Карманные кражи
Восемнадцатого августа 1743 года Иван Каин в толпе прохожих возле Москворецких ворот поймал воспитанника гарнизонной школы Алексея Адолимова «с поличным ножем да бритвой, которая без черена, которой в разных местах мошенничает». На допросе тринадцатилетний преступник признался: «…приносной с ним бритвой отрезывал у деревенских мужиков ножи в ножнах и прорезал у одного мужика мешок, вынул денег два алтына. А сколько он, Алексей, обрезывал и вынимал из кармана ножей, за множеством не упомнит, понеже мошенничает недель з десять. И оные ножи продавал на площади прохожим незнаемым людям»[467]. Видимо, подобным же инструментом в феврале 1742 года пользовался и двадцатилетний «фабричный» Федор Яблочкин, который «в роспросе и с подъему (на дыбе. — Е.А.) винился, что… в крестные хождении по празником у разных женок с шубок срезывал серебреные пуговицы»[468].
Техника кражи, которую использовали эти «мошенники», очень древняя. С незапамятных времен во многих странах, в том числе в России, основным видом преступлений в больших городах было срезание кошельков, которые городские обыватели носили на поясах. Так, во Франции городских воров очень долго называли coupeur de bourse (дословно «срезающий кошелек»), в России же, как мы знаем, их коллег именовали «мошенниками» (от слова «мошна»). В XVIII веке в связи с распространением моды на костюм с карманами и, соответственно, прекращением ношения привязных кошелей эта воровская техника постепенно уходит в прошлое[469].
В России же этот рудимент древнего воровского «ремесла» продолжал сохраняться, пока «деревенские мужики» продолжали приходить в город. Ведь петровские указы, предписывающие носить европейское платье и обувь, не распространялись на священников, крестьян и извозчиков[470]. Поэтому «мошенники» продолжали использовать эту древнюю технику воровства именно применительно к крестьянам, приходившим в Москву в традиционном русском костюме и носившим на поясе ножи и кошельки.
Но все-таки наиболее распространенными во времена Ваньки Каина были карманные кражи. Хотя московских воров продолжали по старинке называть «мошенниками», к 30–40-м годам XVIII века они уже хорошо освоили новую технику воровства и даже, можно сказать, довели ее до высокой степени совершенства. Чтобы убедиться в этом, обратимся к следственным делам Сыскного приказа.
Первого марта 1744 года, когда Каин в поиске «воров и мошенников» проходил по Ивановской площади, к нему подошел подпоручик Николай Васильевич Ханыков и рассказал о своей беде. По своим делам он пришел в Вотчинную коллегию, располагавшуюся в Кремле, и в толпе таких же просителей «у него, Николая, вынули мошенники» серебряную вызолоченную «доскань» (табакерку), не так давно купленную им «в овощном ряду у купца Ивана Петрова» за 20 рублей. Офицер просил: «ежели он, Каин, увидит на площади, как станут продавать доскань серебреную, чтоб он, Каин, поймав, объявил ему, Николаю».
Не теряя времени, сыщик отправился на располагавшийся между торговыми рядами «жемчужный перекресток» к знакомому торговцу выжигой Михаилу Никитину, и тот ему донес, что «сего числа продавал на площади подьяческой сын Иван Стрелков табакерку серебреную вызолоченную, токмо он, Никитин, не купил».
Подросток Иван Стрелков был хорошо знаком Каину. Он был сыном «подьячего» Московской полицмейстерской канцелярии Василия Петрова сына Стрелкова, который отдал его для обучения «словесному мастерству» пономарю Андрею Максимову. Но чиновничий отпрыск, «не хотя учитца», убегал и «на [Красной] площади, близ питейных погребов с веков у разных людей крал перстни и кресты медные… А потом… спознался на площади с мошенниками Варварской школы школьниками Сергеем Зотовым да с башмачниковым сыном Данилой Ечменевым и с ними мошенничал на площади и в разных рядах да в Вотчинной коллегии».
Сыщик отправился за Яузские ворота в приход церкви Николая Чудотворца «на Болванке», где Иван Стрелков проживал с родителями. Без труда найдя юного «мошенника» на улице возле дома, Каин схватил его «и спрашивал, что он, Стрелков, на площади, какую доскань серебреную продавал». Подросток, видимо, не на шутку перепуганный, признался, «что он, Стрелков, доскань серебреную вызолоченую вынял в Вотчинной коллегии с мошенником Данилой Ечменевым ис кармана незнаемо у какого афицера и продал, а кому, не сказал».
Шестого марта карманник, приведенный в Сыскной приказ, поведал на допросе, как недавно обворовал офицера: «Тому ныне шестой день, а именно в четверток, на Ивановской площади сошелся с товарищем Данилою Ечменевым, и с ним… ходили в Вотчинную коллегию для мошенничества. И в той коллегии оной Данила, усмотрев незнаемо какого афицера… вынул ис кармана кафтанного табакерку серебряную вызолоченную, и из нее нюхал табак, и положил в карман по-прежнему, и того афицера ему, Ивану, он, Данила, указал. И он, Иван, у того афицера ис кармана оную серебряную табакерку вынял и с тою табакеркою он, Иван, из Вотчинной коллегии ушел, а оной Данила остался в Вотчинной коллегии. И пришед он, Иван, на [Красную] площадь, тою табакерку продал… шапошнику Игнатью, взял один рубль дватцать копеек, а продал ему заведомо, что краденая, и оные деньги все исхарчил». Кроме того, на допросе Стрелков рассказал, что далеко не первый раз совершал подобные карманные кражи в Вотчинной коллегии. Так, «тому ныне месяца с три» он «в той Вотчинной коллегии… вынял незнаемо у какого афицера ис кафтанного кармана доскань медную с табаком, и вынув, ис той табакерки табак выкинул, и принес на [Красную] площадь, и тою табакерку… продал шапошнику Игнатью… которой торгует мужскими шапками в овощном ряду на ларях, взял двадцать копеек».
Четырнадцатого числа подканцелярист Сыскного приказа Степан Молчанов с солдатами и подследственным Иваном Стрелковым был отправлен на поиски торговца, купившего у «мошенника» краденую табакерку. На Красной площади в шапочном ряду «по указыванию» Ивана Стрелкова арестовали Игнатия Шапошникова, у которого в лавке нашлась и серебряная «доскань», вынутая из «кафтанного кармана» подпоручика Ханыкова. 33-летний оброчный дворцовый крестьянин Игнатий Сергеев сын Шапошников, который «торгует мужскими шапками на [Красной] площади в ларях от хозяина», на допросе признался: «…тому ныне шестой день оной Иван Стрелков… продал доскань серебряную вызолоченную, за которую дали денег один рубль дватцать копеек…заведомо, что вынута ис кармана незнаемо у какова человека, и оная табакерка имелась у него, Игнатья, в ларе».
Спустя еще два дня подпоручик Николай Васильевич Ханыков в Сыскном приказе под расписку получил обратно свою украденную табакерку[471].
Это следственное дело подтверждает высокий уровень мастерства московских карманных воров во времена Ваньки Каина. Подпоручик Ханыков, находясь в толпе просителей в Вотчинной коллегии, и не заметил, как оказался объектом своеобразного соревнования в ловкости потерявших всякий страх «мошенников». Данила Ячменев вынул из кармана его кафтана табакерку, понюхал из нее табак и засунул табакерку обратно в карман, указав на нее своему подельнику. Иван Стрелков снова вынул табакерку, продемонстрировав приятелю, что нисколько не уступает ему в мастерстве. Офицер же обнаружил пропажу только в тот момент, когда захотел понюхать табак.
К сожалению, следственных дел, содержащих в себе столь подробные и яркие сведения о повседневной преступной деятельности московских карманников, не так много. Как уже говорилось, профессиональные воры круга Ивана Каина, как правило, делали признания общего характера, не давая описания конкретных краж. В качестве примера приведем показания 2 5-летнего «фабричного» Тихона Белого: «И тому ныне года с три он, Бобров, спознался по сему делу с приводными с матросом Денисом Ивановым, да с солдатом Тимофеем Васильевым, да со школьником Леонтием Юдиным, да Коломенского полку с солдатом Иваном Болшуновым, которого не сыскано, да с боярским человеком Петром Ачкой и с ними мошенничал: в разных местах — в соборе и на площади и под горою — вынимал у господ и всякого чина у людей ис карманов платки и кошельки, а во сколько поймов, того за множеством сказать не упомнит. А оные краденые платки продавали салдатской жене вдове Настасье, а чья дочь, не знает и где живет, не знает, которая торгует под горой»[472].
Редкие сведения о конкретных преступлениях карманников говорят о том, что кражи совершались небольшими группами из двух — пяти человек. Основным принципом деятельности таких преступных групп являлось распределение ролей при совершении преступлений и разделе добычи. Пятнадцатилетний школьник Алексей Елахов на допросе рассказал, что он, являясь членом группы «мошенников» (Иван Каин, Ларион Наговицын, Василий Терновский), занимавшейся карманными кражами в кремлевских соборах, сам из карманов ничего «не внимал», а только «стеснял народ, чтоб товарыщем ево вынимать было способно». На допросах многие «мошенники», подобно ему, обращали внимание следствия на то, что при совершении преступлений они выполняли всего лишь побочные функции. Среди них 23-летний «фабричный» Иван Гусев, который показал, что он «тому с полгода… мошенничал и по ныне: ходя на площади и под горой с товарыщи, Большаго суконного двора [фабричным] Тихоном Степановым сыном Бобровым, а других как зовут, не знает, токмо из салдат, всего шесть человек, вынимали оные ево товарыщи всякого чина у людей ис карманов деньги и платки, а во сколько поймов, того за множеством сказать не упомнит, а он, Иван, сам не вынимывал, только ходил с ними вместе и брал пай»[473].
О том, каким образом объединявшиеся в группы «мошенники» распределяли функции, поведал потерпевший, оброчный крестьянин Иван Котенок: «…ноября 16 дня 1744 году был он, Котенок, в городе для нужд своих, и зашел под гору (Васильевский спуск. —