В языческий период уже известны были «кузнецы златые» и «кузнецы серебру», то есть мастера по тонкой работе с драгоценными металлами. Кузнецы-ювелиры славились изготовлением украшений из черненого серебра. Для этого рисунок оттискивался на бронзовых заготовках, фон заполнялся порошком из серебра, меди, серы и свинца, затем изделие обжигалось, порошок впаивался, а рисунок возвышался светлой линией. Крайне ценными считались изделия из перегородчатой эмали, в которых золотые перегородки напаивались на золотую же основу, а потом образовавшиеся ячейки заливались стекловидной массой с разными минеральными красителями. Археологи обнаружили три эмальерные мастерские в древнем Киеве.
По народным представлениям, кузнец мог перековать все на свете, не только металл, но и человека (из старого сделать молодым) или человеческий голос, что хорошо известно по русским народным сказкам. В сборнике пословиц и поговорок середины XVII столетия о кузнеце говорится: «Для того кузнец клещи кует, чтобы рук не жгло»[181].
Образ кузнеца обыгрывался в народных свадебных гаданиях и песнях: он «кует свадьбу», свадебный венец или свадебный перстень. Работа кузнеца хорошо оплачивалась, отсюда с ним связаны богатство и достаток, что также повлияло на образ кузнеца в фольклоре.
Позднее, однако, в русской традиции кузнец также стал тяготеть к нечистой силе. Произошло это, вероятно, именно в силу языческих представлений, согласно которым тайное знание, столь необходимое в кузнечном ремесле, можно получить только сверхъестественным путем и только от нечистой силы. В русских народных сказках кузнецу часто помогает черт: он нанимается к нему в помощники либо руководит его действиями, делает ему заказы на изготовление той или иной диковины, прося перековать то одно, то другое.
Недалеко «ушел» от кузнеца и гончар, также имевший дело с огненной стихией. Он обжигал в печи свою продукцию, в основном горшки, поэтому его чаще всего и именовали «горшечником». И его тайная наука, как считали восточные славяне, «шла» от нечистой силы. Он мог, например, изготавливать особые сосуды для ведьм, чтобы в эти сосуды сливалось молоко, отобранное ведьмами у крестьянских коров. Само его появление в деревне могло предзнаменовать либо счастливое замужество для местных девушек, либо, напротив, отсутствие сватов и свадеб в этом году. Он мог «увезти» из села лихорадку, для чего в телегу горшечника подсовывали одну из вещей больного.
Горшок язычники отождествляли с человеком (голова-горшок). У горшка были антропоморфные названия частей (горло, носик, ручка), горшки также различали по полу — «он» (горшок) и «она» («горшица»). Считалось, что если у горшка при ударе звук глухой, то это мужской пол, а если звук звонкий, то — женский. В «горшице» пища получалась сочнее и вкуснее… Понятно, что все стремились купить именно горшицу, а гончар, соответственно, стремился сделать горшки звонкими, чтобы легче продать. Горшков всегда требовалось очень много, потому что они нужны были не только для приготовления и хранения пищи, но и для хранения праха умерших. Археологи постоянно обнаруживают захоронения праха умерших древних славян в горшках либо под перевернутым горшком.
Ремесло плотника также было востребовано, хотя и в меньшей степени, потому что каждый мужчина должен был владеть хотя бы отчасти плотницким делом, чтобы построить дом, сарай, баню, амбар, хлев и тому подобные хозяйственные сооружения. Но мастеров, умевших строить качественно и быстро, ценили во все времена и приглашали себе в помощь.
Основным орудием труда у плотников был топор, вещь не только полезная в хозяйстве, но и весьма значимая как оберег или отгонное средство. Правда, топор слыл символом не только плотника, но мужчины как такового. Нередко топор использовался, так сказать, не по прямому назначению, а в магических целях. Так, при половом акте топор клали в изголовье, если хотели зачать мальчика, а у новорожденного младенца мужского пола пуповину перерезали именно на топоре.
Поскольку топор был не только орудием труда, но и опасным оружием, им запугивали потенциальную угрозу самого разного происхождения: при первом выгоне скота трижды надо было обойти стадо с топором в руках; при виде градовой тучи надо вынести топор во двор и положить на видном месте; чтобы запугать болезнь, больному показывали топор; чтобы заставить деревья плодоносить, им угрожали топором; чтобы избавиться от вредителей на полях, топор следовало бросить на меже или заткнуть за пояс, идя на поле; чтобы остановить «ходячего покойника», топор клали на пороге его дома. Острый край топора служил для магического ритуального «прорубания». Так, например, при тяжелых родах роженица должна была перешагнуть через топор, который символически «прорубал выход» новорожденному на белый свет.
Существовал еще целый ряд ремесел, практически ушедших в небытие. Среди них вощение — выбивание воска из ячеек в пчелиных сотах. Воск, получаемый при вощении, был очень востребован в хозяйстве, а вощеник (воскобойник) — весьма распространенной профессией. В специальных вощечнях пудами изготавливали воск высокого качества («белый») и низкого качества. Белый воск шел на изготовление свечей, вощаниц (небольших сосудов, где обычно хранилась «святая вода»). Простой воск шел на пропитку тканей (бязи, полотна), которые назывались «вощанками».
Еще одна специальность, малоизвестная ныне, — войлочник, изготавливавший войлок из воловьей и коровьей шерсти. Из войлока шили шапки и сапоги, делали ковры и коврики разных размеров. В «Домострое» XVI века давался совет прополаскивать время от времени войлоки, положенные у входа в сени.
Были еще крашенники, красящие холсты; кружальщики — мастера, делающие кружала из досок для выкладывания каменных сводов; замочники, изготовлявшие замки; золяники, очищавшие золой кожи и полотно; кучевозы — перевозчики сена; воштари — возчики, упоминаемые в исторических источниках чаще всего в связи с перевозкой бревен, леса, но, конечно же, их использовали значительно шире, при перевозке любых грузов. А также множество еще ушедших в небытие ремесленников, специализирующихся на тех или иных видах трудовой деятельности, которых обобщенно называли на Руси «деляры».
Любопытно, что какого бы ремесленника мы ни взяли, по народным русским представлениям, перед нами почти обязательно является… пьяница. И его пьянство было неспроста; запивал он обычно от осознаваемой своей приближенности к нечистой силе, от нерасторжимой связи с чертями, дьяволом, ведьмами, колдунами и прочей нечистью. В XVII веке ходила в рукописных списках «Притча о хмеле», в которой о мастеровых людях говорилось следующее: «Аще которой мастеровой человек учнет меня (хмельного пития. — Л. Ч.) держатца, аз бо сотворю его ленива, и руки его станут дрожать, и делать ничего не восхощет»[182].
«Тонко прясть, ловко шить…»
Прядение, ткачество и шитье считались не ремеслом, а умением, которым должна обладать каждая женщина. Ведь купить готовую ткань или одежду было ох как сложно! Всё приходилось делать самим домохозяйкам: сначала напрясть пряжу, затем намотать нитки на мотовило, провести снование, навивание основы на кросна, из полученных ниток соткать на деревянном ткацком станке полотно, из которого потом раскроить рубахи, юбки, штаны и другие предметы одежды и сшить их руками, а затем еще и украсить вышивкой-оберегом. Поэтому когда в семье рождалась девочка, то пуповину ей перерезали на прялке или веретене, чтобы предопределить ее развитие в нужном направлении. Умение «тонко прясть и ловко шить» включалось в пожелания всем девушкам, мечтающим выйти замуж. Но начинать учиться сему мастерству следовало уже в детстве, наблюдая, как матери и старшие сестры прядут и поют песни под жужжание веретена, как они проводят снование, ткут полотно и только после этого кроят одежду и шьют ее. Вытянув свою первую нитку, девочки бросали ее в огонь, приговаривая: «Печь, перепечь, научи меня прясть по-тоненькому, по-ловенькому»[183]. Девочки часто учились прясть на так называемых «супрядках», то есть совместных прядениях группы женщин и девушек, широко распространенных у всех славянских народов. Здесь девочка не только училась прясть, но и узнавала народные сказки, былички, песни. В Пермском крае супрядки устраивали как обряд приема молодоженов в сообщество женатых; для этого женщины целый день пряли и шили в доме молодоженов, а уходя вечером, хлестали веником хозяйку.
Прядение — это самое распространенное занятие женской половины древнерусского общества. Летописец Нестор писал о «добрых женах»: «…руце свои простирает на полезная, локти своя устремляет на вретено…»[184] Изготовление пряжи часто сравнивали с созданием полотна жизни, нитей судьбы, доли человека, а проталкивание челнока в зев при тканье наводило на эротические ассоциации. Покровительницей прядения (наряду со всем женским хозяйством) считалась Мокошь, которую, согласно записям этнографов XIX столетия, особо почитали в Новгородской и Вологодской губерниях, а также на Пинеге. Увеличение пряжи, так же как и спутывание нитей, приписывали домовому или домовой бабе, «запечельнице» (в Онежском крае), «суседке» (в Томской области), «маре» или «марухе» (в Олонецком крае), кикиморам, русалкам, шутихам и другим подобным женским мифологическим персонажам. Их прядение совершалось в ночное неурочное время и могло привести к весьма печальным последствиям вплоть до смерти кого-то из домочадцев. Поэтому пряжу нельзя было бросать где попало, оставлять на ночь в бане и т. п. На Святках в Костромской губернии существовала традиция изображать, как старуха-кикимора в рваной одежде прядет, сидя на полатях, девушки хватают ее за ноги, а она бьет их палкой. Сюжет этот возник из языческого в своей основе представления о том, что прядение, связанное с кручением и верчением, может плохо повлиять на все живое, а посему имеет ряд запретов.