слых. Но вот теперь у малолеток откуда-то взялся иммунитет. Если у нас та же история тут, то, может, детки за старшими уже что-то заметили. Я Юльку попросил поискать местный чат бездарностей, они так себя называют.
— Блин, взрослым дядькам внедряться в детский чат… Как-то это…
— Нормально. В интересах следствия. Если взрослым чем-то мозги моют, дети первые от этого пострадают. Что пишут, на что жалуются?
— Щас… Да они тут больше хвастаются, чем жалуются. Пацан пишет, пятьдесят раз с хлопком отжался сегодня… и мечтает до сотни дойти к осени. Ну-ну, мечтать не вредно. Девчуля хвастается — впервые в жизни выдержала две недели на огурцах и кефире… не, ну это ваще не здорово. Чего еще… про учителей каких-то сплетничают, кто как перед ЕГЭ психовал.
— Не то, ЕГЭ — это давно было… Свежее ищи, о любых взрослых.
— Я пролистываю, пролистываю… Не так уж им интересны взрослые, то есть мы. Кстати, отлично их понимаю, мы и сами себе не интересны… Так, пацан пишет — батя ему мозг выносит за то, что он книг не читает, а сам батя только ленту скролит и на порносайтах зависает… но это всегда так было, годами, сколько пацан себя помнит. О, вот свежее — мамаша вчера кого-то вздрючила за бардак в комнате… Вот уж что не меняется от поколения к… А-а-а, Саня, тормози, стоп!
Перед капотом пешеход — из ниоткуда. Бью по тормозам. Машину заносит в сторону, салон наполняется визгом шин и запахом паленой резины. Потом то ли повисает мертвая тишина, то ли пульс в ушах заглушает все звуки. Потные ладони прилипают к рулю. Но ведь удара о капот не было? Не было же?
Выдыхаю — пешеход цел, вон, на обочине стоит, глазами лупает. Вернее, цела — баба это. Медленно и тщательно, словно мне восемнадцать и я сдаю площадку, паркуюсь на обочине. Дрожащими руками открываю дверцу, вываливаюсь наружу и с грацией деревянного солдатика подхожу к дуре-тетке. Ору:
— Корова тупая, коза слепошарая, тварь косорылая! Куда ты перлась? Здесь четыре полосы, перехода нет, скорость девяносто, то есть все сто десять едут. Вон, разделитель даже поставили от таких придурочных! Перелезала⁈ Тебе жить надоело⁈ Ну так иди повесься на вожжах, а то кого-нибудь посадят за тебя, как за человека!..
Тетка не старая еще, лет сорок на вид — рановато вроде для деменции…
— Извините, — лепечет дура. — Простите, пожалуйста. Извините. Я не нарочно. Я… на работу опаздываю.
Подхватывает сумку и убегает. Да и черт бы с ней — душу слегка отвел, а что еще взять с тупой бабы… Как она вообще дожила до своих лет с такими привычками?
— Мы только что въехали в город, — тихо говорит Олег.
Когда настраиваешься на поиск подозрительного, подозрительным выглядит абсолютно все. Вот та женщина неестественно ярко накрашена и слишком громко смеется. Чернявый продавец сувениров глядит угрюмо — задумал что-то? А продавец фруктов, наоборот, выбегает из-за прилавка и чуть ли не хватает прохожих за рукава, пытаясь подтащить к прилавку с квелыми ягодами. Эта группа быковатых парней выглядит хмурой, кажется, они чем-то недовольны… впрочем, на глаз не определишь, одаренные они или нет.
Пожалуй, можно быть уверенным в одном: если тут что-то и происходит, то не та же фигня, которая случилась у меня дома. Лица у людей… разные, но засилья блаженных полуулыбочек — как вспомню, так вздрогну! — нет и в помине.
В кармане толстовки — новые корочки, куда более солидные, чем те, что справил мне Леха. Оказывается, мы с Олегом теперь официально служим в очень серьезной организации; звания не указаны, а должности обозначены обтекаемо — «сотрудник». Денег на карту вчера пришло куда больше, чем мы при всем желании смогли бы прокутить в этом тихом солнечном городе.
Заселяемся в гостиницу «Волга», три провинциальные звезды. Рамка на входе не реагирует на мой ПММ, прикрытый длинной рубашкой навыпуск — ну кто бы сомневался, стоит тут для вида просто. Девушка на ресепшн заставляет нас обоих заполнить простыню анкеты — почему-то обязательно от руки. Спрашиваю:
— Может, просто паспорт отсканируете? Сто лет уже везде так делают…
Мое предложение пугает девушку, она бледнеет и отчеканивает:
— Никак нельзя, таков порядок! Каждый постоялец должен заполнить анкету собственноручно и в трех местах проставить личную подпись!
В каждой избушке свои погремушки… Идем обедать в ресторан при гостинице — с белыми скатертями и траченым молью чучелом медведя. Выбираю блюдо и говорю лопоухому официанту:
— Мне, пожалуйста, утиную грудку…
Официант аж вздрагивает:
— Очень извиняюсь, утиной грудки сегодня нет! Это не мы виноваты! Поставщик подвел!
Почему он так волнуется? Не расстреляют же его за то, что на кухне нет какого-то блюда… Заказываю другое. Еду приносят быстро, правда, приготовлена она так себе — овощи недоварены, а мясо, будто бы для симметрии, пережарено. Зато в качестве компенсации за то, что первого заказанного мной блюда на кухне не оказалось, приносят красивый десерт от заведения. Отдаю Олегу — братюня с детства обожал сладкое.
Спрашиваю:
— Тебе не кажется, что какие-то они тут все… напряженные?
— Сань, хочешь честно? — брательник уже устряпался взбитыми сливками. — Какой-то тут напряженный — это ты. Знаешь, в физике есть такая штука — эффект наблюдателя? Может, они все напрягаются, потому что на твои вайбы реагируют?
— Все может быть. Я до сих пор не в своей тарелке из-за этой психической, которая нам под колеса бросилась… Главное, там же метровый барьер между полосами — и не поленилась же перелезть! На работу она опаздывала… зла не хватает. Был бы вместо нее мужик — морду бы начистил в воспитательных целях, и коуч по управлению гневом меня бы оправдал. Ладно, вытирай морду. Давай расплатимся и двинем в этот чертов центр занятости, посмотрим, что там творится…
Олег вертит в руках белоснежную тканевую салфетку, а потом, воровато оглянувшись, вытирает рот тыльной стороной ладони. Понимаю его — самому всегда неловко их пачкать.
— У меня другое предложение, — Олег по-мальчишечьи улыбается. — Центр занятости и завтра никуда не денется. Что, если сегодня мы просто осмотримся? Оценим обстановку. Погуляем, проще говоря. Проведем, так сказать, разведку боем.
Смотрю на братца скептически:
— Боем?
— Ну… как бы это сказать… разведку туризмом.
— То есть разведку методом околачивания груш. А не в том ли дело, что ты на базе черт-те сколько торчал почти безвылазно?
— В этом тоже! Пусть и люксовая, но все же… — Олег косится на свой лежащий на столе телефон, но все же заканчивает: — тюрьма. Я все понимаю, есть такое слово — надо… Но давай сегодня погуляем! Помнишь, когда мы в последний раз здесь были? Лет пятнадцать назад? Последнее лето, когда папа был здоров…
Киваю. Отец к семейному отдыху относился ответственно — как и ко всему в жизни. Раз в месяц мы все садились в заводящийся через раз дедов жигуль, на смену которому пришел почти новый кореец, и ехали осматривать достопримечательности. Поэтому все мало-мальски архитектурно значимые церкви, кремли и усадьбы в радиусе пары дней автомобильного пути от дома я помню наизусть.
Олег строит умильную гримаску: бровки домиком, глаза распахнуты, как у котика из «Шрека». Мама никогда не могла устоять перед этим приемчиком, и когда-то это меня бесило… Теперь это все — дела минувших дней. Как говорят англичане, вода под мостом.
— А знаешь, Олежа, гори оно все огнем! Идем.
Этот город не так популярен у туристов, как наш и многие другие в окрестностях — церкви не особо древние, значимых исторических памятников нет. Судьбоносные события происходили где угодно, но только не здесь. Для города это оказалось к лучшему — его ни разу толком не перестраивали, центр до сих пор организован по Екатерининскому градостроительному плану. Улицы лучами расходятся от центральной площади, которую местные любовно называют Сковородка. Сохранилось много старой застройки, и запущенный вид только добавляет ей естественности. Вон кошка нежится в косых солнечных лучах на резном крыльце девятнадцатого века. Бабуля в платочке возится в палисаднике. Дворник старательно метет пластиковой метлой и без того чистый тротуар.
— А помнишь, в этом кафе мы обедали, когда последний раз тут были с папой, — говорит Олег. — Я еще взял тартар, потому что не знал, что это такое. Давился сырым фаршем, как дурак, и дристал всю обратную дорогу… Надо же, кафе до сих пор работает. Даже вывеска не изменилась.
— Это когда мы уже могли позволить себе кафе, да. Раньше-то мама бутерброды с собой делала…
— Блин, забыл! Она и в этот раз сделала, с запеченной свининой. Так и лежат в багажнике. Теперь их уже только… отпустить на волю.
— Балда! Мама старалась, бутерброды делала — а мы пережаренным мясом давились в кабаке! Сказал бы хоть…
Пытаюсь пихнуть Олега в плечо, но он уворачивается — не зря, значит, тренировался — отскакивает в сторону, смеется:
— Давай кто быстрее до той церкви!
Не дожидаясь ответа, рвет с места. Эта наша старая игра, в детстве я иногда позволял Олегу выигрывать. Но сейчас братюня в поддавках не нуждается! Бегу за ним, выравнивая дыхание уже в процессе. До церкви метров двести, надо поднажать! Черт, как этот лось чешет-то — а давно ли жопу от компьютерного кресла отрывал со стоном. Рву вперед, с силой отталкиваясь от щербатого асфальта. Этот спринтерский бег чем-то напоминает полет… и Олег летит быстрее, чем я! Обувь у него, что ли, удобнее? До церковной ограды уже метров тридцать! Сердце стучит как бешеное, но я все же прибавляю темп — и мы с братом касаемся ограды одновременно. Или он все-таки на секунду раньше?
Я хрипло дышу, тяжело привалившись к металлическим прутьям, а Олежа довольно ржет — эх, молодость! Бабуля в цветастом платочке отрывается от клумбы, на которой возилась, и смотрит на нас через решетку с кротким упреком. Находим уличную колонку, умываемся холодной водой, пьем из ладоней. Примечаю обклеенный выцветшими рекламными плакатами ларек, захожу и копаюсь в холодильнике, пока не нахожу большой шоколадный рожок — любимое Олегово мороженое, я ему в детстве иногда такое покупал.