Эту встречу Иван Васильевич запомнил на всю жизнь, и долго еще она снилась ему в страшных снах, когда он кричал так, что прибегала Софья из соседней спальни и успокаивала его, отирая лоб, весь мокрый от холодного пота…
Ивана Васильевича, едущего верхом в воинских доспехах, сопровождала целая свита его приближенных и отряд охраны, двигались они медленно, и народ увидел своего государя еще издали.
Сперва все стали показывать в ту сторону пальцами, переговариваясь о чем-то все громче и возбужденней.
Иван Васильевич подумал было, что сейчас его будут приветствовать, улыбнулся и поднял руку в благосклонном жесте.
И вот тут-то случилось нечто незабываемое.
Общий ропот усиливался, как грохот приближающегося обвала, потом люди начали что-то кричать, размахивали руками, затем кулаками, и до ушей великого князя и его свиты стали доноситься отдельные вполне различимые выкрики:
— Он оставил войско!
— Он бежит!.
— Он спасается!
— Налоги с нас драл, а татарам не отдавал!
— Разозлил хана, а за Отечество не стоит!
— Трус!
— Позор!
— Долой!
Иван Васильевич растерянно остановился, его тотчас окружили воины охраны, выставив пики вокруг, но народ, собираясь со всех сторон в мгновенно растущую и густеющую толпу, напирал все больше, передние ряды, толкаемые задними, уже вплотную приблизились к охране.
Иван Васильевич побледнел и начал было что-то говорить, но его никто не желал слушать — толпа орала свое и напирала все сильнее.
И вдруг неизвестно почему эта толпа смолкла, затихла, по ней волнами пробежал какой-то шепоток, и она стала расступаться, освобождая кому-то дорогу.
Седой древний старец, согнутый тяжестью прожитых лет, опираясь на посох, шел навстречу кортежу великого князя.
Архиепископ ростовский Вассиан, личный духовник государя, упорно настаивал на том, чтобы Иван Васильевич взял его с собой в поход "для поддержания духа". Великому князю стоило больших трудов уговорить старика, который по возрасту и слабому здоровью не выдержал бы и недели походной жизни, отказаться от этой затеи и остаться в Москве, и вот теперь архиепископ встречал его здесь.
— Остановися, князю! — воскликнул он патетически. — Неужто и вправду оставил ты войско и бежишь прятаться за стенами города? Неужто там идет бой, а ты, уклонившись, хочешь спасти свою жизнь? Смертным ли бояться смерти? Рок неизбежен! Я стар и слаб, но не убоюся меча татарского, не отвращу лица моего от его блеска! Так отчего же ты здесь?
Великий князь прикусил до крови губу от досады и нелепости положения.
Толпа молчала, ожидая его слов.
Что ж это делается-то, а? Я — великий государь должен покорно стоять перед толпой холопов и оправдываться? Перед кем? Перед теми, которые сами бегут, как крысы, побросав свои дома? Ну подождите, псы поганые, дайте срок, покончим с Ордой, я вам такие порядки заведу — на коленях ползать передо мной будете, за каждое дерзкое слово головы всем рубить буду, пока страх и уважение к государю и власти державной в кровь вашу и молоко материнское не вольются на веки вечные!
Великий князь московский Иван Васильевич побледнел еще больше, но, склонив голову с христианской покорностью, отвечал архиепископу:
— Прости меня, отче, однако ты ошибаешься. Никакой бой нигде не идет. Татары действительно явились, но боятся перейти реку, ожидая подкрепления от короля, а до тех пор не тронутся с места. Я же приехал в свою столицу на несколько дней, ибо того требуют весьма важные державные дела, о которых мне надо посоветоваться с матушкой, боярами и духовенством, после чего немедля вернусь к войску. Уверен, что мой любезный народ правильно меня понимает и помолится за нашу победу.
Погодите, ублюдки, вы у меня еще попляшете! Рабами хуже татарских будете!
— Коли так — добро пожаловать, государь, — поклонился архиепископ и дал знак толпе.
Угрюмо ворча, "любезный народ" расступился, и в полном молчании великий князь двинулся вперед.
Но вдруг он подумал, что и дальше, на улицах его может ждать подобная встреча, и резко переменил решение.
— Не поедем в Кремль, — скомандовал он свите. — Остановимся в Красном селе.
Там, в Красном селе, и нашел великого князя Картымазов, примчавшийся из Великих Лук.
— От братьев? — спросил его Патрикеев и тут же провел к государю.
— Вижу по лицу, что ты с хорошими вестями, — сказал Иван Васильевич. — Они приняли мои предложения?
— Да, государь, они послали меня вперед посольства, чтобы поскорее успокоить тебя, заверить в братской любви и сообщить, что они немедля выступают со всеми своими войсками на Угру — под твое командование! В этом письме все подробности, — Картымазов протянул свернутое в трубку послание братьев.
— Это славно! — радостно воскликнул Иван Васильевич и даже хлопнул в ладоши. — Это замечательно! С Ливонией покончено, с братьями мир! Две задачи решены! Еще две бы так же решить — и мы на коне!
Картымазов не знал, о каких оставшихся двух задачах идет речь, а в силу своего обычая не интересоваться чужими делами скромно промолчал, ожидая, пока великий князь прочтет послание.
— Очень хорошо! — удовлетворенно сказал великий князь, швырнув прочитанное письмо на стол. — Ты сам разговаривал с ними?
— Да, государь, я имел честь изложить мнение рядового дворянства князьям Углицкому и Волоцкому.
— Молодец! Я помню, что обещал тебе землю. Погоди немного, вот закончим с Ахматом и потом поговорим. Братья пишут, что отдают тебя в мое расположение, и я воспользуюсь этим. Ты, верно, соскучился по семье?
— Я нахожусь на службе, государь, — поклонился Картымазов.
— Ладно-ладно, я дам поручение, которое тебя обрадует. Поезжай на Угру — в твоем имении сейчас остановился князь Даниил Холмский. Он правая рука моего сына Ивана. Передай, что я жду обоих здесь и немедленно! Вернешься сюда вместе с ними!
— Хорошо, государь, — поклонился Картымазов, — я отправлюсь тотчас же.
Он ничем не выдал своей радости или удовлетворения.
Просто пошел выполнять это поручение, как любое другое.
— Необычные, однако, люди живут на этой Угре, — сказал великий князь Патрикееву, когда Картымазов вышел.
— Другие там просто не выживают, государь, — улыбнулся Патрикеев.
…Картымазов с трудом добрался до собственного дома, пройдя десятки проверок. Проезжая мимо брода, на границе с бывшими Березками, он стал свидетелем ожесточенной схватки, происходившей по пояс в воде между группой ордынцев, которые пытались напасть на пушкарей, и охраняющими пушечный наряд московскими воинами.
Силы были на стороне татар, и они, казалось, вот-вот прорвут поредевшую цепочку защитников, как вдруг из лесу вылетел отряд всадников с обнаженными саблями и, с разгону подымая веер брызг, влетел в воду, которая через несколько минут окрасилась в красный цвет — ордынцы были порублены в несколько минут.
Спасенные пушкари ликовали и кричали, размахивая шапками:
— Ура удалому князю Холмскому!
— Который тут Холмский? — спросил Картымазов.
— Да вон он — спаситель наш! — указал пушкарь на командира отряда, только что одержавшего победу.
Картымазов на берегу встретил отряд, выходящий из воды, и поклонился.
— Князь Даниил! Я с приказом от великого князя!
— Иваныча или Васильича? — весело спросил Холмский.
— Ивана Васильевича, — показал Картымазов печать на верительной грамоте.
Холмский внимательно осмотрел печать и вернул грамоту.
— И чего государь хочет?
— Государь требует, чтобы ты и великий князь Иван Иванович тотчас скакали в Москву вместе со мной.
— Э-э-э, братец, не так быстро! Государь что — не получил нашего донесения? Он что — не знает, что главные силы неприятеля собраны здесь и с минуты на минуту начнут переправу?
— Мне ничего об этом не известно, — сухо ответил Картымазов. — Я лишь выполняю поручение.
— Твое счастье, что великий князь Иван час назад прибыл сюда. Поехали к нему, я без его решения никуда не поеду.
Они развернулись и поскакали по так хорошо известной Федору Лукичу дороге в сторону его дома.
— Это недалеко, — успокоил князь Холмский, — пару верст. Я тут остановился в одной захудалой деревушке — Картымазовкой зовется, а великий князь приехал утром, чтобы самому осмотреть, что делается на берегу. А тут вон вишь, что творится! Атаку за атакой отбиваем! Если бы не пушки мастера Аристотеля — ордынцы давно бы речку перешли! Но нас предупредили заранее об их приходе сюда, и мы успели по всему берегу выставить орудия — вот это был для них подарочек! Они от удивления чуть с коней не попадали! Одно плохо — эти пушки и пищали ломаются, лопаются от перегрева, их все меньше, надо срочно новые подвозить…
Рядом с деревней стояло множество военных шатров, на кострах готовили еду, одним словом, Картымазовка превратилась в настоящий военный лагерь.
Во дворе Картымазова, чуть подальше от его дома, в саду стояли три больших голубых шатра, и Холмский направился туда.
Как раз в эту минуту Петр Картымазов и Василиса Петровна с корзинами в руках шли им навстречу из леса, что находился прямо за садом.
Увидев Картымазова на коне, как ни в чем не бывало едущего рядом с князем Холмским, живущим здесь уже две недели, они застыли как вкопанные, едва не выронив корзин.
— Отец? — не веря своим глазам, спросил Петр.
— Господи, Федя! — радостно перекрестилась Василиса Петровна.
Картымазов и глазом не моргнул.
— Не видите, я занят, — сказал он. — Освобожусь и загляну в дом.
На этот раз удивился Холмский.
— Что я слышу? Уж не Картымазов ли ты?
Картымазов не успел ответить.
Из шатра вышел стройный высокий молодой человек с книгой в руках.
Наследному великому князю Ивану Ивановичу, называемому Молодым, для отличия от правящего великого князя — тоже Ивана, было в то время двадцать два года. Он взял от отца высокий рост и стройную фигуру, а от покойной матери — Марии Тверской — нос без горбинки, нежную кожу и голубые глаза. У него было задумчивое серьезное лицо, и книга в руке шла ему, пожалуй, больше, чем сабля на боку и дорогой, украшенный золотом военный наряд.