[364], не поселяя ее в крепости Грозный.
Приводя аргумент в пользу возвращения пленницы в Большую Чечню, генерал-майор Фрейтаг писал:
облагодетельственная Государем Императором, она может рассказами в Чечне о Высочайшей Императорской фамилии более принести нам пользы, чем пребыванием в Грозном, которое она будет считать для себя наказанием[365].
Как видим, царские власти и военная администрация не упускали случая для создания положительного имиджа среди непокорного населения, прибегая даже к таким методам.
Конечно, немногим из горских пленниц была уготована подобная честь. Повседневная жизнь тысяч пленниц проходила обыденно, в постоянных бытовых и моральных тяготах. Плен для женщин становился экстремальной повседневностью, сказывался на физическом и психическом здоровье. Лишь надежда на освобождение согревала их сердца.
Судьбы пленниц складывались по-разному. При определенном стечении обстоятельств они могли выйти замуж за иноверца. В частности, в фондах Главного штаба Кавказской армии имеются документы, содержащие сведения о том, что рядовые русские солдаты обращались с ходатайством к своему военному начальству, чтобы те разрешили им вступать в брак с пленницами[366].
Имели место случаи, когда девушка-горянка выходила замуж за иноверца, перейдя в его веру. Но это случалось крайне редко. В свете сказанного представляют интерес сведения русского офицера царской армии Палавандова, который поведал о судьбе пленницы горянки. По имеющимся сведениям, попав в русскую семью и со временем излечившись от раны, она смирилась со своей судьбой[367]. Мало того, приняв православие, удачно вышла замуж[368].
Учитывая масштабы пленения, стали издаваться специальные указы в отношении пленниц. Анализ этих актов позволяет нам выявить особенности политики государства в отношении пленных женщин.
Представляют интерес указы императора за 1833 и 1842 годы, которые касались пленниц с Кавказа. Учитывая, что это был период активных военных действий, то пленных было много. Указом 1842 года разрешалось пленниц с их личного согласия отдавать на воспитание тем, кто этого пожелает[369]. При этом большое внимание уделялось моральным качествам тех лиц, которые брали на воспитание девочек-пленниц, а возраст опекуна должен был быть не менее 25 лет[370].
В подтверждение сказанному можно привести историю, которую в своей книге поведала М. Н. Чичагова:
Во время взятия Гуниба случился трогательный эпизод. В пещере, около которой происходила схватка Ширванского полка с мюридами, нашли женщину с грудным ребенком. Женщина была убита, а ребенка спас прапорщик <…>. Командир полка, полковник Кононович, взял малютку к себе, окрестил ее, дал ей имя Св. Нины и положил ей на зубок значительную сумму денег[371].
По сведениям автора, участие в судьбе ребенка принимали и сослуживцы полковника Кононовича, а в полку ее стали называть Ниной Ширванскою[372].
Безусловно, в наиболее кровавые периоды в истории Кавказской войны, когда русская армия проводила успешные боевые операции, число горских пленниц многократно увеличилось. Как правило, пленниц сначала отправляли в Новочеркасск, а затем уже решалась их дальнейшая судьба.
Издавались специальные указы, которые касались только девочек аристократического происхождения. Так, например, указом Николая I от 5 мая 1842 года определялось будущее черкесских пленниц. В указе также было прописано, как поступать с несовершеннолетними черкешенками, в частности
тех из них, кои дворянского происхождения и коих пожелают взять на воспитание женатые офицеры, отдавать им, а всех прочих затем отправлять, как было назначено и прежде, в Московский Воспитательный Дом[373].
Помимо этого, в указе отмечено, что при достижении 25 лет девушки сами могли решить свою дальнейшую судьбу.
Восстановление в 1844 году кавказского наместничества позволило наместнику князю М. С. Воронцову с учетом местной специфики определить судьбу пленных. Безусловно, правила обращения с пленниками не должны были противоречить российским законам. Особое внимание в документе уделялось судьбам женщин, членам их семей и сиротам.
В частности, наместником были юридически оформлены правила попечительства над пленницами-горянками. По этим правилам разрешалось не отправлять пленниц в Новочеркасск[374]. При этом обязательно принималось во внимание согласие самих пленниц, а также особое значение придавалось моральным качествам попечителя, которому доверялись юные пленницы-горянки.
Что касается указа императора об отправке в Московский воспитательный дом, то здесь детально были прописаны все пункты. Особое внимание было уделено пленницам из семей знатных горцев.
1) Таковых детей отправлять из Новочеркасска в Московский Воспитательный Дом при уряднике или благонадежном казаке, с отпуском прогонных денег, как для сопровождающего, так и на каждых трех девочек на одну одноконную подводу.
2) Вменить в обязанность препровождающему уряднику или казаку сдавать сих детей в Воспитательный Дом по списку, в котором означать лета, имена и прозвания каждой девочки.
3) Для сокращения издержек отправлять означенных детей в летнее время, и именно: в мае и августе месяцах; а до того содержать их в богоугодных заведениях, подведомственных Войсковому Приказу Общественного Призрения.
4) Малолетним девочкам и препровождающему их уряднику или казаку производить в сутки на продовольствие по пятнадцати копеек серебром на каждое лицо, и сверх того снабжать девочек одеждою по табели, для сиротского дома установленной, с тем, чтобы одежда эта, если она не нужна будет для них в Воспитательном Доме, поступала обратно в ведение Войскового приказа Общественного призрения.
5) Всю издержку на этот предмет <…> отнести на счет казны[375].
В 1847 году наместником М. С. Воронцовым было подписано специальное распоряжение, согласно которому определялись правила в отношении пленных горцев, было рекомендовано отправлять их в губернии Российской империи[376]. В распоряжении особо оговаривались условия содержания пленных «женщин и девиц», которые могли оставаться при желании на попечении. А. Н. Маремкулов, давая оценку инструкциям в отношении пленниц, писал:
…нижним чинам дозволялось вступать с ними в брак при условии принятия христианства, причем прозелитизм не должен был носить насильственный или обольстительный характер[377].
В соответствии с «Правилами о поступлении с пленными и добровольными выходцами из горцев» важным пунктом являлся последующий обмен пленных горцев на русских пленных.
За всеми этими указами таится неприглядная практика государства, «благие намерения», мнимая забота о пленницах. Безусловно, никого не заботила их дальнейшая судьба. К сожалению, за редким исключением, нет сведений о том, как сложилась судьба пленниц на чужбине.
В годы Кавказской войны торговля пленными кавказскими женщинами становилась серьезным источником обогащения для офицеров – участников военных операций. Они не упускали возможности продать пленниц в качестве экзотического товара, на который был высокий спрос в первой половине XIX века среди столичной знати. Кроме того, большое количество пленниц отправлялось в русские губернии в качестве дворовой прислуги[378]. Князь С. М. Волконский отмечал в своих воспоминаниях, что в высшем свете была на них мода[379]. Кроме того, восточные женщины становились для русских дворян своеобразным финансовым вложением, их в последующем могли еще и очень выгодно перепродать[380].
По имеющимся сведениям, русские военные не гнушались и торговлей русскими женщинами, видя в этом возможность хорошо заработать. Так, по словам А. А. Цыбульниковой, такую неприглядную практику русские офицеры использовали в своих финансовых интересах[381].
В свете исследуемой темы интересны оценки исследователей в отношении участи пленниц. Так, в дореволюционной историографии сложилась точка зрения, что и сами пленницы, и их семьи к данной практике относились весьма спокойно. По мнению некоторых исследователей, плен не воспринимался как что-то унизительное, недостойное человека, а, наоборот, в период социальных потрясений давал кров и пищу. Так, по мнению Н. Ф. Дубровина, для женщин в самой продаже в рабство не было ничего оскорбляющего их человеческое достоинство[382].
Оригинальна точка зрения Е. П. Ковалевского, полагавшего, что родители не препятствовали продаже дочерей в Турцию, видя в этом единственную возможность для попечения своих детей. При этом автор полагал, что родители руководствовались меркантильными соображениями: проданные в рабство дочери могли попасть в гаремы могущественных пашей, а если повезет, то и султанов.
Еще более циничным является мнение Ф. Ф. Торнау, который проводил аналогию между пленением и замужеством кавказской женщины, указывая на то, что «у мусульман девушка, выдаваемая замуж, равномерно продается»