковых препроводить в Курс за полицейским конвоем», – угрожал губернатор врачам.
Предписание вызвало среди курских врачей переполох: многие были возмущены «произволом над личностью», некоторые и в самом деле не могли участвовать в кампании по причине преклонных лет, и некоторые просто отказывались. Но, как пишет Д-ский, ничто не помогло: Яков Фёдорович, остзейский немец, был педант и строго придерживался порядка. Заштатный 70-летний врач Козловский хотел было скрыться от мобилизацию в соседнюю Харьковскую губернию, но полиция успела его перехватить и доставила под конвоем в Курск.
Что ж: ситуация была серьёзной, а врачей явно не хватало. На всю Курскую губернию с населением в 1 миллион 500 тысяч жителей были 4 доктора из врачебной губернской управы, 3 врача из городской больницы, 14 уездных докторов и около 20 «вольных» врачей. Последних распределили по кордонным заставам (от 2 до 5 на каждого), которые они каждые два-три дня должны были посещать и контролировать.
Почтовые работники обратились к Ганскау с запросом о том, как и чем обкуривать почтовые отправления, но Яков Фёдорович сказать точно не мог, поскольку «до сих пор ещё не известно, какой способ окуривания и омовения г-н министр признаёт за лучший». Он запросил министра внутренних дел, и тот сразу ответил, направив в Курск соответствующее предписание. Почтовики терпеливо ждали, когда придёт спасительное предписание и никакой инициативы больше не проявляли.
МВД России под страхом наказания запретило аптекарям повышать цены на лекарства. В курских аптеках оказались лекарства, на которые цены ещё не успели назначить, и запуганные фармацевты обратились в губернское правление с просьбой назначить цены. Естественно, «губерния» от такого запроса пришла в смятение и «накатала» запрос в Петербург. И столица выслала специальный реестр с ценами на медикаменты, действующими во время холерной эпидемии. Столица уже всё продумала: и про таксу на лекарства при чуме, и при тифе и, возможно даже при повальных поносах у губернских чиновников.
Когда появились первые больные и умершие, власти стали строго контролировать исполнение предписаний о сохранении в жилищах чистоты и правил гигиены. Автор статьи рассказывает, как в одном случае исправник «всыпал» 30 розог крестьянину за то, что он взял только что отелившегося телёнка в избу. Хозяйка другого дома от страха перед начальством расплескала на пол молоко, так исправник приказал и её распластать на лавке и дать 10 горячих на заднюю часть тела.
В суматохе начальство забыло распорядиться (или запросить столицу) о питании тех людей, которых поместили в карантин. Обкуривали и опрыскивали их обильно, а вот кормить долго не кормили – не было соответствующего распоряжения сверху. Когда обнаружили ошибку, снова написали вопрос в Петербург. А в это время оголодавшие люди разбегались, кто куда, чтобы не умереть с голода. На них напустили солдат, которым иногда удавалось поймать и вернуть беглецов на место. Предписание на кормление карантинных пришло только спустя месяц…
Врачи тоже не могли и пальцем пошевелить без соответствующего разрешения начальства.
Распространению холеры по губернии способствовали необдуманные передвижения воинских частей. Тверской драгунский полк, квартировавший в Белгороде, и Переяславский пехотный полк, квартировавший в Обояни, «заполучив» холеру на своих стоянках, отправили в Курскую губернию, столкнув их на одном маршруте. Полки прошли по сёлам и городам губернии, оставляя везде больных и мёртвых. После прохода военных всякие кордоны и заставы были уже не нужны. Аналогичный эффект вызвали и несвоевременные рекрутские наборы.
Интересное сообщение о первом появлении такой тогда редкой болезни (осень 1799 года), как грипп, содержится в мемуарах И.М.Долгорукова. Он называет её «эпидемической простудой», от которой больные выздоравливали «посредством одной благодетельной натуры», в то время как местные Гиппократы были бессильны и только наживались на всеобщей неосведомлённости. Почти все больные кашляли, и кашель слышался по всей Москве. Но простуда оказалась не такой уж и опасной и продолжительной, и единственным неудобством, которое вызвал грипп, была необходимость отсиживаться некоторое время дома.
После чумы и холеры наиболее тяжёлым бедствием для России, с которыми пытались бороться губернаторы, вероятно были пожары и голод. Сложные природные условия и примитивные приёмы земледелия являлись причиной регулярных неурожаев в губерниях, что часто вызывало голод. Деревянная и соломенная страна горела не переставая. Ущерб от пожаров был, кажется, куда ощутимей, нежели эпидемии тифа или холеры. Города и сёла горели и строились, строились и горели, и конца этому процессу не было видно. Противопожарные средства, как правило, были недостаточны, а имевшиеся в городах пожарные команды приезжали к горящим строениям, чтобы только зафиксировать своё опоздание или полную беспомощность.
Краевед Н. Боровков приводит в «Русской старине» документы, свидетельствующие о полной беспомощности воевод, управлявших сгоревшими дотла городами – это рапорт воеводы в правительствующий сенат и ответ ему из сената58.
Воевода пишет: «Сего мая 20 числа, на память мученика Фалалея, волею Божию, от разорения по содержанию Фёклы Ларионовой, половина города выгорела дотла с пожитками, а из оставшейся половины города ползут тараканы в поле, и видно, что быть и на эту половину гневу Божию, и надолго-ль-коротко-ль, и той половине города гореть, что и от старых людей примечено. Того ради Правительствующему Сенату представляю, не благоугодно ли будет градожителям пожитки свои выбрать и оставшуюся половину зажечь, дабы не загорелся город вóвремя и пожитки все бы не сгорели».
Ответ сената был предсказуем: «Половина города сгорела, велеть жителям строиться, а впредь тебе, воеводе, не врать и другой половины города не зажигать; тараканам и старым людям не верить, а дожидаться воли Божией».
…В 1800 году губернатор Палицын Александр Борисович шёл по мосту и поднял лежавшую на нём записку, в которой говорилось, что Тамбов будет скоро зажжён с трёх сторон и уничтожен. От неожиданности чувствительный не в меру губернатор упал. Впрочем, пожары наводили тогда на всех страх, не только на губернаторов. А три подряд пожара действительно состоялись, как по заказу, и поджигателей не нашли.
Наиболее частой причиной пожаров служила вопиющая беспечность при обращении с огнём и поджоги. Завелась целая категория пироманов, которые с какой-то болезненной целенаправленностью и упорством пускали «петуха». Строгие наказания и внесудебные расправы над ними результата не давали. В 1803 году Тамбов горел шесть раз. Палицын организовал из обывателей города городскую стражу, но пожары продолжались. Поскольку губернские власти ничего против пожаров придумать не могли, за дело взялся крестьянин села Куриловки Побежимов. Он изобрёл и предложил властям «огнегасительное помело», которое «должно быть длинное, и летом обмакивать в воду, а зимой – в снег, осенью – в грязь». Помело Побежимов предлагал делать из старого суконного платья и держать в каждом доме.
В пожарах крестьяне-погорельцы стали винить …помещиков, и были зарегистрированы случаи преследования и избиения некоторых помещиков своими крепостными. Крестьяне села Татарская Лака устроили над своим помещиком Дураковым даже мирской суд. Кто же другой, кроме него, мог поджечь село, если накануне пожара его видели бегающим по задворкам с горящей лучиной! Дуракова поймали, избили, проломив голову, и бросили на горящие угли.
Тамбов чуть ли не ежегодно посещали пожары. В 1815 г. произошёл такой пожар, и в городе возникли такие беспорядки, что только что заступивший на место губернатор А.М.Безобразов был вынужден ввести военное положение, приказав оцепить город сторожевой цепью, составленной из солдат гарнизонного батальона. В течение трёх недель губернатор, не зная ни сна, ни отдыха, руководил ликвидацией последствий пожара. Полиция «шерстила» всех подозрительных бродяг и беспаспортных, Безобразов ездил по ночам по городу и проверял сторожевые цепи и городские кварталы. Он так себя изнурил, что у него из горла пошла кровь. Благодарные горожане составили благодарственный адрес, собрали под ним 197 подписей и преподнесли его губернатору.
Следствие установило, что местным Катилиной оказался советник казённой палаты Марк Иванович Гороховский, известный взяточник и вор. Не удовлетворившись обычными хищениями и взятками, он для поджогов и грабежей организовал бедную учащуюся молодёжь. Мальчишкам Гороховский за поджог платил по 5 рублей, взрослым – до 50 рублей. Следствие по делу Гороховского затянулось, Марк Иванович был «травленый волк» и знал, какие уловки и способы применить к судебному законодательству. Начатое ещё при губернаторе Нилове дело о взяточничестве и казнокрадстве Гороховского не кончилось и при его преемнике Д. С. Шишкове. При этом подследственный иногда исполнял обязанности вице-губернатора. При Безобразове Гороховского, наконец, осудили, его лишили всех чинов и званий, на имущество наложили секвестр и отправили в ссылку в Нерчинск. Что касается его участия в организации поджогов, то следствие оставило его… в «сильнейшем подозрении».
Самарский губернатор Фадеев вспоминает о причинах пожаров 1839 года в Саратовской губернии. Оказывается, виноваты во всём были слухи о том, что император захотел выдать свою дочь Марию за турецкого султана, а Саратовскую губернию отдать султану в качестве приданого. Саратовские крестьяне как настоящие православные патриоты не захотели стать турками и решили спалить всю губернию, но не отдать её туркам.
Накануне реформы 1861 года Тамбовскую губернию снова охватило пожарами, причём чаще всего они возникали в результате поджогов. Дубасов приводит эпизод, случившийся во время пожара в г. Моршанске, в котором погибли две женщин