. В частности, в ведомости «О числе освобожденных от горских народов русских пленных» упоминалась казачка Авдотья Минеева с детьми[416]. По имеющимся архивным данным, в сентябре 1841 года из плена была возвращена казачка Татьяна Маслакова со своими малолетними сыновьями[417].
Имеются сведения о 17-летней дочери казака Рагункина Афросиньи из станицы Червленной, которая была взята в плен в 1858 году во время нападения горцев на станицу. Девушка была увезена в горы, где ее продали за 150 рублей. Освободить девушку смогли лишь после взятия Гуниба в 1859 году[418].
Как уже отмечалось, нередко пленницы становились предметом продажи. И. Ф. Бларамберг в своей работе «Кавказская рукопись» описывал сюжет, связанный с казачкой из станицы Калиновской, которая была похищена горцами во время набега. По сведениям автора, горцы требовали за нее 2000 рублей выкупа[419]. Более того, семье девушки пришлось выплатить горцам не только оговоренную сумму, но и деньги за лечение, за крышу над головой и даже цепи[420].
И. Ф. Бларамберг полагал, что чеченцы, живущие по соседству с казаками, назначая выкуп, исходили из достатка семьи пленника[421].
Нередко женщины после пленения становились объектом следующего похищения. В архивах (ГАКК) имеются сведения о похищенной в ходе набега на станицу Круглолесскую казачки Прасковьи Фандеевой. В последующем она же была повторно похищена и перепродана черкесам. И только спустя более десяти лет девушку выкупила российская сторона[422]. В материалах фонда имеются дела о казачках Кубани, которых обменяли на пленных черкешенок[423].
Обмену содействовали и российские власти, которые давали не только право атаманам казачьих войск избавлять людей из плена путем обмена[424], но и при определенных обстоятельствах выкупать пленных[425]. Собранные денежные средства находились на строгом контроле у правительства, что было прописано специальным указом императора Николая I, датированного 1833 годом.
После окончания Кавказской войны правительство всячески пыталось пресечь работорговлю. Значительное число пленников-христиан продолжали находиться на территории Дагестана. Участь их была жалкая, о чем в своей записке от 30 марта 1861 года к главнокомандующему Кавказской армией князю Барятинскому докладывал начальник Дагестанской области[426].
Русские власти нередко, руководствуясь принципом «цель оправдывает средства», прибегали к политике пленения. Например, после побега Сурхай-хана Аварского в Персию его семеро детей и женская половина ханского дома «48 девиц и женщин» находились в плену у Ермолова[427]. Лишь после возвращения в Аварию Сурхай-хана Ермолов дал согласие на их освобождение.
Безусловно, на жизнь знатных пленниц оказывали влияние многие факторы, обстоятельства пленения, условия договоренности, их статус и др.
В драматических событиях Кавказской войны политический резонанс получило пленение грузинских княгинь Чавчавадзе и Орбелиани в 1854 году. По имеющимся сведениям, Шамиль совершил дерзкий набег на имение Цинандали Телавского уезда Грузии и захватил более 600 пленников, из которых 349 были женщины, в их числе княгини Анна Чавчавадзе и Варвара Орбелиани со своими детьми и прислугой[428].
По мнению Дж. Баддели, пленение двух княгинь давало Шамилю возможность вернуть своего сына Джамалуддина[429].
Известие о захвате знатных женщин не оставило равнодушным никого, включая самого императора Николая I, которому новость сообщили в одном из рапортов российской администрации[430]. Император тотчас же потребовал освобождения пленниц, являвшихся «родными внучками последнего грузинского царя»[431]. По всей Грузии собирали денежные средства для освобождения княгинь. Видимо, в силу исторического опыта общения с горцами грузинское общество усматривало все же лишь финансовый интерес. Причина же, как отмечалось выше, изначально была в попытке Шамиля вернуть своего сына Джамалуддина[432]. По прошествии некоторого времени, как показывают источники, в деле мог появиться и материальный интерес[433]. Военный министр князь В. Долгоруков доложил Николаю I условия, выдвинутые Шамилем[434].
По имеющимся сведениям, переговорный процесс затянулся, так как Шамиль потребовал за освобождение женщин выкуп, что было его ошибкой[435]. Сумма выкупа в один миллион рублей стала предметом долгих переговоров, и лишь спустя месяцы она была сокращена до 40 тысяч[436].
Детальное описание переправы княгинь А. Чавчавадзе и В. Орбелиани из Грузии в резиденцию имамата Дарго – Ведено, имеется у Дж. Баддели. Автор писал, что переправа в горы проходила в экстремальных условиях, а с женщинами обращались жестоко[437]. В любой момент их могло унести сильное течение реки[438]. Страшным испытанием для женщин была трагическая гибель маленьких детей, четырехлетняя дочь княгини Чавчавадзе был затоптана лошадьми[439]. Матери были свидетелями, как их детей засовывали вниз головой в мешок, а обессиленную няню грудного малыша зверски убили[440].
Несмотря на строжайший приказ Шамиля не обижать княгинь и неминуемое наказание ослушавшихся, по сведениям М. Н. Чичаговой, мюриды все равно не исполняли его[441]. По мнению автора, они беспощадно обращались с княгинями во время всего путешествия до Дарго-Ведено[442]. Чичагова считает, что мюриды были уверены: об их жестоком обращении с княгинями Шамилю никто бы не донес, а сами пленницы об этом и не подумали бы[443].
После тяжелых испытаний переправы, княгинь доставили в резиденцию имама, в селение Ведено. Женщинам пришлось адаптироваться к новым условиям жизни, привыкать к быту, строить отношения с окружающими их людьми.
М. Н. Чичагова в описании повседневной жизни пленниц ссылалась на книгу Е. А. Вердеревского[444], опубликованную в 50‑е годы XIX века. Учитывая, что Вердеревский услышал трагическую историю пленения княгинь из их собственных уст, материал, изложенный в книге, у М. Н. Чичаговой не вызвал сомнений в достоверности[445].
Знатные пленницы не были обделены вниманием со стороны семейства имама, даже сам Шамиль проявил заботу: по его распоряжению в их комнате был переделан камин[446]. Скорее всего, под камином автор подразумевала традиционный очаг, которым отапливалось жилище горцев. Заботились и о надлежащем питании княгинь. По сведениям Чичаговой, имам Шамиль гневался, если видел, что для пленниц готовилась скудная еда[447].
Дж. Баддели, описывая пребывание пленных княгинь, отмечал, что отношение к женщинам не было жестоким, но кормили более чем скромно[448]. По мнению автора, княгинь больше тяготила долгая неопределенность их дальнейшей судьбы.
Описывая моральное состояние женщин, М. Н. Чичагова предположила, что бежать княгини не пытались, но не теряли надежду на спасение, которое должно было прийти от правительства[449].
Безусловно, тяготы пленной жизни скрашивало общение. Особую моральную поддержку княгини видели от жен имама Шамиля, с которыми у них сложились доверительные отношения. Вероятно, среди жен имама они выделяли Шуанет. Похожая среда, происхождение сближали их с Шуанет, которая и сама не упускала случая поговорить с грузинками. Душевный комфорт княгиням давало общение с гувернанткой детей Чавчавадзе, француженкой Анной Дрансе, которая напоминала им о привычной жизни в Грузии[450].
Надо отметить, что после освобождения из плена Анна Дрансе одной из первых в своих мемуарах поведала миру о долгих восьми месяцах плена. По сведениям Дрансе, участь княгинь была незавидной, им многое пришлось пережить в Ведено. Их не смогли сломить ни опасность пути из Цинандали в Ведено, ни смерть детей[451].
Анна Дрансе отмечала содействие в освобождении пленниц жен Шамиля Шуанет и Заидат. Так, по совету Шуанет княгиня Варвара Орбелиани обратилась к Заидат, чтобы та попросила своего отца шейха Джамалуддина вмешаться в переговоры об освобождении пленниц. Княгиня, желая вызвать сострадание у Заидат, ссылалась на ухудшение здоровья сестры, на мучения маленькой дочери[452]