А все началось с того, что, расставшись с друзьями в Медведевке и попрощавшись с Левашом в Синем Логе два месяца назад, Сафат двинулся на юг, в Дикое поле, навстречу войску Ахмата, и на второй же день пути его конь вдруг стал хрипеть, задыхаться и к обеду пал трупом прямо на дороге.
Сафат сразу же вспомнил, что Леваш жаловался: от какой-то заразной болезни у него пало несколько десятков лошадей, и еще вспомнил, что, пока он беседовал с хозяином, слуги поили, коня гостя, и уже тогда Сафат неизвестно почему хорошо запомнил момент: вот бородатый толстый конюх ставит перед конем Сафата берестяное ведро с водой, и Сафат еще подумал тогда мимоходом — не холодна ли вода, не заболеет ли конь…
Коня, конечно, было жалко, но потом Сафат, очень часто размышляя о превратностях судьбы, думал: а что случилось бы, если б его конь тогда не пал?
Потеря коня, к счастью, произошла совсем недалеко от Калуги, и Сафат еще засветло успел в город до закрытия торга.
Конечно, он сразу пошел к татарским продавцам лошадей, сторговал себе хорошего коня, только успел сесть на него, как вдруг услышал за спиной веселый оклик по-татарски:
— Сафат! Ты ли это? Откуда здесь?
Это оказался его добрый приятель и, можно сказать, товарищ по профессии — мурза Юсуф, тоже доверенный человек хана Менгли-Гирея, часто выполняющий разные поручения. Но если Сафат специализировался на отношениях с Московией и Западом, то Юсуф поддерживал связи своего хозяина с Востоком: с Ногайскими и Тюменскими улусами.
Оказалось, что Юсуф возвращается в Бахчисарай из Казани, где выполнял какое-то поручение хана, и, таким образом, они едут в прямо в противоположные стороны. Однако старые товарищи решили на ночь глядя не продолжать путь, переночевать на ближайшем постоялом дворе и на рассвете двинуться в дорогу, а пока поужинать да обменяться новостями и придворными сплетнями.
— Когда я выезжал из Бахчисарая, — рассказывал за ужином Юсуф, — Менгли отправлял на Подолье тысяч двадцать наших воинов — думаю, они сейчас славно веселятся там! Я спросил о тебе, и хан сказал, что отослал тебя к московскому Ивану, чтобы ты смотрел из-под руки подальше на юг. Должен тебе заметить, в Бахчисарае очень боятся Ахмата. А в Казани я слышал, что он уже идет сюда с огромным войском. Ты сейчас в Москву?
— Нет, я оттуда. Как раз собираюсь смотреть из-под руки подальше на юг…
— И как ты собираешься это делать? Но теперь он двигался не на юг.
Рискуя загнать коня, он мчался и мчался вдоль берега Оки до самого Мурома, там коня продал, пересел на скороходную ладью и через три недели после разговора с Юсуфом был в Казани.
… — Случайно узнав от Юсуфа, что ты здесь, я мчался день и ночь, чтобы застать тебя, — сказал Сафат.
— Ты успел вовремя, — улыбнулся Ибак, — я закончил свои дела и уезжаю утром.
— Тогда выслушай меня очень внимательно.
— Я всегда и всех выслушиваю очень внимательно.
— Хан Ахмат — злейший враг дома Гиреев.
— Я знаю это.
— Он злейший враг Москвы.
— Знаю.
— Сейчас он идет туда.
— И это знаю.
— Он придет к Оке и будет ждать помощи от короля. Но король не придет ему на помощь.
— Вот этого я не знаю.
— Я знаю это.
В Литву поехал Медведев. Ведь неспроста же послал его туда великий князь… А если Медведев за что-то берется — он это делает?
— И что дальше?
— Вероятно, состоится битва между Иваном и Ахматом. И кто-то в ней победит. Но важно совсем не это.
— А что же?
— Независимо от того, кто победит, Ахмат должен будет вернуться зимовать в свои улусы. Если он проиграет, его армия будет потрепанной и небоеспособной. Если выиграет — у него будет огромный ясак от Москвы — сотни тысяч рублей за шесть лет! Но он не дойдет до Сарай-Берке. Когда хан Ахмат остановится где-нибудь на Дону, чтобы переждать особо холодное время, однажды ночью из темноты выйдет с небольшим отрядом хан Ибак. Я встречу его и проведу прямо в юрту самого. Ахмата. Хан Ибак на моих глазах отрежет ему голову, а я повезу известие об этом в Москву и Бахчисарай. Это событие будет иметь три важных последствия. Первое — Великая Золотая Орда перестанет существовать и отойдет в историю. Второе: человеком, победившим ее, останется навсегда в этой истории хан Ибак, который возьмет под свою власть все ее улусы. Третье: Крым и Москва будут лучшими друзьями хана Ибака, и военные последствия такого союза сейчас даже трудно представить.
Ибак вздохнул и улыбнулся.
— Занятная история. Одно только мне в ней не ясно. Как ты окажешься столь доверенным лицом Ахмата, что будешь вхож по ночам в его шатер?
— Ты меня им сделаешь.
— Я? Каким же образом?
— Ты напишешь верительную грамоту на мое имя на самой лучшей бумаге, какая найдется в Казани. По этой грамоте я буду твоим доверенным послом, ты поклянешься Ахмату в дружбе и предложишь любую помощь против Москвы или Бахчисарая. Ты дашь мне вот этот перстень, что у тебя на пальце, для большей верности. Ты оденешь меня по вашей сибирской моде и выделишь в провожатые десять твоих хороших сибирских или ногайских воинов, некоторые из которых, возможно, погибнут. Но они будут моими официальными гонцами, и я буду по одному посылать их тебе с усыпляющими Ахмата известиями. Он наверняка велит убить некоторых на выбор, чтобы проверить, что я тебе пишу. Поэтому я буду писать тебе только о его заслугах и восхищаться его величием, а ты отвечай мне через этих гонцов, как ты ему предан. Он ничего не заподозрит, и я буду с ним до самого конца. А ты жди меня на берегах Дона уже в декабре, Я найду тебя там сам.
Ибак встал, прошелся по комнате, вернулся и сказал:
— Мне нравится этот план. Я сделаю все, как ты хочешь, и буду ждать тебя там, где ты сказал. Но если ты не придешь…
— Я приду, — твердо сказал Сафат, — и отведу тебя туда, куда обещал. Слово мурзы.
— Я тебе почему-то верю, — странно улыбнулся Ибак.
…Вот так, благодаря случайной встрече со своим старым товарищем, Сафат неожиданно легко и просто вошел в число самых приближенных лиц хана Ахмата в его Московском походе.
Не надо думать, что хан Ахмат всего не проверил.
Он все проверил.
Уже трое посланцев из десяти гонцов, которые были, при Сафате, погибли где-то на опасных дорогах, а ценой их жизни стала уверенность хана Ахмата в том, что Ибак его верный друг и союзник, а его посол Сафат — милейший человек и прекрасный шахматист.
Но если бы здесь был Медведев, он скептически сказал бы Сафату, что не верит в случайности. Он так-же очень удивился бы рассказу о том, как легко, быстро и наивно коварный хан Ибак воспринял сомнительное предложение Сафата и сделал все так, как он хотел.
И Медведев был бы прав.
Потому что Сафат не имел ни малейшего понятия о том, что именно делал хан Ибак в Казани, так далеко от своей столицы, да еще находясь там тайно, как и не знал, кого он там так долго ждал.
А ждал он там своего старого знакомого Нордуалет-Гирея, старшего брата Менгли, потому что Нордуалет еще в июле позвал его сюда тайной весточкой и назначил ему тут встречу.
За день до прибытия Сафата проплыла на ладьях по Волге московская судовая рать и остановилась на отдых подальше от казанских глаз.
Ночью намеченная встреча состоялась, и Нордуалет сообщил Ибаку под большим секретом: они плывут, чтобы раз и навсегда покончить с родовым гнездом хана Ахмата, столицей его Сарай-Берке, и что если он, Ибак, хочет занять чью-то сторону и подумать о своем будущем, то сейчас — самое время сделать выбор. Ибак, который был несколько раз в Сарай-Берке, дал Нордуалету по его просьбе ряд ценных советов относительно наиболее неожиданного нападения на город, взятия и разграбления его, пожелал успеха этой смелой операции и заверил в своей дружбе. Ему понравилось известие, и он начал думать о том, как бы принять более активное участие в этом деле, как тут, откуда ни возьмись, появился Сафат со своим предложением…
Ибак, конечно, ничего не сказал Сафату о том, что он уже знал, но сведения Нордуалета неожиданно подтверждались, и появлялся реальный шанс навсегда покончить с Золотой Ордой — ведь если столица будет разгромлена дотла, Ахмату действительно некуда будет возвращаться, и он окажется беззащитным зимой в Донских степях…
В том же, что московиты захватят и уничтожат Сарай-Берке, у Ибака не было сомнений, особенно после того, как он увидел на палубе одной из проплывающих мимо московских людей человека, каких еще никогда в жизни не видывал.
Могучий великан размахивал огромной палицей и таким же огромным щитом, обучая какой-то особой технике боя менее опытных воинов на палубе ладьи, и даже с самой середины широкой Волги донесся его странный клич:
— Йо-хх-ххо! й-о-о-о!
…Неисповедимы пути твои, Господи!
Глава восьмаяТАЙНА ХАНА АХМАТА
Еще не успели отшуметь свадебные празднества, а купец Манин уже весь горел от нетерпения поскорее заняться делом — ну такой уж он был человек — иначе, наверное, никогда не стал бы купцом, не нажил бы состояния и не поперся б из своего родного Новгорода черт знает куда, чтобы начинать какое-то неизвестное дело на совершенно пустом месте, хотя это, впрочем, было скорее следствием не его деловых качеств, а огромной любви к единственной дочери, с которой он не мыслил долгого расставания.
Одним словом, уже на пятый-шестой, день свадьбы, как только разъехались по своим делам Медведев, Картымазов и Бартенев, Онуфрий Карпович стал приставать к новоиспеченному зятю с расспросами, что тут где продают и покупают. Благодаря тому что семейство Неверовых было родом из этих мест (в силу чего, кстати, оказало немало добрых услуг Антипу во время пребывания в его лагере), Ивашко и Гаврилко с детства знали не только каждую деревеньку или сельцо в окрестностях от Можайска до Опакова, но также и чем там промышляют, что имеют в избытке, а в чем нуждаются.
И первое место, на которое указал Ивашко своему тестю, был, конечно, ближайший городок Медынь, который потому так и назывался испокон веку, что славился своим отменным медом.