Амбуаз — лучезарная молодость короля
Случайно присоединенный к королевскому домену Амбуаз обрел некоторую известность при Шарлотте Савойской, а по-настоящему прославился со времени вступления на престол дофина Карла.
Семейные праздники
До тринадцати лет Карл VIII практически не покидал стен родного замка. Но хотя по приказу короля за ним внимательно следили и заботились, он все же не был заперт в собственной резиденции. Со своим воспитателем, Жаном Бурре, и слугами он разъезжал по загородным резиденциям, отправляясь то в Клу (сегодня это Кло-Люсе), то в Берне или Нуазе. Он навещал своего отца в Плесси-ле-Туре. Иногда Карл покидал Амбуаз по приказанию: так, например, он присутствовал — чтобы позже засвидетельствовать — на заключении брака между своей сестрой, грустной, некрасивой Жанной Французской, с ее двоюродным братом Людовиком, сыном поэта Карла Орлеанского и блистательной Марии Клевской. Людовик XI надеялся, что брак, оказавшись бесплодным, навсегда прекратит жизнь младшей ветви королевского рода, неизменно доставлявшей ему множество забот.
Дофин присутствовал при благословении этого брака епископом Орлеанским в сентябре 1476 года; этот же прелат благословлял в замке Монришар союз старшей дочери Карла, Анны с Пьером де Боже, младшим братом герцога Бурбонского, который был старше ее на двадцать один год.
По такому случаю в Амбуазе царило радостное оживление. Принцы и принцессы приезжали с толпой пажей поздравить королеву и дофина. Они не скупились на подарки наследнику престола: ему преподнесли серебряные свистки, хрустальные шары, карты, луки, подарили соколов, собак и коней. Молодой принц насколько возможно вел активную жизнь на природе под наблюдением своих наставников, которые по-прежнему пеклись о его здоровье. Образование тоже не оставлялось без внимания: к двадцати годам он прочитал «Большие Французские хроники» и «Розу войн», сборник политических изречений. Король лично, как уже упоминалось, приезжал в Амбуаз экзаменовать сына. Он заставил его поклясться, что тот будет править, следуя благоразумным указаниям надежных советников Короны — близких престолу сеньоров и крупных нотаблей. А сам он позаботится о том, чтобы дофин заключил выгодный брачный союз, на практике подтверждавший политическую искушенность сына. Речь идет о браке между Карлом Французским и дочерью Максимилиана Австрийского, Маргаритой, наследницей Марии Бургундской. Этой маленькой девочке трех с половиной лет, которую все называли «маленькой королевой», предстояло получить воспитание в Амбуазе возле будущего супруга. Когда 30 августа 1483 года Людовик XI скончался, Карла отдали под опеку его старшей сестры, Анны де Боже до достижения совершеннолетия: 30 июня 1484 года ему исполнялось четырнадцать лет.
Генеральные Штаты в Туре
Одним из первых важных событий, произошедших во время царствования Карла VIII, стал созыв Генеральных Штатов королевства 15 января 1484 года в Туре, в тронном зале архиепископства. Так как королева-мать, Шарлотта Савойская, умерла 1 декабря 1483 года, Карл VIII на время покинул Амбуаз и отправился в Плесси-ле-Тур. Он собрал там 287 депутатов от провинций. Король учился быть популярным: памятуя наставления матери и калабрийского отшельника Франциска Паолийского, в сентябре 1483 года по случаю счастливого восшествия на престол он проявил воистину «королевскую скромность»: простил налогоплательщикам последнюю четверть податей. Подарок значительный — более миллиона ливров. Выслушав жалобы депутатов, молодой король еще больше расщедрился: снизил подати с 4500 до 1500 тысяч ливров — то есть на две трети — случай беспримерный в истории французской Короны.
Вихрь праздников, в том числе коронация, и драматических событий, таких, как «безумная война»[44], восстание вельмож, в частности Людовика Орлеанского, вынудил молодого короля уехать из долины Луары. Вскоре ему пришлось принимать меры против интриг герцога Бретани, Франциска II, желавшего выдать свою дочь и наследницу Анну за Максимилиана Австрийского. Когда Анна, став герцогиней после смерти отца, готовилась вступить в этот брак, о котором уже было условлено, король Карл, угрожая оружием, вынудил ее отказаться. В качестве супруга он предложил себя. Помолвка состоялась 17 ноября 1491 года. Невесте Карла, одиннадцатилетней Маргарите Австрийской, пришлось вернуться во Фландрию в грусти и печали. От молодого государя она получила в качестве утешения и свидетельства вечной дружбы дорогую золотую цепь.
Бракосочетание Карла VIII в Ланже
Теперь следовало заключить бретонский брак, и он состоялся в замке Ланже 6 декабря 1491 года. Рано утром король покинул свою резиденцию в Плесси и по Луаре добрался до Ланже. В парадном зале его встретила принцесса, маленькая брюнетка пятнадцати с половиной лет. Она была хороша лицом, но худа и заметно хромала, несмотря на высокие каблуки. Сам король был тоже небольшого роста, некрасив, с толстыми губами и большим орлиным носом, но его черные навыкате глаза смотрели на мир живо и проницательно. Он отличался любезностью и оптимизмом и быстро завоевывал симпатии окружающих. В большом зале Ланже они обменялись согласием на брак в присутствии Альбийского епископа Луи Амбуазского. Личный духовник государя, Жан де Рели, епископ Анжерский отслужил мессу. Затем подписали договор: Бретань присоединялась к Франции, и Анна не могла отказаться от этой дарственной. В случае, если король умирал, не оставив наследника, она была обязана выйти замуж за его преемника. Чтобы ускорить заключение брака, не стали ждать разрешения церкви, необходимого для того, чтобы отменить предыдущие обязательства обоих супругов и преодолеть препятствие, каким являлось их родство в четвертом колене. Соответствующие буллы папа Иннокентий VIII прислал лишь на следующий год. Стремясь сделать из торжественной церемонии роскошный праздник, не экономили ни на чем. Хотя казна Бретани была истощена долгой войной с Францией, молодая королева не поскупилась на наряд из золотой парчи с рельефными рисунками, вышитыми, как сообщают хроники, «выпуклым золотым швом». На нее пошло восемь локтей такой ткани. Одеяние дополняли соболь стоимостью 58 тысяч ливров и очень красивый мех выдры. Анна привезла с собой две кровати. Одна была отделана черным, белым и фиолетовым дамастом: 50 локтей ткани потребовалось на занавеси и балдахин, 19 — на покрывало и 12 локтей красной тафты на подкладку балдахина. Вторую кровать украшали занавеси и балдахин из ткани цвета червонного золота; кисти и обивка — фиолетовые, золототканые, с черной шелковой бахромой.
Молодой супруг не остался в долгу. Он убрал замок коврами из Турции и Фландрии, стоившими более 10 тысяч ливров, а также привез роскошную серебряную посуду, много мебели, золотых и шелковых тканей. В Плесси-ле-Тур, куда он прибыл с новобрачной на медовый месяц, он искал прежде всего комфорт. Карл приказал снять с королевской кровати тяжелые золотые занавеси и заменить их широкими белыми драпировками, пропускавшими солнечные лучи. По сути, этот брак являлся прежде всего политическим, однако в тиши обновленной резиденции протекала настоящая идиллия. Свою привязанность к жене Карл выразил тем, что совершил святое помазание и короновал Анну в церкви Сен-Дени 8 февраля 1492 года. Ценой значительных финансовых и территориальных уступок король положил конец распрям между Францией и Англией, Арагоном и Империей[45]. Теперь у него освободились руки, и молодой государь мог начать действовать в политике с тем размахом и величием, которые считал необходимыми как в собственном королевстве, так и за его пределами. У него уже зрел план завоевания Неаполя.
Новый замок в Амбуазе
С давних пор король желал обзавестись собственной пышной резиденцией. Он испытывал большую привязанность к Амбуазу, где прошло его детство. Но старый замок с пятиугольным донжоном, занимавший западную оконечность плоскогорья, выглядел слишком незначительным даже по сравнению с новыми сооружениями и галереями Людовика XI и не мог олицетворять роскошь, о которой мечтал молодой король. Расширять замок было возможно только на восток, за ров, пересекавший плоскогорье по обе стороны от церкви Сент-Флорентэн. В 1489 году король приказал расчистить там место для стройплощадки. Ненужное сбрасывали с выступа вниз, а жители города подбирали. Однако строительство началось лишь осенью. Для его финансирования король взимал специальный сбор: пять денье с каждого центнера соли, проданного в королевстве.
Всего за пять лет выросли два крыла здания, продолжившие прежние постройки: одно на север, фасадом к Луаре — «покои короля», другое на юг, возвышаясь над долиной Амасса — «обитель Семи Добродетелей», или «кухонный дом», или, более благородно, «резиденция королевы». В замок попадали через две огромные башни, которыми заканчивалось каждое из этих зданий. Под донжоном имелся сводчатый проход, его восточный выход позволял добраться до коллегиальной церкви Сент-Флорентэн. Обращенная к Луаре башня Миним, названная так из-за близкого расположения монастыря нищенствующего ордена францисканцев, а на юге башня Юрто демонстрировали гостям короля удобство огромных пологих подъемов для всадников и повозок. Винтовой подъем трехметровой ширины раскручивался на протяжении ста пятидесяти метров от уровня долины до уровня замка, опираясь на центральную пустотелую башню диаметром шесть метров; наружный диаметр каменной спирали составлял 20 метров. Эти две огромные круглые башни — к ним предполагалось добавить третью, незаконченную, — не были предназначены для обороны, напротив, они служили наглядным примером образа жизни нового монарха, символом открытости и размаха.
Работы продвигались быстро, их не прервал даже Итальянский поход 1494–1495 годов. На стройке работало более ста семидесяти квалифицированных каменщиков, им помогали от семидесяти до девяноста подручных. Столь же многочисленны и мастера других цехов, особенно плотники. Работы продолжались и зимой. Счета расходов, составивших с 1 октября 1495 года по 30 сентября 1496-го — 30 тысяч ливров, показывают, что каменщики, столяры и рабочие трудились ночью при свечах, разводили костры, чтобы отогревать камни для строителей, и безуспешно пытались подавать воду по трубе с мельницы в Совиньи в двух лье от Амбуаза. Не забывали и про донжон, где разместились король и королева в ожидании завершения работ. Там закончили и украсили капеллу Сент-Юбер, фризы и скульптуры которой (тимпан[46] с изображениями святого Кристофа и сцены обращения в веру святого Губерта) выполнили мастера-фламандцы: Пьер Минар, Козин Утрехтский и Корнель де Нев.
Во рву, отделявшем на востоке донжон, который утратил свое оборонное значение из-за постройки жилого корпуса, оборудовали зал для игры в мяч, огороженный тремя ярусами галерей; одна из них, «высокая галерея», возможно, и есть та самая «галерея Акельбака», где впоследствии скончался король.
«Мэтром стройки», «генеральным директором работ», был Раймон де Деза из Берна. Свою карьеру он начал при Карле VII в качестве портного и слуги в королевской опочивальне. Завоевав доверие Карла VIII, он сделался бальи Амбуаза, потом казначеем Франции в Лангедоке. С 1492 года он получал в качестве жалованья 20 ливров ежемесячно, с 1496-го — 40 ливров, кроме того — «компенсации» иного порядка: в 1493 году король даровал ему две тысячи золотых экю. Под началом этого человека строительство вели три мастера: Колен Биар, Гийом Сенор и Луи Арманжар, впоследствии они трудились на главных стройках при короле Людовике XII. Некоторые из работавших там каменщиков стали знамениты, например Жак Сурдо и Пьер Тринко, возводившие Блуа и Шамбор.
Первым из новых зданий закончили обитель Семи Добродетелей, в настоящее время не сохранившуюся. Это был изящный замок, обращенный южным фасадом к долине Амасса: шесть окон с крестообразными переплетами на двух этажах и шесть люкарн[47] на крыше пропускали свет. Спереди в небольшом павильоне, надстроенном колоннами, находились колодцы. Несколько «разнородный» фасад, выходивший во двор, выглядел вполне элегантно. С правой стороны шла четырехаркадная галерея с тремя люнетами, в двух из них помещались лепные гербы Франции и Иерусалимского королевства, право на которое отстаивал Карл VIII, а в третьем красовался обнаженный меч — символ, принятый королем во время похода на Неаполь. Галерея поддерживала второй этаж с четырьмя окнами с крестообразными переплетами на щипце. Еще на этом фасаде можно было видеть терракотовые статуи, изображавшие все Семь Добродетелей.
С левой стороны два этажа галерей были декорированы пятью отступающими аркадами. Ловко скрытая под перпендикулярным к зданию навесом отлогая рампа[48] позволяла въезжать на лошади в галерею второго этажа. Каменную ограду, подпиравшую рампу, украшали скульптуры больших оленей. Первый этаж занимали три просторные кухни, каждая из них имела большой камин из трех частей и еще один, поменьше. На втором этаже находились галереи, приемный зал и две большие комнаты короля и королевы с гардеробными. Витражи на окнах изображали мечи, лавровые венки, пальмовые ветви и инициалы королевы.
Крыло здания, выходящее к Луаре, которое существует и по сей день, привлекает внимание очень простой и одновременно величественной архитектурой: нижний этаж занимает невысокий зал, свет туда попадает сквозь мощные аркады. Над ними, перед просторным залом Совета, состоящим из двух пятипролетных нефов[49], находится балкон с железной балюстрадой, которая станет модной лишь век спустя. Свет в зал пропускают высокие окна с двумя поперечными перекладинами. Наконец, композицию фасада подчеркивают люкарны очень богатым декором своих наверший и своими тимпанами[50] с изображениями обнаженного меча, а в действительности — меча правосудия, обрамленного лаврами победы и перевитого инициалами Карла VIII.
Таким образом, за несколько лет король возвел на возвышенности Амбуаза великолепную резиденцию, развивая стиль роскошных и удобных дворцов Карла VII и Людовика XI.
Сервис королевского дома
Отдавая предпочтение именно этому замку, молодой король разместил здесь и свиту, свою и королевы. Слуг у него было в четыре раза больше, чем у Людовика XI: в 1490 году их насчитывалось 318; в 1495-м, по возвращении из Итальянского похода, — 366 человек. Каждый получал в среднем 400 ливров в год, но основные должности приносили по меньшей мере в три раза больше, причем к ним добавлялись крупные «компенсации». Общий расход королевской резиденции вырос с 85 165 ливров в 1490 году до 500 тысяч ливров в 1496-м. Все служители находились под началом обер-гофмейстера, Антуана де Шабана, которого затем сменил Гюи де Лаваль, и — полицейского чиновника. Назначенные камергерами представители знати очень высокого ранга считались прикрепленными к королевскому двору, на самом деле они пользовались полной независимостью. Таким образом, должность обер-камергера занимали граф де Дюнуа и Рене де Лорен. Камергерами числились герцоги Орлеанский и Бурбонский. Но настоящими служителями в комнатах короля, спавшими возле него и посвященными в его тайные намерения, являлись «комнатные служители» — камердинеры. В 1495 году наряду с ними появились «комнатные секретари» — камер-секретари. Первым из них стал Флоримон Роберте, уравненный с секретарем по финансам. Он хорошо знал иностранные языки, итальянский, испанский, немецкий и поэтому возглавлял службу королевской дипломатической почты.
В замке обитало много хлебодаров, виночерпиев, стольников, разрезавших мясо, «бельевщиц» — кастелянш[51] и кормилиц (прежде всего тех, которые кормили грудью государя и имели право жить в его доме до самой смерти), пажей и благородных отроков. Король имел двух исповедников, первым на этой должности официально состоял епископ Анжерский, Жан де Рели. Духовник и священник заботились также о духовном развитии всего придворного персонала.
В 1495 году, по возвращении из Италии, при дворе состояло девять хирургов, два аптекаря и семь медиков, пять из них лечили только короля. Астролог, Антуан дю Амле, служивший раньше у Людовика XI, обращался к звездам всякий раз, когда король собирался предпринять что-нибудь важное, и указывал благоприятные дни.
У короля были личный художник Жан Бурдишон и собственный ювелир Жан Галан, шпалерный мастер Жан Лефёвр, гравер Гийемен Майефер, портной Раймон де Дезе (именно ему он позже поручит возглавить строительство замка). Наряду с ними стоит назвать и постоянных поставщиков короля и королевы: парфюмера, книготорговца и других. Для того чтобы обеспечить пребывание королевской семьи на свежем воздухе, требовались различные службы — конюшни, псарни, соколиный двор, где работало несколько сотен слуг. Безопасность же государя обеспечивала военная свита, включавшая в себя сто дворян королевской резиденции, сто шотландских и сто французских лучников, а также контингент швейцарской гвардии.
Вместе со свитами королевы и детей короля окружение государевой семьи достигало тысячи человек, служивших посменно. Одни жили в замке, другие — неподалеку от него.
Мебель, ковры и коллекции
В 1493 году Карл VIII сделал большие приобретения для улучшения внутреннего убранства Амбуаза. Заново были отделаны покои короля, королевы, дофина, герцогини Бурбонской, принцев и принцесс, а также комнаты главных служителей замка. Там поместили 45 кроватей с матрасами и пуховыми подушками, набором из бумазеи и канского тика, в том числе — 32 большие кровати, 13 средних; для каждой имелось две дюжины постельного белья.
Комнаты, а по большим праздникам и двор замка украшали французские и фламандские гобелены. Целые серии на сюжеты Ветхого Завета: они изображали Моисея, Ионафана, Эсфирь и Ассура, разрушение Иерусалима; а также на античные сюжеты: подвиги Геракла, Ясона, осада Трои, Александр Великий; наконец, сюжеты в национальных традициях: «Роман о Розе»[52], Девять Храбрецов, пилигримы к святому Михаилу, битва при Форминьи в 1450 году, в которой Карл VII победил англичан. Размеры ковров весьма значительны: от 46 до 161 локтя — французские (1,18 м равняется французскому локтю, то есть от 54,28 до 189,98 м), а фламандские — от 276 до 527 локтей (0,65 м равняется фламандскому локтю, то есть от 179,40 до 342,55 м). В королевских покоях находилось множество ковров Мишле с изображением дикарей и дровосеков. Обивка стен там была желтого и красного цветов, также как и в трех остальных государевых комнатах. Новые портьеры, пологи, балдахины, навесы и оборки кроватей в этих покоях были сделаны из яркого дамаста, шелка, атласа с подкладкой из тафты и аррасской саржи.
На полу лежало более ста пятидесяти «мохнатых турецких ковров, которые с одной стороны имели такой ворс, что тонула нога, а с другой были совсем гладкие». Их размеры достигали в среднем от пяти до шести локтей в длину и от двух до трех в ширину. Еще имелось пятьдесят дамасских ковров и двадцать так называемых «баррагандских» или «бураканских»[53]. Обстановку, помимо постелей, составляли более пятидесяти сундуков, куда убирали одежду, около пятидесяти столов из дуба и орехового дерева, дюжины сервантов, стульев, обтянутых красной кожей, табуретов, скамеек. Для украшения столов имелось порядка пятидесяти больших скатертей и дюжин двадцать салфеток, предназначенных для того, чтобы накрывать подаваемые блюда. Массивная посуда из серебра — кувшины для вина, чаши, тазики, миски — поражала великолепием. Ее украшал витой шнур, любимый орнамент Анны Бретонской. За серебряные и золотые изделия Жану Галану, королевскому ювелиру, было заплачено 4092 ливра. Это большой кувшин для воды, стоящий на восьми львах из позолоченного серебра, с двумя ручками в виде дикарей; большой сосуд для охлаждения вина с двумя ручками, одна в виде дикаря, а другая — дикарки, державшими эмалированный флажок с гербом Франции; наконец, большая корзина для подачи хлеба на стол, украшенная позолоченными дикарями.
Покупки обошлись королю примерно в 40 тысяч ливров, сумма очень значительная. Все это прибавилось к имуществу старого замка и без того роскошному, а в некоторых залах — весьма любопытному. Так, королевская оружейная палата, в соответствии с описью 1499 года, хранила легендарное оружие: меч Ланселота, меч гиганта Изора, секиру короля Хлодвига, меч Дагобера, кинжал Карла Великого; а также исторические сувениры: две секиры Людовика Святого, мечи Филиппа Красивого, Карла VII и Людовика XI, секиру дю Геклена и доспехи Жанны д'Арк. По возвращении из Италии Карл VIII добавил к ним два меча, которыми он сражался в Форну.
Итальянские трофеи
Из Италии король вывез много произведений искусства. Одна партия, переправляемая по морю — бронзовые двери Кастель Нуово и витраж, — была задержана в Рапалло и возвращена в Неаполь. Остальное в 1496 году из Неаполя в Амбуаз доставил «ковровщик» Никола Фаго. Он перевез 130 гобеленов, 172 ковра, 39 шпалер для стен из крашеной и золоченой кожи, картины, скульптуры из мрамора и порфира[54], походные кровати, модные в Неаполе, отрезы белого, серого и черного миланского бархата и, наконец, 1140 томов из библиотеки арагонских королей. Произведения искусства предназначались для обители Семи Добродетелей.
Король не ограничился предметами искусства, он привез в Амбуаз и самих людей искусства — около двадцати итальянцев самых разных профессий. Компания избранных: скульптор Гвидо Маззони, более известный как Паганино, архитектор-орнаментщик Жером Пашеро, архитектор Доменико да Кортона, ставший знаменитым под именем Боккадор, Фра Джиокондо, венецианский францисканец, гуманист, инженер и архитектор, который, прожив десять лет во Франции, вернулся в Италию, чтобы участвовать в строительстве собора Святого Петра в Риме. Садовник Дон Пачелло из деревни Меркольяно принялся за разбивку сада замка на север от коллегиальной церкви. Саду он придал форму вытянутого прямоугольника, засадив его раздельно яблоневыми, грушевыми и апельсиновыми деревьями. По периметру сад обнесли крашеной решетчатой изгородью. Стоящая на северном краю земляной насыпи галерея преграждала путь ветрам, но закрывала вид на Луару. Там же находился фонтан — в восьмиугольным павильоне со статуей на куполе. Другой итальянец, инженер Лука Вижено, установил в королевском птичнике специальную печь «для выведения и вылупления цыплят без кур». В качестве смотрителя за королевскими попугаями из Неаполя привезли «мавра». Приехали неаполитанские портные, чтобы передать французам тонкости своего ремесла. От преподавателя греческого языка Иоанна Ласкариса король ждал плодотворного научного сотрудничества с французскими учеными. Но вообще-то не похоже, чтобы Карл VIII намеревался немедленно включить в работу «привозных» людей искусства: строительство в Амбуазе было уже близко к завершению, и вновь прибывшие не могли что-либо изменить. Единственное новшество в декоративном оформлении верхних частей башни Миним — изображения дельфинов, головы Медузы и одного из подвигов Геракла, выполненные в новой манере.
Дофин Карл-Орланд
Король и королева находились в Амбуазе постоянно. Они привозили туда своих маленьких детей: так было и с дофином Карлом-Орландом, крещенным итальянским именем по совету отшельника Франциска Паолийского. Принц, родившийся в Плесси-ле-Туре 10 октября 1492 года, был почти тотчас же перевезен в Амбуаз. Там его крестили 13 октября в присутствии пяти сотен придворных дам и кавалеров, надевших по этому случаю свои лучшие наряды. Отшельник Франциск Паолийский посвятил королевского ребенка Деве Марии. На время итальянского похода король и королева оставили дофина в Амбуазе, но, дабы с ним ничего не случилось, они дали подробные инструкции: сто гвардейцев должны были постоянно нести службу у ворот города и входа в замок; иностранцы лишались права проезжать через Амбуаз, поблизости не разрешалось охотиться. Однако эти меры не смогли предотвратить эпидемию оспы, свирепствовавшей в тех краях: 6 декабря 1495 года трехлетний наследник умер. Охваченная горем королева перевезла его тело в Тур, где в кафедральном соборе для него возвели великолепный мраморный мавзолей, в котором позже захоронили и трех остальных младенцев королевской четы: в 1496 и 1497 годах — двух мальчиков, скончавшихся сразу после рождения, а в 1498-м — девочку. Одной из повседневных обязанностей королей была покорность Божьей воле.
Повседневные королевские развлечения
Каждый день в Амбуазе начинался с мессы. Иногда после обеда служили другую службу, с проповедью, зато послеобеденные часы и конец дня были свободны. Время, остававшееся после совещаний по государственным делам, проводилось в играх и забавах: бильярд и кегли в хорошую погоду, кости, карты и шахматы, столь любимые королевским окружением и гораздо меньше — самим королем, часто проигрывавшим своей сестре Анне де Боже. Королева Анна Бретонская любила играть в карточную игру под названием «флюкс»; в нее играют вчетвером, а выигрывает тот, кто в конце игры больше всех наберет карт одной масти. После этих развлечений должное воздавалось искусству поваров. Потом отправлялись в зал для игры в мяч. В Амбуазе их два, один — в южной части сада, другой — около донжона в старом рву, перегораживавшем эспланаду между старым и новым замком. Придворные вызывали друг друга на игру и заключали пари на победителей. Мяч для игры в этёф — лапту, из ткани или кожи, туго набитый материей, был очень тяжелым: во избежание несчастного случая на голову надевали большую фетровую шляпу Король слыл большим мастером в этой игре, и многие дамы приходили на галереи над площадкой, чтобы посмотреть на него.
Турнир, благородная игра, длившаяся от восьми до десяти дней, начинался поединками — индивидуальными состязаниями — и заканчивался имитацией всеобщей баталии. Его организовывали на Пасхальной неделе или в мае. Знатные сеньоры хвастали великолепным вооружением, дорогими роб, расшитыми золотой нитью и усыпанными драгоценными каменьями. Это развлечение нельзя назвать бесполезным: сеньоры обучались владению копьем, что им очень пригодилось во время итальянской кампании.
Король был страстным охотником; он любил хищных птиц. Пьетро Медичи, сын Лоренцо Великолепного, не смог бы сделать ему более ценного подарка, чем те сорок девять соколов, которых он ему послал. Карл VIII собирал также и домашних птиц: в замке стояли клетки для певчих пичужек, украшенные колокольчиками и лентами. В Плесси в огромном птичнике жило множество канареек; в Амбуазе король содержал в своей комнате попугаев. В то время они были настоящей редкостью: три попугая стоили дороже золотого кольца с изумрудом. Еще у короля и королевы были горлицы, белая ворона и белая альпийская куропатка.
Собаки — еще одна страсть государя. Три королевские борзые, Партнэ, Бовуазан и Парис, могли свободно заходить в комнату хозяина. Там они могли и напроказить, например, разорвать золототканые занавеси на кровати, но им все прощалось. У короля имелись доги в кожаных ошейниках и маленькие собачки с черным шелковым бантиком на шее. Потом началась мода на обезьян, за ней — на львов: король Рене Анжуйский, герцог Бретонский Франциск, отец королевы Анны, содержали их в своих зверинцах. Карл VIII поселил своих львов в Амбуазе в большом рву замка перед восточными воротами. Однажды королева Анна ради развлечения отправилась посмотреть варварский спектакль: осла бросили на съедение диким зверям.
у знати существовал обычай дарить друг другу скакунов и жеребцов-производителей, поэтому лошади в королевских конюшнях — как на подбор. И в самом деле, проезжая перед подданными, королю было важно пройтись красивым аллюром. В последние годы жизни Людовик XI носил поверх длинной роб манто[55], подбитое горностаевым мехом. Такое же одеяние стал надевать на торжественные замковые церемонии и его сын. Выезжая верхом, Карл VIII поверх пурпуэна надевал короткую приталенную роб. На поясе у него висел кинжал, а во время охоты — рог из слоновой кости на перевязи черного бархата. Зимой он укутывался в «кабан» — камлотовый плащ с капюшоном с длинными рукавами и кап[56] из черной каталанской кожи. Когда он облачался в доспехи, то сверху набрасывал великолепную тунику[57]. Начинали входить в моду «прорези» на рукавах, пришедшие из Швейцарии: рукава разрезались, чтобы из-под материала был виден блестящий атлас. Цвета одежды имели символическое значение: из ткани голубого цвета, усеянной золотыми лилиями, могли быть сделаны только вещи короля, а придворные одевались в красные и золотые цвета. На флаге — белый крест на красном фоне. Кроме того, у Карла VIII имелись личные цвета: после женитьбы — фиолетовый с белой отделкой, а позже, в 1497 году, изменив прежний образ жизни, он стал носить серый и черный: этим он хотел показать, что отказывается от мимолетных увлечений, какие у него случались, в частности в Амбуазе. Надо сказать, Анна Бретонская была ревнива; даже беременная, она сопровождала короля во время длительных выездов на охоту, дабы лишить его соблазна ночных привалов.
Придворные наряды оживлялись головными уборами. Обычно носили объемные шляпы-боннэ на основе скуфьи — круглой шапочки, или тяжелые баретты с загнутыми или ровными полями. Во время торжественных церемоний или на параде над головными уборами развевались султаны из перьев павлина, белой цапли, фазана или аиста с добавлением золотых нитей и бриллиантов. На латах и шлемах мерцали драгоценные камни.
Приближенные короля ввели моду на туфли с широкими носами, просторные и удобные — «медвежья лапа». Общепринятым стало мыться в ванне в своих апартаментах. Правила гигиены сделались более строгими, чаще мыли руки во время еды, блюда подавали на стол, накрыв салфетками. Белье, перчатки и одежду душили порошком из фиалки и красных роз Прованса. По каменному полу разбрасывали охапки вереска. Зимой окна закрывали внутренними ставнями с ромбическими стеклянными витражами на створках. Двери в комнатах утепляли портьерами. На окна стали вешать шторы. Но для того чтобы согреться, даже большого огня в камине было мало, поэтому горячими углями наполняли грелки для рук и ног, специальными грелками грели кровати. Когда королевские гости возвращались после развлечений на свежем воздухе, то в зависимости от времени года их встречали теплые или прохладные апартаменты.
После всего этого в конце дня оставалось лишь поставить в спальне государя шесть кушеток для камергеров и камердинеров и еще три кровати — в спальню королевы, для прочих слуг. В коридоре у входа в королевскую опочивальню дежурили восемь шотландских и восемь французских лучников, которые время от времени совершали обходы с факелами в руках.
Любовь к литературе и искусству
Такой распорядок дня не исключал общения с высокопросвещенными людьми — гуманистами Гийомом де Рокфором, епископом Жаном де Рели, членами парижского парламента Жаном и Жерменом де Гоне; последний вел активную переписку с платониками из окружения Лоренцо Великолепного во Флоренции. С этой группой королевских приближенных были тесно связаны двое молодых людей: Лефевр д'Этапль, опубликовавший в 1497 году «Этику» Аристотеля и посвятивший ее Жану де Реми; и Гийом де Бюде, числившийся секретарем короля и таким образом имевший возможность часто видеться с Иоанном Ласкарисом, настоящим эллинистом, привезенным Карлом VIII из Неаполя во Францию.
Король желал увековечить свои деяния. Он поручил двум итальянцам — Жану де Кандиду, неаполитанцу, бывшему «чтецу» Карла Смелого, и Полю-Эмилю из Вероны — написать о них хроники. Монах ордена Святой Троицы Робер Гоген, заботившийся об образовании короля, составил краткий очерк истории Франции, в то время как великий дипломат Филипп де Коммин тайно продолжал писать свои мемуары. Из расположенных в провинции резиденций король отдавал приказы привести в порядок материалы архивов Казначейства и Хартий (то есть государственных актов), хранившиеся во дворце Сите в Париже, а также распорядился разъяснить вопрос о его правах на неаполитанский престол.
Государь, сам сочинявший стихи, окружил себя людьми литературы. Среди них выделялся Жан Роберте, секретарь ордена Святого Михаила, который перевел на французский язык Петрарку. Он был отцом Флоримона, главного составителя королевских писем. Позже прославились и другие поэты из его окружения: епископ Октавьен де Сен-Желе, Андре де ла Винь, Жан Буше. Они писали фривольные стихи или религиозные поэмы. В то время ценились и утонченная поэзия Петрарки, и такие грубые произведения, как, например, «Роман о Жане из Парижа» или «Книга Фацети» Поджо Браччолини, переведенная Гийомом Тардифом.
В Амбуазе по приказу короля разыгрывались мистерии: в 1489 году — «Мистерия о Святом Дени» в честь приезда герцога Савойского, в 1497-м — «Рождество» с использованием хитроумного механизма: кукла, наполненная двенадцатью ракетами, загоралась при соприкосновении с тринадцатой, запущенной с галерки.
Анна Бретонская разделяла любовь супруга к станковой живописи. Среди приближенных короля были художники Жан Переаль и Жан Бурдишон, последователь Жана Фуке и иллюстратор часословов короля и королевы. Очень ценился Жан Эй: современные исследователи отождествляют его с «мастером из Мулена», автором прекрасной картины, на которой Анна де Боже изображена с мужем и дочерью; считается, что известный портрет дофина Карла-Орланда, находящийся сегодня в Лувре, также принадлежит его кисти. Скульптор Мишель Коломб тоже был одним из фаворитов короля.
Король и королева наслаждались поэзией риториков, их виртуозной и таинственной игрой слов при достаточно бедном содержании. Мастерами в этом деле слыли Жан Лемер, Жан Мешино, Жан Маро, отец Клемана; последний посвятил королеве сборник рондо под названием «Наука принцесс и благородных дам». Эта поэзия на случай, обычная для того времени, восхваляла живых и покойных принцев и принцесс, на античный манер воспевала знаменательные события и напоминала собой «Метаморфозы» Овидия и мифологические легенды, известные в Средние века.
Несчастный случай
Итак, королю и королеве нравилось оживление, царившее в замке: песни, гул стройки, продолжавшейся с новой энергией, голоса животных. Весенним днем 7 апреля 1498 года, накануне Вербного воскресения, Карл вышел из своих покоев в обители Семи Добродетелей, чтобы вместе с супругой посетить текущие работы на строительстве и посмотреть на игру в мяч во рву замка. Они поднялись на галерею Акельбак, которая возвышалась над площадкой для лапты, и там король сильно ударился о косяк двери. Коммин записал это со слов епископа Анжерского и королевских камергеров. Галерея была в плохом состоянии — разломана у входа и вообще не блистала чистотой: «все ходили туда справлять нужду». Король, оправившись после удара, продолжил путь по галерее. Он побеседовал с приближенными, сказав, что намеревается впредь не совершать ни крупных, ни мелких грехов. В последнее время он сделался очень набожен и на предыдущей неделе два раза исповедовался, причем один раз накануне церемонии общения с заключенными, которую лично проводил в замке. Вдруг все увидели, что король упал — было два часа пополудни. Он пролежал так до одиннадцати часов вечера. Приближенные не осмеливались перенести его и оставили лежать на жалком соломенном тюфяке в грязном помещении. Трижды к нему возвращался дар речи, но всего на несколько мгновений: он обратился к Богу, Деве Марии, Святым Клоду и Блезу. После чего скончался от кровоизлияния в мозг.
Когда все было кончено, убитая горем королева, остававшаяся возле мужа, отвергла вдовье белое одеяние, которое ей принесли, и захотела одеться в обычный черный цвет, символ вечной любви. Она отдала распоряжения о торжественном погребении короля в Сен-Дени. На следующий день после смерти супруга она получила соболезнования Людовика Орлеанского, двоюродного брата короля, которого кардинал Гийом Брисонне уже провозгласил королем Людовиком XII. Немного позже государь приехал лично засвидетельствовать свое почтение королеве-вдове и посоветовал ей покинуть Амбуаз, слишком напоминавший о счастливых днях, и сопроводить в Париж тело супруга. Он надеялся, что молодая женщина вспомнит о своем долге: по договору, подписанному в Ланже, она обязывалась выйти замуж за нового короля; но тот должен был сначала выполнить одну небольшую формальность: расторгнуть неудачный брак с уродливой Жанной Французской.