Он понял ответ: достаточно обнулить меня-сегодняшнего, и тогда останется лишь тот я-из-прошлого, что с мрачной решимостью обнулить себя топает на пешеходный мост по-над рекой… нет, не получается: теперь Рудра не должен вмешаться в попытку суицида, а ведь он уже вмешался! Отсутствие действия вместо действия – тоже вмешательство и притом временной парадокс в чистом виде. Быть может, ему все-таки можно вмешиваться в прошлое в исключительных случаях?
В самом деле: что такого я натворил на Земле, будучи кандидатом? Ушиб росомаху, продырявил извращенца. Спас девчушку и пацана. Вылечил нескольких неизлечимо больных. Ускорил извержение вулкана. Ликвидировал экологическую катастрофу местного масштаба. Не столь уж великие дела, чтобы нельзя было отменить их безболезненно для человечества, хотя детей ужасно жаль…
Как поступить?
Глотать таблетку, ясное дело. Хотя бы ради тех детей.
Но прежде…
С внезапной радостью он понял, что способен на это. Более того, с новыми возможностями создание резервной копии своей личности не представлялось чем-то особенно трудным. Когда в воздухе сгустился полупрозрачный шар размером с апельсин, Василий прилепил его к потолку – пусть сегодняшний Я повисит тут незримо для всех, может, когда-нибудь пригодится.
После чего улыбнулся, сунул в рот таблетку, сотворил в ротовой полости немного воды и глотнул.
Ни горечи, ни сладости. Вообще никакого вкуса.
Но что-то определенно изменилось.
– Сегодня нас покинут двое, – молвил Рудра в столь глубокой тишине, что удалось бы, пожалуй, услышать падение пылинки на пол, если бы в воздухе гостиной действительно витали пылинки. – Шестеро из вас справились с заданием, двое – нет.
Он выдержал паузу. Кандидаты боялись дышать. Не поворачивая головы, Василий скосил глаза налево, затем направо. Кому не повезло?
Мне?..
– Родион и Свангерою, – прервал молчание Рудра, – вы отчислены.
Испытав короткую вспышку отчаянной радости, Василий немедленно устыдился: мелкое чувство, недостойное, шкурное. Да и с чего бы расчеловеченному испытывать человеческие эмоции? Наверное, это рудиментарное, со временем пройдет. Деловой настрой – вот что требуется в любой ситуации.
Теперь он уже не таясь оглядел кандидатов и отчисленных и заметил, что пятеро из семи открыто занимаются тем же. Двое неудачников ожидаемо выглядели пришибленными. Глазеть на них никто не стеснялся: культурный человек устыдился бы, а полубогу можно.
Удивительным казалось лишь то, что отбракованные еще здесь.
– Родион, – молвил Рудра, – ты не хочешь ничего сказать?
Прямо как перед казнью, подумал Василий. Последнее слово приговоренного.
Глядя в пол, Родион покачал головой.
– С воспоминаниями или без? – спросил Рудра.
– С воспоминаниями.
Родион беззвучно исчез. «Сопьется», – подумал Василий. Рудра повернулся к Свангерою.
– А мне есть что сказать! – Пронзительный крик негритянки резанул уши. Она уже не сидела, а стояла, утопив кулаки в толстых боках, и вся тряслась от негодования. – Что я сделала не так? Я выполнила задание! Любой из нас его выполнил бы, там же не было ничего сложного! Что, нет?.. Все вы знаете, что я права. А я скажу, что со мной не так! Я неправильная! Я женщина, и я цветная из Ботсваны, вот что со мной не так! Второй сорт! Хуже мусора! Вы, белые, никогда не держали нас за людей! Слышь, Мин Джи, ты тоже не белая, так что готовься, станешь следующей…
Кореянка не реагировала на акустическую атаку. Маурицио морщился и смахивал на гнома, одновременно раскусившего лимон и стручок кайенского перца. Хорхе и Эмбер сдерживались. Ральф демонстративно поковырял пальцем в ухе. А Рудра, не дослушав, спокойно вынес вердикт:
– Без воспоминаний. – И негритянка исчезла.
В течение маленькой паузы Василий успел подумать о многом. Во-первых, о том, что он-то справился с заданием, по правде говоря, действительно легким, во-вторых, о том, что где-то все-таки таился подвох, на который напоролись двое из восьми, а в-третьих, о том, что Рудра может водить – и наверняка водит – кандидатов за нос, но в главном честен. Не нужно только раздражать его всяким вздором…
На подходе были и «в-четвертых», и «в-пятых», но тут пауза кончилась, и все подобрались.
– Я считаю, что вы вправе узнать, за что были отчислены эти двое, – заговорил Рудра. – До сих пор отсев шел по очевидным причинам, как то: слабость интеллекта, зашоренность, трусость перед лицом опасности, боязнь ответственности или, наоборот, чрезмерная самоуверенность, врожденная подлость, не вскрытая мной заблаговременно, – признаю свои ошибки! – и так далее. Глупцы, купившиеся на привычный мне облик и всерьез полагающие меня дьяволом, вообще не допускались к участию в конкурсе. – Он усмехнулся. – Кое-кто из вас уже догадался, что моя личина – простейший и самый первый тест… Впрочем, к делу. Выполненные вами задания вовсе не были бессмысленными, но соль не в них. Каждый из вас получил таблетку и после некоторых понятных сомнений принял ее. Смею вас уверить: таблетка не плацебо, она подействует, когда потребуется. И каждый из вас понял, что может создать свою – чисто человеческую – копию с тем, чтобы на всякий случай припрятать ее в надежном месте и восстановить, если понадобится, свое «я». Шестеро из вас не побоялись разгневать экзаменатора и сделали это, несмотря на вероятные, как им казалось, последствия. Двое – нет. Они и были отчислены.
Не ошеломленным выглядел только сам Рудра.
– Поясняю. Мне не нужны адепты, готовые идти за мной, не ведая сомнений. Еще менее нужны те, кто мечтает понравиться начальнику. Вечная ошибка лидеров – привечать и продвигать абсолютно лояльных, что, конечно, комфортно, зато отрицательный отбор обеспечен. Говорил же я Иисусу… впрочем, это к делу не относится. Вы рискнули, и вы выиграли, поздравляю. Но вас все еще вшестеро больше, чем необходимо…
Очередная малая пауза. Замереть и забыть дышать… Каким будет новое задание?
И тут Рудра огорошил всех.
– Теперь вы сами должны определить, кто из вас лишний, – сказал он, прежде чем растаять в воздухе. – Десять минут на размышление.
Так, сказал себе Василий, приехали.
Глава 15Люди как боги
Эрлик не стал тратить время на объяснение, по какому принципу он отбирает кандидатов в альтернативное человечество, и на неизбежный спор со мной, скептиком и привередой, – он просто сделал так, что нужная информация сама впорхнула в мою голову и распределилась там по неведомым извилинам. Ставлю все дарованные мне способности против пустой консервной банки – вы на моем месте тоже не заметили бы никаких действий с его стороны.
Для индивида, не обладающего как минимум докторской степенью по математике, его метод отбора показался бы полной абракадаброй. Но я понял.
Никакой интуиции, никаких гаданий на кофейной гуще и вообще ничего субъективного – лишь набор параметров в многомерной матрице. И весьма необычный способ их обработки.
Нет, неточно: интуиция все же присутствовала на начальном этапе отбора. Плюс большой опыт. Вместе они позволяли не терять много времени на отсев пустой породы в поиске золотых крупинок. Эрлик мог работать сразу с тысячами.
Заглянуть в душу найденной «крупинки» на всю глубину не составляло для него труда, а привести в действие математический аппарат было и того проще. Далее – при положительном результате – следовал личный контакт. Думаю, Эрлик действовал с избранными примерно так же, как со мной: сначала наделял какой-нибудь вкусняшкой, скажем умением двигать взглядом предметы или ходить по воздуху, выжидал, пока ошарашенный человек немного освоится, после чего являлся ему сам для делового разговора. Змий-искуситель без яблока!
Умные. Терпимые (до определенной границы) к недостаткам других. Неагрессивные, но не пацифисты, а те, кто способен ударить в ответ. Вечно неудовлетворенные настоящим. Пытливые. Мужественные ровно настолько, чтобы начать новую жизнь, навсегда отказавшись от прошлого. Очень важно: деятельные. Эрлик и не взглянул бы в сторону бочки с засевшим в ней Диогеном. Что еще? Альтруизм? Несомненно. Ах да, в критерии отбора непременно входит талант к воспитанию детей – не одними же иммигрантами пополнять альтернативное человечество!
Вот примерно так, предельно упростив и не привлекая головоломную математику, в которой разобрался бы в лучшем случае десяток умников на Земле, я объяснил себе принцип отбора «золотых крупинок». А мой наставник вещал:
– Затем я – с полного их согласия – помещаю кандидатов сюда, во временную колонию. («Пересыльный лагерь», – скакнуло мне в голову, но я благоразумно смолчал.) Число колонистов здесь невелико, поскольку совершенно необходимо, чтобы каждый знал каждого. Бывает ведь, что два человека, прекрасных поодиночке, катастрофически не способны ужиться друг с другом и скатываются на пещерный уровень, – что тогда делать?
– Что? – спросил я.
– Есть разные методы, – туманно ответил Эрлик. – К сожалению, ни один из них не дает полной гарантии. Я уже сказал: в самом худшем случае одного или даже обоих приходится возвращать в человечество – пусть там собачатся в свое удовольствие. Как правило, я делаю это с добровольного согласия неудавшегося колониста…
А тебе нетрудно получить добровольное согласие, подумал я. Не надо даже напрямую управлять эмоциями склочника – тот управит ими сам, если, допустим, в колонии ему будет объявлен бойкот. Помыкается такой бедолага, затоскует и запросится на Землю, согласившись даже на подчистку памяти. Остальные же – при содействии Эрлика – со временем как-нибудь притрутся друг к другу и гармонично социализируются во исполнение вековечной мечты человечества соорудить тем или иным способом идеальное общество идеальных людей!
И что тогда?
Кажется, Эрлик ждал, что я засыплю его вопросами, – их у меня и правда накопилось предостаточно, да еще добавились новые. Но я молчал. Сам скажет.