«за последний год наш сосед Китай начинает принимать относительно нас заносчивое положение». Потому генерал-губернатор призывал правительство усилить военное присутствие России на Тихом океане и укреплять оборону края.
Впрочем, Хабаровск искренно старался к добрососедским отношениям с Японией, и Дубинина пишет, что Унтербергер во многом способствовал тому, что Япония накануне первой мировой войны стала союзницей России.
Мало можно назвать губернаторов, в честь которых были бы названы населённые пункты или улицы. Павел Фёдорович Унтербергер был удостоен такими почестями: в Никольске-Уссурийском (ныне Уссурийск) была улица Унтербергера, одна из казачьих станиц была названа Павелфёдоровка, на полуострове Муравьёва-Амурского имя Унтербергера носила бухта.
П.Ф.Унтербергер, во время войны член Государственного совета оставил по себе хорошую память, приняв участие в судьбе знаменитого путешественника и географа К.В.Арсеньева. Павел Фёдорович и Владимир Клавдиевич, несмотря на большую разницу лет, стали крепкими друзьями. Во время войны подполковник Арсеньев был прикомандирован к приамурскому генерал-губернатору Н.Л.Гондатти (1911—1917), а в январе 1917 года зачислили по военному ведомству и в мае отправили на действующий фронт. Но до театра военных действий Арсеньев не доехал: его сняли с поезда в Ачинске и вернули в Хабаровск в распоряжение Приамурского военного округа. Дубинина считает, что спас Владимира Клавдиевича Унтербергер.
Уже будучи в эмиграции престарелый остзейский немец Унтербергер в письме от 8 декабря 1920 года пишет русскому человеку Арсеньеву, теперь уже советскому чиновнику, много пережившему и потерпевшему в гражданскую войну, отчаявшемуся и потерявшему веру в русского человека, – пишет следующие пронзительные слова:
«Не теряйте веру в русский народ. Всё, что твориться теперь, есть результат того, что дурным и зверским качествам, которые кроются в каждом человеке, дан полный простор, и нет такой власти, которая бы их удержала, а напротив того, он властью как бы поощряется. Верьте мне, то, что теперь творится в России, в том же виде проявится в среде каждого народа, где установились бы порядки, существующие на нашей Родине. Как только наступят спокойные времена, – а они должны наступить, – всё резко изменится, и тот же народ ужаснётся, вникнув в то, что он натворил, когда его скверным качествам не было удержу».
Хорошо воспитывали немцев в царской России!
Революция и губернаторы
Сегодня льстит надежда лестна,
А завтра – где ты человек?
Г.Р.Державин
Двадцатый век принёс в Россию революции, и губернаторы и их подчинённые встретились с незнакомыми доселе вызовами. Если в предыдущем столетии им противостояли отдельные бунтари и разрозненные попытки народовольцев взбунтовать народ, то в 1905 году им противостояло организованное радикальное социал-демократическое движение (большевики, меньшевики и эсеры). В годы т.н. первой русской революции 1905—1906 гг. было убито более 25 губернаторов.
После убийства Плеве министром внутренних дел стал князь П.Д.Святополк-Мирский, ставший известным тем, что возобновил институт «обязательных постановлений» во всех губерниях российской империи. Если даже при Плеве «обязательные постановления» действовали в губерниях со сложной обстановкой, то теперь они применялись повсеместно71.
О.Л.Сухова пишет, что манифест 17 октября 1905 года, даровавший народу свободу и гражданские права, застал губернаторов врасплох и поверг их буквально в шок: «Это был прямой вызов прежним идеалам государственной службы и управления». Не все слуги царя оказались на высоте своего положения. Многие были растерянны и подавлены. На волне всеобщего возбуждения некоторые губернаторы поддались всеобщему психозу и стали заигрывать с революционерами, ходить с красными бантами и под красными флагами на демонстрации. Так, к примеру, уфимский губернатор Б.П.Цех (з) ановецкий в 1905 году участвовал в демонстрациях под красными флагами и даже уволил полицейских, которые препятствовали революционным выступлениям. Пермский губернатор А.П.Наумов подошёл к губернаторскому дому вместе с революционно настроенной толпой, неся в руках красный флаг.
Октябрьский манифест Николая II
Но большинство губернаторов были, конечно, верными своему долгу и присяге. Одним из таких людей был самарский губернатор Иван Львович Блок (февраль-июль 1906), погибший, кстати, от рук эсеровского террориста. Он чётко и ясно сформулировал кредо царского (государственного) служащего на все времена: «Если ты не одобряешь действия правительства, так выходи в отставку и делай и думай, что тебе угодно. А состоя на службе, получая жалованье и перекидываясь на сторону врагов, человек совершает гнусную измену, которая претит всякому сколько-нибудь порядочному человеку».
В ходе первой русской революции более 60 губернаторов, т.е. преобладающее большинство, не справились со своими обязанностями и были уволены со службы. Но были и положительные стороны событий: при назначении губернаторов перестали играть свою прежнюю роль фаворитизм и протекция. Понадобились государственники и люди с соответствующими деловыми качествами, не рассматривавшие свои должности в качестве синекуры и не испытывавшие страха перед террором. Губернаторы и вице-губернаторы оказались на передовом фронте борьбы с революционным террором и аграрными беспорядками.
Пензенский губернатор С.А.Хвостов, после того как прямо перед его домом был застрелен полицмейстер, полгода не выходил из дома, а когда он всё-таки покидал дом, с его женой случался обморок. Не выдержав обрушившегося на него испытания, Хвостов попросил перевести его в Петербург. И.Ф.Кошко вспоминал 12 лет спустя: «Когда состоялся этот переезд, и С.А.Хвостов при строгих предосторожностях сел в поезд и оставил Пензу, он и вся его семья облегчённо вздохнули». После всех переживаний Хвостов решил отправиться за границу и полечить нервы. Перед отъездом он заехал к премьер-министру П.А.Столыпину на Аптекарский остров, чтобы проститься. И что же? Он попал к Петру Аркадьевичу именно в тот момент, когда террористы как раз осуществили подрыв министерской дачи. Тяжело раненый Хвостов скончался в больнице. Иван Францевич заключает: «Да, мудрено не стать фаталистом перед этой грустной историей».
Сам Кошко был назначен вице-губернатором к Блоку, в не самую спокойную тогда Самарскую губернию. На первом же его выезде в уезд, где крестьяне самочинно захватили чужие покосы, на его глазах бунтовщики убили пристава с ямщиком и жестоко растерзали их тела. Пришлось вызывать солдат. Эстляндский полк и казаки метались по губернии и подавляли вспыхивавшие то тут, то там крестьянские восстания. В сёлах хорошо поработала партия эсеров. Неспокойно было и в самой Самаре. К вооружённым покушениям на представителей власти подключились и социал-демократы. После убийства Блока вся власть находилась в страшном ожидании очередного взрыва бомбы или покушения.
Почти одновременно с убийством Блока было совершено покушение на симбирского губернатора Старынкевича и казанского губернатора Кобеко. Приехавший из Петербурга высокий чиновник МВД, ознакомившись с обстановкой, сказал, что за это время многое теперь простится губернаторам на том свете.
Хотя покушение на здание самарского жандармского управления было предотвращено, тем не менее, возглавлявший его генерал так сильно перепугался, что попросил перевести его в другое место. В самарской газете генерал поместил объявление о том, что в связи с оставлением жандармским генералом таким-то (следовали набранные крупным шрифтом фамилия, имя и отчество генерала) своей должности продаётся корова. Последние два слова были напечатаны мелким шрифтом. Генерал, очевидно, полагал, что нельзя было сравнивать его с каким-то домашним животным. Этот шаг сильно возмутил исполнявшего обязанности губернатора И.Ф.Кошко, справедливо полагавшего, что человеку, призванному бороться с антигосударственной деятельностью, непозволительно так трусливо пасовать перед первым же вызовом.
Из-за безалаберности тюремного инспектора из самарской тюрьмы сбежал важный арестант. К нему на свидание пришла знакомая дама, передала ему дамское платье, в котором арестант спокойно вышел наружу и скрылся. Когда Кошко шифрованной телеграммой попросил Столыпина сменить тюремное начальство, через несколько дней текст этой секретной телеграммы был напечатан в левой самарской газете. Общая растерянность, трусость и предательство охватило и всю страну, включая петербургские верхи. (Кстати, своего шифра у вице-губернаторов и губернаторов в это время не было, и они пользовались услугами жандармского управления).
Во время аграрных беспорядков крестьяне разграбили и сожгли самарское имение бывшего посланника в Константинополе и действующего товарища министра иностранных дел Чарыкова, убили его управляющего, а тело его бросили в огонь. Приехавший на место Кошко созвал сельский сход и объявил мужикам, что если к назначенному времени разграбленное имущество не будет возвращено, а виновники не названы, то он отдаст приказ снести артиллерийским огнём часть их деревни.
Иван Францевич понимал, что угроза находилась в явном противоречии и с законом, и с его полномочиями, но решил действовать решительно. К назначенному времени к нему явились мужики и сообщили, что все зачинщики разбежались, но попросили продлить время ультиматума доследующего дня, пообещав в точности выполнить приказание вице-губернатора и доставить виновных в Самару. На следующий день мужики привели в жандармское управление 9 человек, виновных в поджогах и убийстве. Беспорядки в этом селе больше не возобновлялись.
Напряжённое ожидание и страх покушения, между тем, подействовал и на И.Ф.Кошко. Разыгравшееся воображение оказалось сильнее разумных доводов, и Кошко был вынужден вслед за жандармским генералом тоже бежать из Самары. Нервы его уже были до того расстроены, что сев уже в вагон поезда, он начал подозревать в террористических намерениях своих спутников. В результате им овладел такой животный страх (признание самого мемуариста), что он приказал носильщику вынести вещи на платформу и решил