Ответ из Петербурга пришёл 3 марта. Он был лаконичен и категоричен: монастырь должен быть взят во что бы то ни стало! На подкрепление к солдатам и артиллеристам прибыли 30 казаков с нагайками и пожарную команду с четырьмя пожарными трубами и брандмейстером. Потому что пошли слухи, что староверы якобы хотели себя сжечь.
12 марта Степанов со свитой чиновников и военных явился в монастырь. Снова пошли уговоры, а потом – угрозы, но с тем же нулевым результатом: как пишет Мельников, «482 мужчины и 617 женщин решили защищать свою святыню до смерти». Посовещавшись, 13 марта власти начали действовать прикладами, нагайками и водой. Люди лежали вокруг храма, крепко сцепившись друг с другом в клубок тел. Растащить их не было никакой возможности. Скомандовали «Пли!» – пока холостыми патронами – и стали лить на бунтовщиков воду. Казаки ударили в нагайки, в то время как пехота пошла в рукопашную и стала действовать прикладами. Понятые вместе с солдатами набросились на людей и стали вытаскивать их за ворота монастыря. «Работа» длилась около 2 часов, пока все 1099 человек, измокших до последней нитки, на сильном морозе не были свалены в кучу за оградой монастыря.
Степанов послал в Николаевск курьера за духовенством. Прибыл архимандрит Зосима и николаевский благочинный протоиерей Олпидимский. Последний в своём рапорте Иоакиму сообщал, что при въезде во двор монастыря он увидел везде текущие красные ручьи.
– Ну, господа отцы, – обратился к ним губернатор, – извольте подбирать, что видите.
С церкви сбили замки и храм был освящён святой водой. Мельников утверждает, что пока Зосима и Олпидимский правили в храме службу, «воинство и понятые разбойнически в присутствии губернатора грабили имущество монастырское». Все строения и хозяйственные постройки были разрушены, всю рухлядь и съестные продукты, которые не успели или не захотели разворовать, предали огню.
На этом дело не было закончено: был ещё суд, который приговорил 11 человек к наказанию кнутом и ссылке на каторгу. 326 человек наказали плетьми и вместе с настоятелем Корнилием были посланы на поселение. 16 человек (без телесного наказания!) сослали в Сибирь. Это были дряхлые старики.
«Так бессердечно и таким варварским способом был уничтожен самый знаменитый в истории старообрядчества духовный центр – славный Иргиз», – заключает свой рассказ писатель и видный деятель старообрядчества Фёдор Евфимьевич Мельников (1874—1950?).
Манифест от 19 февраля 1861 года
Законы надлежит писать неясно, чтобы народ чувствовал
необходимость прибегать к власти для их истолкования…
Мысль, приписываемая Николаю I
Подготовка к освобождению крестьян от крепостной зависимости сопровождался самыми нелепыми слухами и поступками. Волю ждали, о ней везде говорили, о ней ходили самые нелепые слухи. Н.А.Крылов приводит рассказы поволжских крестьян о том, что царь посылал волю в бочках с икрой, но господа не дадут её попробовать крестьянам и съедят всё сами. Пробовал царь послать волю крестьянам тайно, но помещики её задерживали на дорогах и не пропускали до места. Нашлись очевидцы, утверждавшие, что видели, как волю везли в Уфу и в Пермь на пяти тройках, а ямщики говорили, что в Казани она уже получена. 9 марта прошёл слух, что волю раздавали в Симбирске с соборной паперти. Потом прошёл слух, что один торговец из Спасска привёз листик воли с ярмарки и не хочет её продать даже за тысячу рублей. Торговец был смышлёный мужик: он припечатал листик к иконе и показывал её городничему, исправнику и другим господам, а они только руками всплеснули – украсть-то её никак нельзя!
Министр внутренних дел П.А.Валуев (1861—1868) в своём дневнике 5 марта 1861 года подтвердил, что народ был сильно разочарован реформой, которая окончательное и полное вступление закона откладывала на 2 года. Когда в Симбирске было официально объявлено о переходном двухгодичном периоде, в течение которых мужчины должны были по-прежнему работать на помещика, а от барщины освобождали только женщин, заговорили о том, что «мужичью волю» господа украли. Отправлялись ходоки на её поиски. Народ был так взбудоражен, что даже самые разумные старики становились легковернее детей. Впрочем, пишет Крылов, недоверие к господам дворянам у крестьян было сильнее всего.
В уездах «волю», т.е. сброшюрованные в толстую книгу положений манифеста от 19 февраля 1861 года, раздавали в руки отдельно помещикам и крестьянам. Крылов пишет, как крестьяне пошли со своим экземпляром книги к попу, чтобы перед чтением её отслужить молебен. Потом они пошли к местному грамотею. Читать крестьянин умел и каждое слово вроде бы понимал, но смысл предложений от него и от слушателей ускользал. Написано всё было суконным бюрократическим языком. Разъяснить крестьянам суть изложенного было некому – ведь господам они не верили, а даже грамотным крестьянам «барская» грамота была не понятна. Во избежание недоразумений симбирский губернатор запретил без дозволения начальства читать книгу крестьянам. Эта мера возбудила новые толки: значит, в книге было что-то такое, что начальство желало бы скрыть от народа. Книгу стали тайно показывать всяким «знающим» людям, слухи накручивались на другие слухи, и начальство было просто не в состоянии с ними справиться.
В с. Бездны Спасского уезда нашёлся сектант Антон Петров, который своё умение читать обратил в свою пользу, превратившись в единственного человека во всём уезде, который «правильно» понимал царский манифест. Народ к нему валил толпами, а когда уездное начальство попыталось взять Петрова, к нему крестьяне выставили стражу с топорами и никого к нему не подпускали. Предпринятые властями шаги только утверждали крестьян в мысли, что господа их обманывают. Петров вообще вообразил себя святым.
Казанский военный губернатор П.Ф.Козлянинов (1858—1863) сидел в Казани и о положении в Спасском уезде представлял плохо. Слышал, что там крестьяне бунтуют, а каково было истинное положение там, он не знал. Но рассудил так: раз бунтуют, надо выслать солдат. Когда прибывшие в Бездны солдаты взяли ружья на изготовку и стали целиться в крестьян, сгрудившихся вокруг избы, в которой сидел Петров, чей-то голос прокричал:
– Не бойтесь! Вас пужают!
К народу вышел с крестом священник и попросил всех покаяться и разойтись, но кто-то снова крикнул:
– Не слушайте его! Он подкупной
Потом перед людьми выступил воинский начальник, за ним – исправник, потом со слезами на глазах снова говорил священник, но толпа никого слушать не хотела и выдавать Петрова не хотела. И тогда совершилось то, что должно было совершиться. Солдаты не «пужали» – они стали стрелять боевыми патронами. Петрова схватили и отвезли, куда надобно. Но злоба крестьянская на господ от этого нисколько не уменьшилась.
На губернскую сцену в это время стали выходить т.н. мировые посредники. В соответствии с положениями манифеста, мировые посредники должны были разрешать поземельные споры, возникавшие между крестьянами и помещиками. Институт мировых посредников, выполнив свою роль, был упразднён в 1874 году.
В одной деревне Казанской губернии возникли недоразумения, подобные вышеописанным. Туда заявилась воинская команда во главе с полковником, который приказал позвать уполномоченных от крестьян и сразу стал на них кричать:
– Бунтовать вздумали! Запорю! На колени!
Некоторые из уполномоченных по привычке стали опускаться на колени, как вдруг один из мужиков сказал, чтобы они этого не делали. Это ещё больше распалило полковника, он вышел из себя и приказал схватить смутьяна и принести розги.
В это время из избы вышел мировой посредник. Он только что вступил в должность и появился в деревне вместе с воинской командой. Он увидел, как старого крестьянина раздевают и готовят к порке и мигом уразумел, что произошло. Он подошёл к полковнику и спокойным голосом сказал ему, что местные помещики не велят своим крестьянам становиться на колени, спросил, за что решили наказать старика и попросил не наказывать его.
– Спросите его сами! – предложил полковник.
– Ты что такое сказал? – спросил старика мировой посредник.
– Глуховат я, батюшка, не слышу.
Вопрос повторили громче, и старик признался, что он сказал, чтобы народ не становился на колени.
Крылов пишет, что розги тут же убрали, и инцидент был мирно улажен. В применении силы никакой нужды не оказалось. Мировой посредник отлично уладил весь конфликт.
Волнения крестьян, по ходу внедрения реформы 1861 года, происходили и в других губерниях. Не была исключением из этого и Тамбовская губерния. Например, в г. Спасске крестьянин Скопытухин, рассказывая одному дворянину о своём посещении Владимира, говорил, что в трактире он повстречал неизвестных людей, которые рассказывали: «Господа получили в руки книжки, а в книжках сказано, что если кто из молодых ребят пойдёт в услужение к господам, того отдадут в солдаты, а из старых кто наймётся, того сошлют в Сибирь». В результате у господ работников не будет, и вся земля перейдёт к крестьянам.
В Спасске появились два поляка – Маевский и Олехнович – и стали распространять текст какого-то «манифеста», в котором говорилось, что в волостях и городах будет выборная власть, что свобода и земля крестьянам даруется безвозмездно, что уничтожается подушная подать и ликвидируется рекрутская повинность, а все солдаты вернутся домой. Естественно, их арестовали.
В ночь на 19 марта в имении княгини Гагариной крестьяниин Зубков залез на колокольню и стал бить в колокола, сзывая народ и призывая его «молиться за дарованные права» и менять вотчинные власти и помещицу.
14 сентября 1860 года пастух Силин пришёл к усманскому помещику Ханыкову и спросил, сколько ему достанется помещичьей земли, «потому все мы теперь вольные, и про это есть грамота у нашего священника». Пастуха за такие речи схватили и стали вязать, но тот отбивался, плевал на Ханыкина, обзывал его злодеем и тираном, а господского приказчика Кареева ударил по щеке. Силину дали 50 ударов розгами и отпустили восвояси домой.