Каменные челюсти сомкнулись. Отделив защитников коридора от птичек, шершней, а может быть, и от аллозавров, они равнодушно смяли кореянку. Разрыв гранаты не отколол ни одного зуба.
Василий кое-как взгромоздился на ватные ноги. В ушах звенело, перед глазами качалась захлопнувшаяся каменная пасть. Накатила слабость. Рука, пошарив по телу, стала мокрой и липкой. Да, конечно… осколки своей же гранаты. Аника-воин, неумейка… и себя не сберег, и кореянку…
Только одно и было хорошо: коридор захлопнулся. Если каменные челюсти не разожмутся, если противник не придумает еще какую-нибудь пакость, то все в порядке, атаковать ему вроде больше неоткуда… если же это не так – что ж, будем отбиваться до последнего. Делай что должно, и будь что будет. Черт, рана некстати. Не отключиться бы… Титос один не выстоит…
– Ты извини, но остаться должен только один, – послышалось за спиной, – и лучше я тебя, чем ты меня.
Василий не успел ни понять, что происходит, ни даже повернуться к греку лицом. Он еще успел почувствовать, как первая пуля ударила в спину, прошла, раздирая внутренности, насквозь и как весь мир наполнился невыносимой болью, но уже не ощутил следующих ударов и не видел, как темный полированный пол сначала медленно, а затем все быстрее несется ему в лицо. Как локомотив во сне. Как палуба той дурацкой баржи наяву…
Сейчас же пришлось зажмуриться от яркого света. Удивившись тому, что посмертное бытие, оказывается, существует, Василий поморгал, заслонился ладонью, а когда отнял ее от глаз, не сразу поверил увиденному. Он лежал на полу в трусах и майке, над ним матово светился потолок хорошо знакомой круглой гостиной, автомат и камуфляж подевались неведомо куда, сердце стучало отбойным молотком, но дышалось на диво легко. Никакого намека на раздирающую боль. Жив… Жив!
– С прибытием, – донесся откуда-то издалека, будто сквозь вату, знакомый голос. – Ты бы оделся, что ли.
Опять их было двое: курчавый панамец Хорхе с брюшком навыкате и белокурая бестия Ральф, только глаза у обоих теперь были шалые, а в позе – ни малейшей вальяжности. Кресла пустовали; Ральф в позе роденовского мыслителя, притом погруженного в великую скорбь, сидел на невесть откуда взявшемся здесь низком табурете, а Хорхе – просто на полу, привалившись к креслу и вытянув ноги. Но оба были в привычной одежде.
Василий кое-как перевалил себя в сидячее положение. Осознав, что незачем отсвечивать нижним бельем, он мигом вырастил на себе штаны и рубаху. Прежние способности вернулись, а как их не хватало там, в коридоре!.. Кроссовки оказались малы, и при попытке увеличить их на один размер они удлинились сразу на три, как у клоуна.
– Не торопись, – добродушно посоветовал Хорхе, – отдышись для начала.
Дельный совет. Василий дополз до ближайшего кресла и тоже привалился к сиденью спиной.
– В том коридоре… – с трудом выхрипел он, – у тебя как там было? Сталактиты со сталагмитами тоже смыкались?
– В каком еще коридоре? – Хорхе даже не удивился. – Никаких коридоров. У меня лес был. Только не такой, как у нас в Панаме, а… – Он повертел рукой, пытаясь изобразить, какой был лес, не изобразил и бросил. – Дрянной, короче, лес.
– А у меня пляж, – без энтузиазма сообщил Ральф, не меняя позы скорбного мыслителя. – Совсем маленький, песчаный. Песок рыжий, как кирпич. Скала слева, скала справа, скала сзади, а из моря лезла всякая мерзость. Потом – большая волна вроде цунами…
Покачал головой и замолчал, похоже, удивившись своему многословию.
– Ирвин отчислен, – сообщил Хорхе.
Василий даже не сразу вспомнил, кто такой Ирвин. Потом сообразил: фаворит, лидер по очкам.
– За что?
– А они с Ральфом, понимаешь, полезли на скалу, спасаясь от волны, ну один и столкнул другого. Кто кого – догадываешься?
– Зачем это Ирвину?
– Это ты у него спроси – зачем, – посоветовал панамец. – Я так думаю, наш умник решил еще увеличить дистанцию между собой и номером вторым, чтобы у Рудры не осталось никаких сомнений насчет того, кто лучший из кандидатов. Ну, у Рудры и не осталось никаких сомнений… Слышь, Ральф, теперь ты у нас фаворит.
– Иди ты знаешь куда? – обозлился Ральф.
– Что, не понравилось умирать? – покачал головой Хорхе. – Это пройдет. Слышь, Базиль, а тебя тоже убивали? Ну конечно. Даже не буду спрашивать кто. Все ясно. Кореянка жива-здорова, а грек отчислен.
– Откуда знаешь? – Василий раскрыл рот.
Хорхе прыснул.
– Посмотрел бы ты на себя, мертвец недоделанный… Ладно, не злись. Досталось тебе, вижу. Ничего, скоро оклемаешься, сам поймешь.
– Мин Джи точно жива?
– Точно, точно… не дергайся. Жива она. А что? – Темные глаза Хорхе загорелись интересом.
– А ничего, – отрезал Василий. – Кстати. Тебя тоже убивали?
– Смотря когда, – веско сказал панамец. – В этот раз – нет. А раньше – было. Умирал, но не умер, и Рудра тут ни при чем. Это еще там, в той жизни… Словом, я тебя понимаю. Мне тогда тоже не понравилось.
– Валентин отчислен, – сказал вдруг Василий, не понимая, почему он уверен в этом. Знание само оказалось в голове.
– Ага, приходишь в себя, – с удовольствием констатировал Хорхе. – А ну-ка тест тебе: за что он отчислен?
– За пассивность в бою.
– Скажи уж прямо: за трусость. Помнишь, он говорил, что нельзя ходить в разведку с писателем? Тонкая, мол, натура ценности необычайной, беречь ее надо за счет других… Сам понимал это лучше всех, сам же и объявил себя слабым звеном. Думал, скромность ему поможет, она и помогала – до проверки.
– Сам вижу, – пробормотал Василий.
– Ты, помнится, спрашивал, не много ли русских среди кандидатов, – продолжал разливаться Хорхе. – Ну вот, теперь одним меньше. А вообще-то – так, флюктуация. Иногда тех больше, иногда этих… Тут до тебя было аж пять китайцев, поди пойми, с какой стати Рудра к ним так воспылал… Теперь ни одного нет. А завтра, может, десяток папуасов объявится. Или эскимосов. А до меня, я слышал, старцы были, умудренные, жизнью битые, да только, говорят, они быстро поглупели, когда стали как молоденькие. Обрадовались, шалить начали. Нет, тут уж лучше не гадать, не нашего ума это дело…
– Именно что нашего, – внезапно возразил Ральф. – Мы не просто кандидаты, мы ученики. Должны учиться понимать.
Хорхе уставился на него с изумлением.
– Ну и как успехи в учебе, отличник? Много ты уже понял? Не подтянешь отстающего?
Ральф смолчал, только глубже погрузился в скорбную задумчивость. Панамцу быстро надоело на него смотреть.
– Ну а ты? – обратился он к Василию.
– Что я?
– Что ты усвоил, кроме того, что наш босс не жалует змей подколодных?
– То, что в этом он похож на нас, – пробурчал Василий.
– Так. Дельно. Даже информативно, если учесть, что Рудра не землянин и вообще не человек. А еще?
Вот допытывается… Ну ладно. Сейчас блеснем дедукцией.
– Там, в том коридоре, был не я. Копия моя там отстреливалась, и копия Мин Джи, и копия того гада, Титоса… Вот почему мы живы, а вовсе не потому, что Рудра заштопал меня и собрал Мин Джи по кусочкам. И в твоем лесу был не ты, а твой аватар!
– А ты умеешь складывать два и два, – похвалил Хорхе. – Давай дальше. Сделал один шаг, делай следующий.
– Сам делай, – огрызнулся Василий. – Знаю, знаю, что ты хочешь сказать! Мол, и тут мы не настоящие, аватары мы. Аватары-полубоги. А наши настоящие тела где-то складированы и лежат в нафталине, пока нас не отчислят. Ну давай, скажи это!
– Ты уже сам сказал, – ухмыльнулся панамец. – Давно понял?
– Да как сказать… Заподозрил – давно. А печенкой понял только сегодня.
– А то, что это не абсолютная истина, а просто наиболее вероятная гипотеза, твоя печень тоже понимает?
– Да понимает она, понимает!
– Только это понимает?
Василий разозлился.
– Ну чего пристал? Допер ли я, что наша битва была одним из тестов? Допер, представь себе!
Хорхе раздумчиво покачал головой.
– А вот тут притормози. Может, Рудра и впрямь устроил нам испытание, почему бы и нет? В медицине метод провокации для выявления болезни – один из самых эффективных. А может, наш босс говорил чистую правду, и тут мне нечего сказать. Допускаю и компромисс: полуправда. Каковы разборки между богами, я сказать не берусь, читай древнегреческие мифы, но тот или иной конфликт вполне может иметь место. И мы пригодились.
– Как Геракл олимпийцам?
– Ну, это ты хватил. В лучшем случае как рядовой канонир адмиралу Нельсону. Или вообще сопляк-юнга.
Да, подумал Василий, и от юнг бывает польза, а если нет, то и незачем держать их на корабле. Однако держат. Сейчас же пришлось признать: ни одной умной мысли не лезет в голову, одни тупые. Домохозяйке впору, любительнице борщей и телесериалов. Собственно, чего и ждать после хорошей встряски, как не мозгового штиля? Человек не человек, если эмоции не бьют его по мозгам. Нет, не бог я, не бывает у богов психологии, если только они ответственные боги, – только холодный рассудок, голый расчет и, может, чуток интуиции…
– А у тебя как было в том твоем лесу? – спросил он.
Хорхе начал рассказывать, понемногу увлекаясь, и даже перебрался в кресло, чтобы с комфортом подсигивать на нем и размахивать руками. Хищные деревья с гибкими, как удавы, стволами… Движущаяся липкая паутина… Призраки, неуязвимые для пуль и гранат, но боящиеся огнеметов… Корни с заостренными концами, так шустро выскакивающие из почвы вертикально вверх, что зазевался – вмиг оказался на колу… Сочувственно кивая, Василий завидовал. Он знать не знал, кто такие Джафар и Мередит, напарники Хорхе, но панамцу с ними явно повезло. Ему не стреляли в спину, его не сталкивали с кручи, не толкали в паутину и не пытались пристроить над выскакивающим корнем. Его не предавали. Это ли не счастье?
– …А потом деревья стали и вовсе резиновыми. Знаешь, как ветки пружинили? Крокодилы по ним так и летали с дерева на дерево. Лапы растопырит, пасть разинет и летит… И еще пауки…
– Какие еще крокодилы? – не понял Василий.