Величие и сумасбродство
В течение трех лет после Варфоломеевской ночи двор не приезжал в замки Луары. Отправиться туда вновь Екатерину Медичи вынудил семейный инцидент, грозивший серьезными последствиями. Между двумя ее сыновьями, королем Генрихом III и его братом герцогом Франциском-Эркюлем Алансонским произошла ссора, побудившая последнего возглавить партию «недовольных»: 15 сентября 1575 года он бежал из Лувра в долину Луары. Королева бросилась за ним. Она догнала его в Шамборе, и в пустовавшем долгие годы замке мать и сын вели непростые переговоры.
«Летучий эскадрон»
Принц был тесно связан с протестантами, чьи наемники наводнили Францию. Королева-мать пыталась добиться вывода этих войск. В переговорах с окружением герцога Алансонского она использовала своих придворных дам*, когда советники сына приходили к королеве, в прихожей их встречали девы, прекрасные, как богини: мадам де Сов, де Керневуа, де Вилькье, де Монпансье, а также мадемуазели д'Эстре и де Бретеш. Частенько к ним присоединялась королева Маргарита Наваррская, очень красивая и исключительно любезная.
Дамам королевы приходилось иметь дело с весьма горячими мужчинами. Франсуа Алансонский славился своим распутством. Он любил приглашать придворных дам в свои покои и показывать им драгоценный кубок с выгравированными на нем неприличными сценами. Генрих Конде унаследовал любовный темперамент своего отца. Генрих Наваррский также имел репутацию страстного поклонника прекрасного пола.
Королева Екатерина добивалась своих целей, не оставляя в покое главарей мятежников; в погоне за ними она разъезжала со своим двором по замкам и аббатствам долины Луары. Наконец в мае 1576 года в Больё-ле-Лош был заключен мир. Он получил название «мира брата короля», так как именно принц Алансонский подготовил этот документ с выгодой для себя. Жертвы Варфоломеевской ночи восстанавливались в правах, проведение протестантских служб разрешалось везде, за исключением предместий Парижа и мест пребывания двора. Герцог Алансонский получил Берри, Турень и Анжу в качестве дополнительных уделов.
Возвращение двора в Блуа
Договор обязывал короля через полгода собрать в Блуа Генеральные Штаты. Ассамблея должна была найти выход из ситуации постоянной нехватки денег, причем положение сильно обострилось из-за того, что наемники требовали оплатить их услуги, а на это требовалось более шести миллионов турских ливров.
Открытие сессии в Блуа было назначено на 15 ноября. Депутаты, избранные отдельно от духовенства, дворянства и третьего сословия, должны были собраться для королевского заседания в большом зале Генеральных Штатов.
Для удобного размещения двора летом были выполнены многочисленные отделочные работы. Комнаты, как положено, обили роскошными коврами. Королева-мать с большим сожалением покидала свой парижский особняк, что совсем недавно вырос по ее воле возле церкви Сент-Есташ. Все домочадцы последовали за ней в Блуа — «служба питания», конюшня, персонал, обслуживавший двор, личные слуги, астрологи, карлики и карлицы, зеленый попугай и обезьяна, приносящая счастье.
Переезд двора в Блуа — дело непростое. 6 ноября кортеж из восьми тысяч всадников покинул Париж: свита принцев, герцоги, бароны и прелаты окружения короля. Параллельными путями часть кортежа достигла Блуа, другая — Пуатье, где некоторым были отведены резиденции.
Государь сначала отправился до Этампа, а оттуда в Орлеан. 19 ноября он прибыл в замок своих предков. Приехавшие двумя днями раньше должностные лица и слуги встретили своего господина, но ни один из депутатов еще не явился. Вот почему Генрих III перенес торжественное открытие сессии Генеральных Штатов на декабрь.
Новый церемониал
В ожидании открытия Генеральных Штатов в Блуа возобновилась придворная жизнь. Все учились новым правилам церемониального этикета, введенного королем по возвращении из Польши. Конечно, многое оставалось по-прежнему. Королева Екатерина повелела вернуть некоторые обычаи времен Франциска I и Генриха II, такие, например, как торжественный «восход короля», то есть утренний подъем с постели в определенное время. В это время к нему допускались главные придворные персоны — принцы и сеньоры гражданской или военной свиты.
После легкой закуски государь присутствовал на утреннем совете по делам вместе с королевой-матерью, небольшим числом советников, высокопоставленных сеньоров и прелатов, а также четырьмя государственными секретарями. За чтением депеш и составлением ответов проходило один-два часа. В десять король присутствовал на мессе; вокруг него находились его лучники, а за ними — принцы и сеньоры. После службы он прогуливался «для здоровья», потом, около одиннадцати, обедал.
Дворцовая академия
По повелению Генриха III во время обеда обсуждались интересовавшие его философские вопросы: эти беседы назывались заседаниями Дворцовой академии. Аудиенции и доклады о политических делах, проходившие раньше во время королевского приема пищи, в Блуа стали устраиваться по понедельникам, средам и четвергам, после того как государь заканчивал трапезу.
По придворному уставу от 1574 года король ел за столом один, но мог разрешить беседовать с ним принцам крови, советникам или другим приглашенным им лицам. Во время заседания Генеральных Штатов в Блуа приближенные затмили всех других участников «застольных бесед». Разговоры велись в основном о моральных добродетелях. Флорентийский медик королевы-матери Филиппо Кавриана по-итальянски высказался о благородстве — в его речах увидели отражение теорий Аристотеля. В сменявших друг друга выступлениях говорилось о воздержанности. До января, в соответствии с программой, рассмотрели десять добродетелей.
Одним из самых замечательных было выступление Амадиса Жамина, секретаря и ученика Ронсара, о правде и лжи. Другой приглашенный, Жан Боден, один из тех делегатов от третьего сословия, которые лучше всех владели ораторским искусством, часто говорил перед государем, пока не впал в немилость из-за своих выступлений на Генеральных Штатах в защиту мира, пришедшихся не по вкусу королю. В это же время, в феврале 1577-го, по рекомендации Жана Берто в качестве докладчика был принят один блестящий двадцатилетний молодой человек, будущий кардинал Жак Дави дю Перрон, уроженец Сен-Ло.
Нам известны имена людей, составлявших особый кружок при короле. Среди них придворные дамы королевы-матери: Клод-Катрин де Клермон, герцогиня де Рец, и Луиза де ла Гийоньер, вдова Филибера Ле Вуайе господина де Линьероля, незадолго до этого убитого Жоржем де Вилькье. Часто там присутствовали и очень знатные дамы: королева Маргарита Наваррская и Генриетта де Клев, супруга Луиса Гонзага, герцога де Невера. Среди мужчин прилежной аудиторией были главный приор Анри Ангулемский, незаконнорожденный сын Генриха II и Джейн Флеминг, а также главный врач короля Марк Мирон и врач королевы-матери Филиппо Кавриана, там мы бы встретили и советников, Ги дю Фор де Пибрака, Симона Физа, государственного секретаря, и Клода Доро — «мэтра прошений» (мы бы назвали его докладчиком). Присутствовал там и Ронсар в чине ординарного священника, а с ним — Амадис Жамин, Жан Берто и Филипп Депорт, приглашенные за свои качества ученых мужей от литературы и философии.
Королевский режим дня
Дважды в неделю, после ученых дискуссий во время королевского обеда, в покоях королевы-матери или королевы-супруги проходили приемы. Затем король отправлялся в свой кабинет. В три часа пополудни он появлялся перед придворными. Потом он принимал участие в развлечениях дворянства. Ужин подавали к шести. За исключением двух раз в неделю, когда устраивались придворные балы, король ложился спать в девять часов.
Впоследствии в распорядок дня были внесены многочисленные уточнения по поводу мер контроля за гигиеной и чистотой помещений. Акт от августа 1578 года, а также предписания 1582 и 1585 годов донесли до нас сведения об этом.
Утром, еще до пробуждения короля, следовало подметать двор замка, покои, верхние и нижние залы, лестницы и выносить мусор. Обед королю должен был ежедневно подаваться по окончании мессы.
Служащий дворецкий должен был находиться при короле, когда тот покидал свою комнату и шел к службе, чтобы знать, в какое время король захочет пообедать, и сообщить об этом на кухню. В те дни, когда государь изъявлял желание выпить после обеда вина, камер-юнкер должен был доставлять ему вина вместе с подносами, которые несли пажи, — пять подносов с фруктами в зависимости от времени года и пять — с вареньем от королевского «конфитюрщика». Вскоре после этого следовало подавать вино для сеньоров и дворян свиты монарха. Вино королю не наливали до тех пор, пока два «служителя кубка» (мундшенка) не давали попробовать его первому королевскому врачу, чтобы узнать, «по вкусу ли» оно государю. Первый врач должен был всегда находиться около своего августейшего пациента — в обед, в ужин и во время отхода ко сну, а также и в другие часы. Находившемуся при исполнении своих обязанностей медику дозволялось заходить в любое помещение, где находился монарх.
Уставом 1585 года король запрещал частным лицам готовить еду в замке, так как это «считалось неприличным и проявлением неуважения к королевской особе». Государь повелевал главному гоффурьеру или, если тот отсутствовал, фурьерам-телохранителям «выдворять» из королевской резиденции каждого замеченного в приготовлении еды в замке.
Королевские повара доставляли специально приготовленные блюда прямо в чащу леса во время выездов на охоту. Обычно один стол накрывали для короля, а другие — для главного дворецкого, главного камергера, ординарных камергеров, служащих дворян, камердинеров. Каждый стол хорошо обслуживали.
Король требовал, когда сидел за столом, чтобы все остальные находились на некотором удалении от него, не толкали его и не опирались на спинку его стула, за исключением капитана гвардии, служащего «квартье». Тот вставал справа от стула короля, а один из дворян, также служащих «квартье», — слева. Если в том месте, где проходил прием пищи, имелись перила, никому не разрешалось за них заходить. Чтобы король мог спокойно есть и ему никто не мешал, предписывалось обращаться к нему во время обедов и ужинов лишь устно и не иначе как со словами, достойными королевской особы. Государь напоминал, что любит слушать рассказы о добродетели, особенно во время обеда. Обед могли подавать в разное время, но ужин всегда назначали на шесть часов.
Персонал «службы питания короля» должен был тщательно разрезать мясо для короля и следить за тем, чтобы все, что подавалось, было «вкусным и нежным». Каждый день дворецкий был обязан осматривать мясо на кухне и хлеб в хлебенной службе. За мясом для короля посылали четырех лучников. Двое из них вместе с дворецким должны были идти впереди подноса с мясом и двое сзади, чтобы никто не мог к нему приблизиться. Когда король ел скоромное, ему должны были приносить утром хорошо сваренный бульон, крепкий и нежирный. В октябре 1582 года поварам было приказано лучше готовить вечернюю еду, подавать лишь нежное мясо и хорошо сваренный мясной бульон. Если король возвращался вечером в замок между пятью и шестью часами, он приказывал, чтобы ему принесли мяса и позвали обеих королев, мать и жену, поужинать вместе с ним.
После ужина по четвергам и воскресеньям (именно в эти дни давали балы) король и королева отправлялись в зал, где собирались принцы, сеньоры, дворяне, принцессы, дамы и девицы. Заранее зажигались факелы, собирались музыканты, приносили стулья для короля и королевы и около двадцати других сидений — табуретов и скамеечек — для тех, кто имел право сидеть в присутствии короля. Все находились на своих местах до тех пор, пока с королевского стола не убирали фрукты. Так должно было быть всегда, за исключением крупных праздников года, поста или тех случаев, когда король сам вносил какие-либо изменения. В другие дни, кроме пятниц и суббот, государь «изволял пребывать» в комнате королевы в сопровождении всех принцев, сеньоров и дворян, которые были обязаны находиться возле него. По распоряжению короля было устроено так, чтобы в любой день между семью и восемью часами он мог при желании послушать музыку. Летними вечерами каждую неделю по понедельникам, вторникам и пятницам после ужина король совершал обязательную прогулку, во время которой его должен был сопровождать весь двор.
Повседневный ход очень упорядоченной жизни короля, с регулярными заседаниями Дворцовой академии, был нарушен созывом Генеральных Штатов.
Первые Генеральные Штаты в Блуа
С декабря 1576-го по март 1577 года, вместо того чтобы проводить церемонии, развлекаться и охотиться, Генриху III пришлось в силу обстоятельств посвящать свое время заседаниям и публичным мероприятиям. Во дворах и приемных замка толпились, разбившись на группки, представители различных слоев населения: одни — от диоцезов, другие — от городов и провинций. Некоторые из них разместились в городе на частных квартирах, духовные лица — в монастырях, дворяне — у родственников и друзей, а кому-то пришлось довольствоваться служебными постройками замка.
6 декабря король вместе со своей супругой-королевой, матерью и братом торжественно занял место на королевском возвышении в большом зале. Депутаты, а их было 326 человек, с необычайным волнением слушали, как государь описывал беды королевства и просил своих подданных помочь ему возродить процветающую Францию. Канцлер де Бираг сделал критический обзор финансовых проблем. С короткой речью к королю обратились ораторы от разных сословий. От духовенства выступил Пьер д'Эпинак, архиепископ Лионский, от дворянства — Жоашен де Рошфор, а Никола Л'Юйе, прево купцов Парижа, взял слово от имени третьего сословия. Потом все три сословия разделились, чтобы составить свои наказы депутатам Генеральных Штатов.
Бесчисленны перипетии заседаний, продолжавшихся до марта 1577 года: большинство депутатов от каждого сословия были лигисты, они выступали за возобновление войны с протестантами и их союзниками, партией Недовольных под предводительством маршала де Монморанси-Данвиля. Опасаясь такого исхода, посланники короля Наваррского и принца Конде попытались выступить за мир. Однако в течение декабря все три сословия, одно за другим согласившись с советниками короля, вместе с ними высказались за возобновление военных действий ради восстановления религиозного единства. Среди депутатов третьего сословия был Жан Боден, депутат от Вермандуа и автор знаменитого труда по политической экономике «Шесть книг о республике». Приглашенный самим королем, едва приехав в Блуа, он, как известно, отличился в философских диспутах за столом Генриха III. Он не боялся агитировать депутатов своего сословия за мир. Дальнейшие события доказали его правоту, когда протестанты и их союзники снова вступили в войну, чтобы потребовать от Генриха III исполнить обещанное — обеспечить свободу вероисповедания. Когда депутатам Генеральных Штатов, по их требованию, показали государственные счета по организации подавления мятежа, они обнаружили, что с 1561 года долг Короны вырос с 43 до 101 миллиона ливров и что годовое превышение расходов над доходами достигло 4 тысяч ливров в месяц. Все проекты повышения податей были отвергнуты один за другим. В конце концов решили ограничиться сокращением расходов. Так как сумма сбора податей составляла 14 тысяч ливров в год, а ренты и жалованье королевским должностным лицам — 11 тысяч, королю предложили довольствоваться отныне тремя тысячами ливров на содержание двора и жалованье своим послам и военным, в то время как прежде он тратил вдвое больше. Разрешив Короне продолжать вести роскошный образ жизни, депутаты запрещали ей вести войну со своими подданными, за которую ратовал король. Во время прогулки в саду Блуа королева-мать призналась господину де Вилькье и герцогу де Неверу, что раскаивается в том, что одобряла Генриха III в его стремлении восстановить единую религию, — она боялась, что ей вменят это в вину. Кардиналу Бурбонскому она сообщила, что отныне примкнула к защитникам дела мира. В разговорах с невесткой Луизой де Водмон она сетовала на то, что сын не следует за ней по этому пути.
Прибытие итальянских комедиантов
Чтобы отвлечь короля от трудных переговоров с депутатами, при дворе, несмотря на пост, стали устраивать развлечения. Генрих III добился приезда из Венеции знаменитой театральной труппы «Джелози», восхитившей его, когда он был проездом во Дворце дожей. Комедианты прибыли с опозданием, потому что по дороге их захватили протестанты и королю пришлось заплатить за их освобождение. Первый спектакль труппы состоялся 24 февраля. Чтобы достойно встретить итальянцев, Генрих III устроил большой маскарад. Он появился на нем в женском платье, напудренный и с мушками на лице. Декольте обнажало его грудь, корсаж украшали кружевные воротники, на шее висело десять ниток жемчуга, а на дамском токе сиял превосходный бриллиант.
Конец вражды
Экстравагантный праздник действительно ознаменовал смену настроений короля, решившего наконец смирить свой воинственный пыл. Депутаты Генеральных Штатов объявили во всеуслышание о своем желании обсуждать меры по восстановлению мира. Незадолго до этого на заседаниях был заслушан рапорт о специальной поездке герцога де Монпансье, известного лигиста. Отправленный в окрестности Блуа королем Наваррским, герцог сообщил свои впечатления и высказался о том, что следует как можно быстрее заканчивать военные действия. 28 февраля король на своем личном Совете присоединился к воле депутатов. 1 марта Блуа покинули представители третьего сословия, а 2 марта — духовенства. 10 марта у изголовья королевы-матери нашли памфлет, изобличающий ее козни и ухищрения короля, направленные на то, чтобы отсрочить мир. Очевидно, что к этому приложил руку один из придворных поэтов, но, дабы не ошибиться, их арестовали всех.
Король повелел изучить ответы на наказы депутатов Генеральных Штатов, а затем вместе с двором 17 апреля покинул Блуа. Он отправился в Пуатье, откуда было легче поддерживать связь с Майеном, Анжу и Генрихом Наваррским. Несколько дней король провел в Амбуазе. 22 апреля он обосновался в Шенонсо и в течение девяти недель, до 12 июня, гостил у матери. За это время произошла осада Ля-Шарите, и 2 мая крепость сдалась герцогу Анжуйскому.
Непристойные празднества и пиры в Плесси и Шенонсо
Чтобы вознаградить своего брата за победу, 15 мая король устроил в его честь праздник, получивший известность особого рода. По рассказу летописца Пьера де Л'Этуаля, он проходил в Плесси-ле-Тур. Приглашенные Генрихом III герцог Анжуйский, герцоги де Гиз, д'Омаль и де Невер, а также Ла Шатр — генерал-майор армии-победительницы, заняли место в саду. Пир-маскарад был тщательно подготовлен: за столом прислуживали дамы, одетые в мужские одежды зеленого цвета — цвета молодости и безрассудства. Для этого зеленой шелковой ткани закупили на 6 тысяч франков. Пир, больше напоминавший оргию, позже был высмеян в памфлете как «остров Гермафродитов».
Екатерина Медичи в свою очередь устроила праздник в честь сына и его товарищей-вояк в следующее воскресенье, вернувшись с двором в Шенонсо. Она пригласила близких друзей короля и его брата, чтобы помирить их, пользуясь случаем. Непристойная роскошь этого праздника затмила банкет в Плесси-ле-Тур.
Пиршество проходило в саду за башней Маркеса около «источника в скале». Король появился в женском платье, которое обычно надевал во время маскарадов, чрезмерно декольтированном и открывавшем грудь. На нем было жемчужное ожерелье и три полотняных воротничка, два гофрированных и один отложной, что соответствовало женской придворной моде.
Новые развлечения давали полную свободу:
Ну как тут не смутиться,
Увидев даму-короля иль короля-девицу.
Рядом с королем сидели его «миньоны»-фавориты: Гонди, Ливаро, Сен-Люк, Жуайез, Ногаре де ла Валетт, Сен-Мегрен, Келюс, Можирон. Как и их господин, нарумяненные, накрашенные, завитые и напомаженные; в огромных «фрезе» — туго накрахмаленных плоеных воротниках в полфута шириной, «так что, — рассказывал Л'Этуаль, — головы над фрезе казались похожими на голову святого Иоанна на блюде». Герцог Анжуйский также был окружен своими любимчиками и фаворитами, среди которых стоит упомянуть Луи де Клермона де Бюсси Амбуазского, его первого камер-юнкера, незадолго до этого назначенного правителем Анжу и аббатом комменды[164] Бургея, искателя приключений, которому два года спустя суждено погибнуть от руки сира де Монсоро.
На пиру гуляли три королевы. Екатерина наблюдала за действиями остальных. Королева Маргарита Наваррская, довольная тем, что за ней ухаживали, забавляясь, обольщала юных сеньоров. Королева-супруга Луиза де Водмон оставалась серьезной и достойно несла траур по своему умершему отцу Никола Лотарингскому: в 1577 году из-за этого траура Генриху III пришлось отменить придворный карнавал.
Королев сопровождали их дамы и фрейлины. Как и в Плесси, на пиру прислуживали юные придворные особы, полуголые и с распущенными волосами, «как новобрачные», по выражению Брантома. Они были одеты в мужские костюмы из дамаста двух цветов. Распорядителем праздника была Катрин де Клермон, супруга маршала де Реца. Аббат Казимир Шевалье, историк Шенонсо, перечислил и других дам, блиставших на этом вечере.
Одной из дворецких была госпожа де Сов, правнучка Самблансе — та самая прекрасная Шарлотта де Бон, ставшая маркизой де Нуармутье, женщина обходительная и легкомысленная, которая, по меткому выражению летописца Ла Лабурера, «спала то с одной партией, то с другой». Гостям прислуживали и другие доступные красавицы. Среди них: мадам де Гершевий, по прозвищу Юница; отважная Шатонёф, одна из первых любовниц короля, заколовшая несколькими днями позже своего неверного мужа; наконец, дама де Монсоро, героиня одного из кровавых эпизодов той эпохи. «Таковы основные гости этого чудовищного пира, на котором языческие вольности перешли все границы».
Когда наступил вечер, аллеи парка засияли искусственным светом. Крутой берег реки до самой воды освещался фейерверками, другие огоньки на хрупких плотах спускались вниз по течению, и вода светилась словно сама по себе, озаряя арки моста через Шер, на котором была уже почти закончена восхитительная и грандиозная галерея для приемов.
Не исключено, что венецианская группа комедии дель арте «Джелози» вместе с двором перебралась из Блуа в Шенонсо и ставила в замке пьесы с легкомысленным содержанием, «учившие лишь распутству», по мнению летописца Л'Этуаля. Шуты Генриха III, Шико и Сибило, тоже принимали участие в спектаклях, дополняя их своими шуточками. В перерывах весело играла королевская музыка — «банда скрипачей», состоявшая из итальянских музыкантов, приглашая танцевать блестящую публику.
Грандиозный проект Филибера Делорма
Шенонсо предстояла полная метаморфоза. Екатерина показала королю грандиозный проект, созданный Филибером Делормом незадолго до своей смерти в январе 1570 года. Как раз в это время Жак Андруэ дю Серсо поместил его среди других проектов в сборнике «Самые превосходные строения Франции». Теперь с юга галерея должна была заканчиваться большим овальным салоном с восемью окнами на Шер.
Перед фасадом замка предлагалось соорудить террасу, а сам замок должен был быть достроен двумя жилыми корпусами в едином стиле с капеллой и библиотекой. Эти два просторных крыла, выстроенные в русле Шера, увеличат замок и свяжут его с правым берегом. В одном крыле предполагался зал для игры в мяч, поддерживаемый двойным рядом колонн, другое крыло разделялось на покои с галереей в западной части. Во дворе необходимо было разобрать башню Маркеса, так как двор должен был занять тройной портик эллиптической формы с колоннами в четыре ряда, похожий на портик перед собором Святого Петра в Риме и расположенный так, что в центральной точке каждого полукруга виден лишь один ряд колонн, а не четыре. Оба полукружия портика вели с каждой стороны к двум необъятным залам с освещением через купол и нишами для статуй. Наконец, передний двор на той стороне рукава Шера, окаймленный двумя косыми флигелями, с северной стороны был замкнут жилым корпусом с двумя павильонами, выходившими на главную аллею, которая вела ко входу в колоннады. Среди такого обилия сооружений замок Бойе становился вспомогательной постройкой.
Доходов с земель Шенонсо, естественно, не хватало на выполнение этого гигантского проекта, но королевскими указами от 26 января 1576 года Екатерина присоединила к доходам Шенонсо все доходы баронского владения Левру в Берри. Она распорядилась, чтобы средства получал в свои руки ординарный сборщик податей Шенонсо Жак Адам, прапрадед мадемуазель де ла Вальер[165]. В 1577 году эти средства, вероятно, ушли на покрытие значительной части расходов Екатерины на прием обоих сыновей, составивших порядка ста тысяч ливров. Оставшаяся часть была собрана путем принудительных займов у богатых придворных и итальянских банкиров, которые сумели вернуть вдвое больше, нежели дали. Начало строительных работ отодвинулось на более поздний срок.
Долина Луары — центр переговоров
22 мая, на следующий день после праздника, герцог Анжуйский покинул двор с его утехами и отправился осаждать Иссуар в Оверне, три года назад захваченный капитаном-гугенотом Матьё Меряемом. 11 июля город сдался. Генрих III узнал об этом в Шенонсо и выразил желание переименовать замок в «Бон Нувель» — «Благая весть». Сдача Иссура укрепляла позиции короля в его переговорах с протестантами и партией «недовольных». Чтобы привести переговоры к благополучному исходу, государь покинул замок матери и отправился в Пуатье, где должно было состояться заключение мира. По дороге он надолго — с 13 июня по 1 июля — остановился в Плесси-ле-Туре. 2 июля король прибыл в Пуатье, где подписал эдикт, ратифицирующий мир, заключенный в Бержераке его представителями с королем Наварры и его союзниками.
В конце лета король и его двор направились к столице, проезжая через долину Луары. Разумеется, попутно Генрих III завернул в Амбуаз (8 октября 1577 года), но пробыл там всего три недели. Затем он вернулся в Лувр, где ожесточились ссоры между его фаворитами и фаворитами его брата — герцога Анжуйского. Они привели к печально известному сражению 27 апреля 1578 года, в котором погибли Келюс и Можирон. Отношения Генриха III с братом снова ухудшились, и принц вновь обратился в бегство. На этот раз он опять удалился в долину Луары и стал собирать армию, с которой надеялся завоевать Нидерланды в ущерб Испании, ведь нидерландская корона позволила бы ему поспорить в могуществе с французским королем. Как и три года назад, королева-мать приехала к своему младшему сыну в Бургёй и была с ним с 7 по 9 мая, отговаривая от похода и нападения на Испанию, так как в этом случае Франция могла оказаться втянутой в губительную для нее войну. Она твердила ему о возможности заключить удачный брачный союз, который мог бы принести ему корону, не вынуждая браться за оружие. Принцессы на выданье, целых шесть, описаны ею в «памятке», переданной герцогу Анжуйскому маршалом де Коссе: дочь курфюрста Саксонского, принцесса Клевская, дочь великого герцога Тосканского, дочь герцога Мантуанского, инфанта короля Филиппа II и сестра короля Наваррского. Но ни одна из предложенных партий не подошла принцу, и он сразу после отъезда матери поспешил в Нидерланды.
Королеве-матери снова пришлось выступить в поход, на этот раз для того, чтобы добиться от короля Наваррского обещания не использовать отъезд герцога Анжуйского как повод для возобновления военных действий. Таким образом, для встречи с зятем летом 1578 года Екатерина проехала через все земли Луары. Ее свита выглядела очень внушительно: государственный секретарь, послы, кардинал Бурбонский, герцог и герцогиня де Монпансье, герцогиня д'Юзес, вдовствующая принцесса де Конде, а также самые красивые дамы королевы — итальянка Атри, гречанка Дайёль и знаменитая мадам де Сов.
Античный декор Шенонсо
Во время своей поездки королева Екатерина смогла проследить за тем, как продвигались работы в Шенонсо. Терраса, первоначально соединявшая капеллу и библиотеку, теперь должна была скрыться под двумя этажами залов для приемов. Чтобы старые комнаты фасадной части стали более удобными, королева приказала прорубить вдвое больше окон. План этих преобразований некогда составил Филибер Делорм. А строительство, вероятно, завершил Андруэ дю Серсо, неплохо руководивший работами после смерти мэтра-каменщика Дени Куртена в 1580 году.
Этот любопытный новый фасад исчез во время реставрации Шенонсо в XIX веке архитектором Роге, восстановившим замок в том виде, в каком он существовал в эпоху Тома Бойе. Однако проект Екатерины, хранящийся сейчас в фотоархивах, не лишен очарования и живописности. По обе стороны от двери и центрального проема на каждом этаже в покоях было по два окна вместо одного. Между всеми окнами, отделяя одно от другого, помещались колоссальные термы с божествами, которые поддерживали фриз наподобие кариатид. Геркулес, Паллада, Аполлон и Кибела — образы, тесно связанные с монархической символикой; их и сегодня можно увидеть в парке. Инкрустированные в камне декоративные вазы с пламенем оживляли навершия двух башенок по сторонам центрального балкона. Эти прекрасные скульптуры придавали замку фантастический вид, напоминая арки и грандиозные декорации королевских въездов. Все должно было здесь сиять в свете факелов и огнях фейерверков. Тогда каменные гиганты словно оживали и казались сошедшими на землю небесными покровителями.
Своды — службы королевы
Основным строительством, которое велось с 1580 по 1585 год по приказу Екатерины, было возведение на переднем дворе расположенного наискось служебного крыла, предусмотренного старым планом Филибера Делорма. Кладка здания осуществлялась Матюреном Юрлю, мэтром-каменщиком из Блере, за 245 экю. Плотницкие работы производил Дени Савар, или Саборе, мэтр-плотник Амбуаза, за 60 экю, а крышей занимался мэтр-кровельщик Франсуа Гурде за 120 экю. Конструкция выполнена в форме замкнутой или императорской короны, она и дала зданию имя — Императорские Своды[166]. Крыша и три флигеля были спроектированы Филибером Делормом. Не всегда имея возможность достать длинномерный лес, необходимый для изготовления перекрытий над большими пролетами, архитектор впервые решил использовать сложные фермы[167], составленные из множества хорошо подогнанных отдельных частей, скрепленных шипами в замок. По приказу Екатерины это новшество применялось при строительстве зала для игры в мяч замка Монсо.
В Сводах предполагалось разместить дворян штата королевы-матери, службы и винный погреб. Там получил жилье и домовой священник. Возможно, им был Андре Теве, францисканский монах-священник из Ангулема, которого Екатерина Медичи назначила своим духовником и сделала историографом Франции и космографом короля в вознаграждение за его «Универсальную космографию». Секретарь высочайших особ жил и имел свой кабинет в павильоне, построенном по велению Екатерины в углу цветника Дианы. По этой причине его флигель называли «канцелярия». В одной части этого флигеля размещались пажи. Сборщик-кастелян жил в башне. Постройки бывшего хутора Гранж приспособили для внутренних служб двора королевы и под конюшни. Кроме того, там располагались жилища мастера по фонтанам, садовников, столяра, плотника-кровельщика, кузнеца, маляра-стекольщика, шорника, слесаря, рыбака и гонцов. Мастерские были снабжены всеми необходимыми инструментами. Задний двор представлял собой маленький городок со всем необходимым как для поддержания замка в порядке, так и для его ремонта.
Когда строительство Сводов завершилось, в августе 1586 года здание принял дворянин Франсуа Монтень, советник и ординарный секретарь королевы-матери, ему ассистировал Жан Савар, господин де Вотибер, сменивший Жака Адама в должности сборщика-кастеляна.
Живые воды вместо стен
В это же время парки Сивре и Шенонсо окружили рвами. Они соединялись с Шером через два сдерживающих воду шлюза. Франсуа Булли, Жан Батист Филиппен и Матюрен Юрлю вырыли и обложили камнем ров, протяженностью более двух километров, двенадцати метров в ширину и пяти в глубину. 23 августа 1586 года работу принял Жан Ле Блан, сир де ла Вальер, советник и ординарный дворецкий королевы, двоюродный прапрадедушка мадемуазель де ла Вальер. Ему помогали Франсуа Монтень, королевский нотариус в Шенонсо Клод Ренар, мэтр-каменщик и присяжный суда бальяжа в Амбуазе Матюрен Фуке и мэтр Жан-Франсуа — архитектор, «смотритель над каменною и плотничною работами», а также главный королевский дорожный смотритель в этой местности и в герцогстве Туренском. Вдоль Луары на левом берегу, между Шомоном и Амбуазом, была сооружена насыпь и по ней — хорошая проезжая дорога.
Комфортабельная обитель королевы-матери
Наступил момент, когда королева-мать могла жить в Шенонсо с таким же комфортом и удобствами, как и в своем великолепном парижском особняке близ церкви Сент-Есташ. Ее покои хорошо сохранились до наших дней. Они очень удачно спланированы. Из своей большой комнаты королева попадала в «зеленый» кабинет, нечто вроде конторы, — весьма элегантное место с замечательной серией гобеленов и мебелью зеленого бархата с черной и белой бахромой. Из кабинета можно пройти в «библиотеку» — небольшую комнатку, построенную над вторым быком моста через Шер и расположенную симметрично капелле. Восхищает ее дубовый потолок с многоугольными кессонами, где обозначены инициалы первых владельцев замка. Это скромное великолепие сооружено для того, чтобы стать центром громадного архитектурного ансамбля, задуманного королевой. Эдакая мирная гавань, омываемая чистыми водами, вокруг которой, в строгом порядке заняв свои места на галереях и в крыльях здания, величественно сияет двор.
Королева-мать использовала любую возможность остановиться в своем поместье. Осенью 1584 года, когда в Турени разразилась чума, она оказалась там со своей невесткой, королевой Луизой. И как только 19 октября король поспешно уехал из Блуа, королевы тоже второпях покинули Шенонсо, поскольку многие дамы свиты заразились этой болезнью. Двое из них — мадемуазель де Монморен и де Ростен — умерли. Мадемуазель де Ростен была дочерью Тристана маркиза де Ростена и Франсуазы Роберте, камер-фрау Екатерины Медичи, выросла возле королевы-матери и служила фрейлиной молодой королевы. Она умерла 29 августа. Несмотря на панику и боязнь эпидемии, о скорби и приличиях не забыли. Луиза де Водмон устроила своей фрейлине великолепные похороны и приказала произвести ее погребение во францисканской церкви в Амбуазе.
После этого печального события королева-мать вернулась в Шенонсо летом 1586 года, потом весной 1587-го, чтобы проследить за ходом предпринятых ею грандиозных работ по подготовке территории и строительству. Любовь к этой резиденции заставляла ее забывать о заботах, переговорах, волнениях лигистов, а также об оскорблениях, которые ей приходилось терпеть от окружения короля, среди которого ее влияние оспаривали молодые честолюбцы, превосходившие всех своей наглостью и сумасбродством.