У пастуха всегда был рожок, которым он оповещал село о выгоне скота, о дойке, о пропаже коровы, об опасности или о возвращении домой. На пастушеский рожок также накладывалась часть символических значений: над ним совершали «отпуск» — охранительный заговор, посторонним запрещалось трогать пастушеский рожок и тем более играть на нем, а самому пастуху надо было сохранять в течение всего времени выгона «верность» своему музыкальному дружку и не играть на других музыкальных инструментах. По логике языческого мировосприятия рожок должен был «заиграть пасть зверю», то есть обезопасить стадо от нападения волков и других хищников.
Помимо рожка пастух всегда имел собак, охранявших стадо. Он отвечал за их сохранность. Если пастух пас княжеское стадо или стадо знатного человека, то при гибели пса он подвергался побоям и выплачивал сугубую (то есть двойную) цену пса. Об этом говорилось в древнерусских законах.
Третий важный обряд — скотья свадьба (случка). Корову «обряжали» как невесту, правда, выражалось это в том, что ее обтирали, хорошо кормили, украшали рога и хвост различными оберегами, должными защитить ее от сглаза, символически били, как бы подталкивая к оплодотворению. «Вязка» (случка) сопровождалась привязыванием веревки на рога корове. Если же веревку находили на дороге случайно, то это было еще лучше, так как считалось счастливым предзнаменованием. В обряде широко использовались как фаллические предметы (палки), так и предметы с отверстиями, а также элементы мужских и женских костюмов и обуви.
Хозяева особенно зорко следили за тем, чтобы у коров не отбирали молоко ведьмы и колдуны, чтобы они не портили молоко, добавляя в него кровь или резко понижая его жирность. Изменение жирности и цвета молока говорило о вредоносной магии ведьм, о порче, намеренно насылаемой на корову с целью забрать ее молоко себе. Поэтому охранять коров от этого следовало постоянно, но особенно внимательно следить в «пограничное время» и в пограничные периоды коровьей жизни (первый выгон на пастбище, отел, ритуальное доение, смена хозяев). Кража молока у чужой коровы производилась, в основном, одним способом: волочением по земле от чужого хлева к своему хлеву какого-то значимого предмета (веревки, решета, куска ткани, через которую процеживали молоко, — цедилки) или какого-то полотна (платка, скатерти, рубашки). Можно также было собрать росу с девяти чужих межей, воду из девяти чужих колодцев, смешать с травой с чужого поля и скормить своему скоту. Результат достигался и с помощью оборотничества, когда ведьма в виде кошки, собаки, свиньи, жабы, ужа, жука забиралась в чужой хлев и отбирала молоко. Остановить ведьму или колдуна, вернуть своей корове молоко можно было множеством способов, прежде всего использованием оберегов: острых и режущих предметов, колючих растений, осины, опоясывания, создания магического круга, обсыпания маком и зерном. Все эти действия следовало сопровождать заклинаниями. Например, в последнем из перечисленных ритуалов во время обсыпания хлева или коровы следовало говорить: «Когда пересчитаешь зерна, тогда отберешь молоко!»[149]
Судьба ведьмы, отбирающей молоко у чужих коров, была незавидна. Ее пытались опознать, проклинали и преследовали при жизни, а после смерти она мучилась в аду, так как продала душу дьяволу. Опознание ведьмы производилось разными способами. К примеру, кипятили цедилку, что вызывало жжение у ведьмы, она не выдерживала и приходила к хозяйке, чью корову выдаивала колдовством. Выдаивание чужих коров приравнивалось к детоубийству и другим тяжким преступлениям.
Чтобы обеспечить молочность скота, цедилкой собирали росу в ночь на Ивана Купалу, выжимали и поили выжатой влагой своих коров. А если хотели отобрать молоко у чужих коров, что тоже случалось, то цедилкой собирали росу с чужого поля и обязательно в пятницу. Поэтому цедилку особо берегли, прятали, чтобы никто не мог ее сглазить. А чтобы коровы всегда возвращались в свой хлев, им подрезали хвосты и закапывали концы во дворе или хлеву, иногда вносили на три дня внутрь дома.
Таким образом, коровья жизнь на всех ее стадиях соотносилась с жизнью человека, и на нее пытались воздействовать теми же средствами, что и на человеческую жизнь. Отсюда особая близость и любовь хозяйки к своим коровкам, которым она давала ласковые имена, с которыми часто «разговаривала», делилась сокровенными мыслями и тайнами.
Если коровы заболевали и в селе начинался падеж скота, то все село вставало на их защиту. Самым действенным средством для того, чтобы прекратить падеж или предупредить его, считалось опахивание всего села по кругу. Знакомая логика язычников — замкнуть круг, выделив тем самым новую телесную «единицу мира» с новой (в данном случае здоровой) жизнью тех, кто находится внутри этого круга. Обряд опахивания был строго регламентирован, и порой в него включался ритуальный персонаж по имени «Коровья Смерть». Опахивание могли проводить только женщины, причем только старые либо вдовые, а в других случаях еще не вступившие в брак девушки. Они должны были ночью в одних рубашках или без оных выйти за село, взяв в руки серпы, косы, ухваты и тому подобные вещи и распустив волосы. Затем они впрягались в соху и проводили борозду вокруг села. Их поведение во время опахивания диктовалось тем, начался ли уже падеж скота или он еще только ожидается. Если падеж уже начался, то в процессе опахивания женщины били в печные заслонки, кричали, визжали, звенели косами и серпами, ударяя их друг о друга. Также они могли петь обрядовые песни примерно такого содержания: «Смерть, Смерть, Ты Коровья Смерть. Выйди из нашего села вон…»; или «Вот диво, вот чудо! Девки пашут, бабы песок рассеивают. Когда песок взойдет, тогда смерть к нам зайдет!»[150] В этом случае их задача была прогнать коровью смерть подальше от села и не дать ей перейти созданную опахиванием пространственную границу. Если же надо было только предупредить эпидемию, то обряд совершался в полнейшей тишине. Никто посторонний не мог присутствовать при ритуальном опахивании. А если вдруг по дороге попадалось животное черной масти, в особенности кошка или собака, то ее считали воплощением «Коровьей Смерти» и убивали как оборотня.
Боролись с падежом скота и с помощью других ритуалов: били на перекрестке дорог топорами с отгонными криками: «Гони! Гони! Бей! Долой с нашей земли»; сжигали или закапывали живьем черных петухов, кошек и других животных, олицетворявших «Коровью Смерть»; могли вырыть специальный тоннель в земле и прогнать через него стадо; могли дать зарок изготовить какой-либо «обыденный» (то есть изготовленный в течение одного дня) предмет. Все это должно было, по поверьям восточных славян, прогнать «Коровью Смерть» из села. Иногда вместе с первой павшей скотиной закапывали жертву «Коровьей Смерти» — кошку или зайца.
Вообще смерть домашнего скота воспринималась очень тяжело: ведь коровы и кони становились почти что членами семьи. Их (как и пчел!) оповещали о смерти хозяина или хозяйки. Диких животных воспринимали совсем по-другому — часто как оборотней, врагов. Если видели в хлеву жабу или мышь, то принимали их за ведьм, пришедших отбирать молоко у коров, и старались уничтожить.
Издревле славяне разводили также свиней, овец, коз. В частности, овцы частенько упоминаются на страницах «Повести временных лет». Нестор даже приводит пословицу, которую якобы употребили древляне по отношению к князю Игорю, повторно пришедшему за данью: «Ввадить (повадится. — Л. Ч.) волк в овце, то выносит все стадо»[151]. В X–XI веках овец, бараньи туши брали в военные походы. Об этом свидетельствует, в частности, «Русская правда». Из овечьих шкур шили тулупы, которые считались дешевыми и в которых ходили зимой бедняки, поэтому в Средневековье существовала пословица: «Наш чин не любит овчин!» Выделанные бараньи шкуры шли на изготовление седел.
Козы ценились за свой мех и кожу. Из выделанной козьей кожи изготавливались дорогие сафьяновые сапоги, которые назывались «гзовыми», так как сама козлиная кожа называлась «газ».
Отношение к овцам, козам в языческие времена и позднее мало чем отличалось от отношения к другим животным. В средневековом русском сборнике пословиц XVII века только одна упоминает баранов и овец, и звучит она так: «Агнец з бараном — овечье племя»[152]. Главное, за чем следили хозяева, — это увеличение количества голов в стаде и сохранение здоровья и плодовитости животных. Традиционные приемы и меры, должные обеспечить это, были примерно теми же, что и при разведении коров. Но, конечно же, ценность «свойских» (домашних) коз была намного ниже, чем ценность коров. Об этом говорит знаменитое выражение из «Слова Даниила Заточника»: «Не скот в скотех коза, не зверь в зверех ежь».
Коневодство
В то время, пока хозяйка занималась коровами, хозяин занимался лошадьми, которые состояли под его началом. И между конем и его хозяином существовала нерасторжимая связь, как при жизни, так и после смерти.
Археологические данные подтверждают, что коня часто сжигали и хоронили рядом с хозяином, правда, коня боевого при хозяине-воине. Конь же, задействованный в сельском хозяйстве, был слишком важной фигурой в жизни не только хозяина дома, но и всей семьи, поэтому его берегли и не хоронили раньше времени.
Конь мог предсказать смерть своего хозяина. В начале XII столетия летописец Нестор привел под 912 годом знаменитую легенду о смерти князя Олега от своего коня. Князь сначала поверил предсказанию волхва о гибели от коня своего, избавился от коня и только после смерти животного пришел к его останкам и наступил на череп, из которого выползла змея, и ее укус стал причиной смерти князя. В этом рассказе переплелись представления о вере в предсказания языческих волхвов и о связи коня с «тем» светом. Конь якобы «чует судьбу» и смерть своего хозяина, что отражено в пословице: «Ржет конь к печали, ногою топает к погонке». Конский череп служил и строительной жертвой при закладке дома или амбара, а также и их оберегом. Но в то же время он мог служить символом смерти или символом ведьмы на купальских игрищах. На календарных границах года, в дни зимнего и летнего солнцестояния, образ коня обязательно использовался при колядовании и масленичных гуляньях. До XVIII века у русских сохранялся обычай рядиться в эти дни конем: исторические источники упоминают хождение по улицам Москвы ряженых в образах «бесовских кобылок». На Ивана Купалу коней наряжали русалками. На Святки русские девушки садились задом наперед на коня, которому завязывали глаза и давали волю. В той стороне, куда направлялся конь, девушку и ждал ее суженый. У разных славянских народов встречается множество гаданий по поведению коня: бьет ли он копытом, ржет, фыркает, закидывает голову, спотыкается и т. п. Например, у русских и украинцев сильно было поверье, что если конь распряжется в пути, то это к большой беде.