— Это была бы великолепная шутка, она бы осталась в памяти, пока страна обитаема.
Потом она пошла к Гриму и сообщила ему намерения Эгиля.
— Нельзя позволить, чтобы он осуществил такой чудовищный замысел, — сказал Грим.
И когда Эгиль опять заговорил с ним о поездке на тинг, он отсоветовал ему ехать. Так Эгиль остался дома. Ему не нравилось это, и он был очень не в духе. Летом из Мосфелля перегоняли скот на горные луга, и Тордис была в горах во время тинга. Как-то вечером, когда люди в Мосфелле уже ложились спать, Эгиль позвал двух рабов Грима. Он велел привести ему лошадь.
— Я поеду помыться на горячий источник, — сказал он. Собравшись, он вышел, взяв с собой свои сундуки с
серебром. Он сел на лошадь, выехал за ограду и поехал по лугу за пригорок, пока не скрылся из виду. А утром, когда люди встали, они увидели, как по холму к востоку от двора бредет Эгиль и тянет за собой коня. Они пошли и привели его домой. Но рабов и сундуков больше не видели, и о том, куда Эгиль спрятал свое серебро, было много догадок.
Осенью Эгиль заболел, и болезнь свела его в могилу. Когда он умер, Грим велел одеть его в лучшие одежды. Потом он велел отнести его на мыс Тьяльдаснес и насыпать там могильный холм. В этом холме Эгиля похоронили вместе с его оружием и одеянием».[137]
Военному снаряжению и оружию всех видов было принято давать имена. Эти имена имели магическое значение и потому непременно вырезались рунами. Самыми ранними из них являются рунические надписи на наконечниках копий.
В своей книге «Теория собственных имен» А. Гардинер пишет о двух видах собственных имен: «воплощенных (embodied)» и «развоплощенных (disembodied)». К первому разряду относятся слова, «прикрепленные» к отдельным лицам, местностям и так далее, ко второму — слова, рассматриваемые сами по себе, не «привязанные» к местности, лицам и так далее.
В Скандинавии Средних веков «развоплощенных» имен быть не могло. Имя и его носитель так тесно сливались, что становились неразделимым целым. В древнеисландском языке все «говорящие имена», даже если они состоят из двух и более частей (слов), пишутся слитно.
Магическое назначение имен состояло в том, чтобы наделить оружие или другой предмет тем желанным воину свойством, которое обозначает" имя.
Древнейшим из них следует, пожалуй, считать наконечник копья, найденный в Эвре-Стабу (Дания), который датируется 175 годом нашей эры. На плоскости наконечника ясно различимы руны имени RaunijaR — «Пронзающее, разящее».
На копье из Дамсдорфа (Германия, III век) начертаны другие руны — Ranja — «Нападающее».
В уже не раз упоминавшейся нами «Саге о Ньяле» рассказывается о заколдованном копье:
«У Халльгрима есть одно копье с широким наконечником, которое ему заколдовали: никакое оружие, кроме этого копья, не может его убить. Есть у этого копья еще одно свойство: если ему предстоит нанести смертельный удар, оно издает тонкий звон. Такая в нем чудодейственная сила».[138]
Есть свои имена и у секир, и у мечей. Например, все в той же «Саге о Ньяле» упоминается секира по имени «Великанша битв».
Заметим, что в древнегерманском эпосе описание оружия героя является очень распространенным приемом героической характеристики. Так, особенно важную роль в поэме играет волшебный меч, который Беовульф находит в подводной пещере Гренделя и которым и убивает мать чудища:
Тогда он увидел среди сокровищ орудие славное, меч победный, во многих битвах он был испытан, клинок — наследие древних гигантов; несоразмерный, он был для смертного излишне тяжек в игре сражений…
У таких мечей с «воплощенными» именами, как правило, есть своя родословная, свидетельствующая о наличии у оружия выдающихся качеств, присущих ему от «рождения».
Так, на рукоятке меча из Вимосе (250 год) читаем руны:
Это означает «всем принадлежит этот знаменитый меч».
О заколдованном мече Скавнунг рассказывается и в «Саге о людях из Лаксдаля»: «Но такова природа этого меча, что солнце не должно освещать его рукоять и его нельзя обнажать в присутствии женщин. Если кто-нибудь будет ранен этим мечом, то рана не может зажить, если ее не коснуться чудодейственным камнем, который есть при мече»**.
О подобном же мече, носившем имя Скефнунг, который был извлечен из могильника знаменитого Хрольфа Краки, рассказывает «Сага о Кормаке», в которой также приводится и предупреждение, что именно может случиться с обладателем клинка в том случае, если он не выполнит необходимых условий.
«Далла (мать Кормака) посоветовала ему разыскать Скегги со Среднего Фьорда и попросить у него Скефнунг. Кормак отправился в Рейкьяр и рассказал Скегги о своей просьбе. Скегги же ответил, что не хочется давать ему, Кормаку, меч, они (Кормак и Скефнунг), де, слишком уж несхожи характером: "Скефнунг медлителен, ты же нетерпелив и упрям". Кормак уехал в гневе, вернулся в Мель и рассказал матери, что Скегги отказался дать ему на время меч. Скегги в то время был советчиком Даллы, и была меж ними большая приязнь. Далла сказала: "Скегги одолжит тебе меч, хоть и сделает он это без желания". Кормак почел нечестным, что Скегги согласится дать меч женщине, но не ему. […] Несколько дней спустя она сказала, чтобы Кормак отправился в Рейкьяр и что на сей раз Скегги даст ему меч. Появившись у Скегги, Кормак вновь завел речь о Скефнунге, на что Скегги сказал: "Обращение с ним может показаться тебе непростым. Ножны прилагаются к мечу, твое же дело дать ему покой; солнце не должно касаться его рукояти и не должно обнажать его, если не готов ты к бою; но если придешь на место схватки, то сядь и в одиночестве обнажи его. Подними клинок к небу и дунь на него; когда из рукояти выползет малая змея, наклони тогда клинок, чтобы было ей легче заползти вновь под рукоять". Сказал тогда Кормак: "Неужто много так условий у вас, колдунов?" Скегги же ответил: "Эти помогут тебе в полной мере". После этого Кормак вернулся домой и рассказал матери обо всем, что случилось, и сказал, что Скегги весьма подвластен ее воле; и, показав ей меч, попытался обнажить его, но клинок отказался покинуть ножны. "Слишком самонадеян ты, родич", — сказала на это Далла. Кормак же уперся ногой в рукоять и кожу, взвыл при том Скефнунг, но невозможно его было вытянуть из ножен.
Подошло время хольмганга, и Кормак выехал из дома с пятнадцатью мужами. С такой же дружиной приехал на место и Берси (противник Кормака). Кормак приехал первым и сказал Торгильс, что желает остаться один. Кормак сел, отвязал меч и не позаботился о том, чтобы солнце не светило на рукоять; он опоясался им поверх платья и попытался обнажить меч; но не мог этого сделать, пока не наступил на перекрестье; выскользнула из-под рукояти малая змея, но и тут Кормак не сделал того, что положено, и удача меча переменилась, и с воем вышел он из ножен».
Мечи и другие предметы вооружения могут жить своей «собственной» жизнью, постепенно меняя владельцев. За ними спускаются в могильный курган, хотя знают, что могильный житель наверняка проклянет посмевшего нарушить его покой.
«Меч, — пишет Е. А Мельникова, — осуществляет непрерывную преемственность поколений, оставаясь неизменным воплощением героического поведения, передаваемым из отдаленного прошлого в будущее.
Предметы далеко не всегда пассивные символы связи поколений. Не раз именно они определяют развитие героического действия, выявляя конфликт и приводя к критической развязке».
Среди названий мечей саги упоминают следующие имена: Пламя Одина, Ехидна, Кусающий ногу, Лед битвы, Огонь щита, Огонь Гаутрека, Факел битвы, Змея раны, Змея кольчуги, Страх кольчуги, Язык ножен. Приведем в качестве примера вису из «Речей Хакона», написанных исландским скальдом Эйвиндом Погубителем Скальдов:
Ран огни горели
В волнах крови,
Бердыши вершили
Жизнь и смерть шибко.
Мыло море ран
Мыс булатный,
Стрел поток струился
На острове Сторде.[139]
Все приведенные выше имена мечей являются кеннингами (метафорическими оборотами речи), и многие из них или отражают мистическую суть самого клинка, или призваны наделить его некими мистическими свойствами.
Глава пятнадцатая
СПОСОБЫ И СРЕДСТВА ПЕРЕДВИЖЕНИЯ
Викинги жили в столь динамичное время, когда поездка из одной страны в другую была самым обычным делом, а переезд и заселение новых земель ни у кого не вызывали и тени удивления.
Передвигались как по морю, так и по суше.
По земле можно было путешествовать пешком или верхом, а в зимнее время — на санях, лыжах, снегоступах или коньках.
Когда нам кажется, что коньки — чисто русская забава, мы глубоко ошибаемся. Викинги изобрели коньки, которые в те времена представляли собой сточенную снизу лошадиную кость, которая ремнем прикреплялась к обуви.
В дорогу, как уже говорилось, часто отправлялись верхом на лошади. Лошади в ту эпоху были менее крупными, чем в наши дни. Упряжь же существенно не отличалась от современной.
«Отличительным» признаком сбруи лошадей викингов были так называемые «звучащие» плети с набором железных колец. Такие лошадиные уздечки искусствоведы называют шедеврами ювелирного искусства. Самая красивая уздечка с многочисленными бронзовыми позолоченными бляшками была найдена на Готланде и датируется началом X века. Поверхность таких бляшек покрыта сплошным узором из почти невесомых фигур животных. Наиболее красиво орнаментированы были навершия дуг конской упряжи.
Зимой копыта лошадей подбивались шипами, чтобы они не скользили по насту или льду.
Дороги прокладывались как по общей, то есть ничейной, земле, так и по территории чужих усадеб. Законы предписывали собственникам усадеб и хуторов разрешать свободный проезд по «частной» дороге, но при этом человек, едущий по чужой территории, нес ответственность за причиненный полям или домашнему скоту ущерб.