С кряхтением отлепившись от застланного ковром ложа, Теренций хлопнул в ладоши.
— Протокольную тогу и парадные носилки! — Тяжело ступая по мрамору пола, направился в колоннаду, но обернулся и грозно на меня посмотрел. — Не вздумай убегать, поймаем! Поговори пока с Синтией, она баба умная, введет тебя в курс дела.
Я проводил его отяжелевшую фигуру взглядом. Вслед за сенатором зал покинули слуга и посыльный. Сидеть на полу было неудобно, и я переместился поближе к женщине на подиум. Вечерний свет красил видимую часть сада теплыми красками, успокаивающе шелестели струи невидимого фонтана.
Синтия задумчиво потягивала вино, но вдруг повернулась ко мне:
— Знаешь, я представляла тебя другим! Когда Теренций мельком заметил, что его люди изловили сектанта, решила, что увижу оборванного фанатика с горящими глазами, а ты ничего и вполне вменяемый…
Слова ее, по-видимому, следовало принимать за комплимент. Я уже открыл рот, чтобы достойно ответить на похвалу, но женщина меня перебила:
— На первый взгляд Теренций может показаться тормозом, но на самом деле малый не промах, на таких, как он, ищущих во всем свою выгоду, держится любая власть. С одной только подготовки к Олимпийским играм в Афинах настриг столько бабок, что многим и не снилось. Скажешь, ограниченный?.. — пожевала в раздумии губами. — Да, пожалуй, но на Капитолийском холме других не держат, императору ребята с собственными идеями не нужны! В этом смысле мы, гетеры, с сенаторами коллеги, и у тех и у других работа проституточная, правда, платят за нее по-разному. На финансировании Сената не экономят, оно проходит по бюджетной статье «зрелища и развлечения», плебсу между гладиаторскими боями надо давать пищу для разговоров. Романтические времена реформатора Квинта Филона давно прошли, о них вспоминают с ностальгией…
Я слушал Синтию с открытым ртом, так красива и правильна была ее речь, так весомы суждения. Она улыбнулась:
— Что смотришь? Удивлен? Это тебе не задом трясти по зиме на Ленинградке! Под юбчонку задувает, в стылых губах сигаретка, а еще и клиенту надо понравиться. Приходится заниматься собственным образованием, философов почитывать, следить за политической ситуацией. Слышал, может быть, про Луция Сенеку? Твоих единоверцев, между прочим, защищал, за что и пострадал. Он сказал, что мудрость освобождает человека от тщеславия, а великого ума не бывает без примеси безумия. К нашим законодателям его слова трудно отнести, вот за каждым из них и стоит такая, как я, и управляет им, словно марионеткой. — Фыркнула: — Законодатели! Да они только и смотрят, где бы урвать, а блюсти государственные интересы приходится нам, кого клеймят непотребным словом…
Ее манера говорить располагала к себе настолько, что я перестал чувствовать скованность.
— Получается, Теренций — обыкновенная шестерка?
Синтия покачала головой:
— Ну, не скажи! Пусть не самая первая величина, но тем не менее, глава комитета по рабовладельчеству. Чем они там занимаются?.. — Не без горечи усмехнулась. — Слышал, наверное, про борьбу нанайских мальчиков с коррупцией? У них то же самое! Принципиально осуждают, но так, чтобы все осталось по-прежнему. Не стоит надеяться: ворон ворону глаз не выклюет! В остальном Теренций — человек условно приличный, а когда переберет винца, так по убеждениям либерал. Бьет себя кулаком в грудь и шепотом кричит, что ненавидит абсолютизм и только страх потерять нажитое удерживает его в проимператорской партии. Впрочем, другой-то и нет, оппозиция открывает рот исключительно с высочайшего соизволения. Ее искусственно разводят, чтобы потомки не упрекали Рим в отсутствии демократии.
Я едва ли не физически чувствовал, как от Синтии исходит доброжелательность, и в то же время она держала меня на расстоянии. Трудно было не восторгаться этой блестяще образованной, с хорошим чувством юмора прелестницей. Приложился к кубку. Дело известное, история учит, что она ничему не учит, только куда больше государственной меня волновала собственная судьба.
— Скажи, я-то ему зачем понадобился?
Синтия лишь широко развела руками, и этот открытый жест вызвал во мне естественное волнение.
— Юпитер его знает! Любую власть можно сравнить с отхожим местом, куда кинули дрожжи: на поверхности пенится всплывшее со дна самодовольное дерьмо. Мои наблюдения за сенаторами подсказывают, что в основном они занимаются интригами. Тому есть масса примеров: основатель Рима Ромул убил родного брата Рема, Калигулу замочили заговорщики и даже такого выдающегося человека, как Юлий Цезарь, закололи в Сенате палочками для письма. Думаю, вывод ты можешь сделать сам… — Она умолкла, но тут же с неожиданной улыбкой продолжила: — Хотя порой такое случается не без пользы для народа! Лет двести назад один парень, запамятовала его имя, убил вождя баламутивших людей повстанцев и тем предотвратил гражданскую войну. Потом, правда, выяснилось, что далеко не из идеологических соображений — тот соблазнил его жену, но с исторической точки зрения такая мелочь в расчет не берется…
Я слушал Синтию и думал, что странным образом устроена моя голова. Мне вдруг стало страшно жаль, что семейная жизнь Инессы Арманд не сложилась. С каким бы облегчением вздохнула страна, если бы нашелся готовый послужить отечеству ревнивец! Плохо мы еще знаем историю и еще хуже ее преподаем, а в ней имеются очень поучительные сюжеты.
Но уготованная мне судьба, пусть очерченная намеком, меня как-то не устраивала.
— Скажи, Синти, а ты уверена?..
Она была слишком умна, чтобы ждать, когда, запинаясь, я сформулирую вопрос. И слишком остра на язык, чтобы не уколоть.
— Да, Дэн, да — на что еще ты можешь быть им нужен!
Но и слишком добра, чтобы тут же не обнадежить. Провела по моей щеке ладонью, улыбнулась.
— Сам подумай, откуда мне знать…
Я попытался задержать ее руку и тут же схлопотал увесистую пощечину. Забылся, а главное, забыл, кто я такой, чтобы позволять себе подобные вольности! Раб, в лучшем случае слуга… если вообще не убийца по найму! Но ситуацией воспользовался, придвинулся к ней ближе и понизил голос:
— Слушай, у меня в таких делах нету опыта…
— Ты о чем? — засмеялась она. — По манере распускать руки этого не скажешь!
Впрочем, ей ли с ее быстрым умом было не понять. Но вдруг посерьезнела и без улыбки, глядя мне в глаза, сказала:
— Знаешь, чего бы мне хотелось? Чтобы на твоем месте был кто-то другой! — Еще раз легко коснулась моего лица и продолжала: — Ладно, проехали! Не парься, не беги впереди паровоза! Выведаю у Теренция, что смогу, приду к тебе под утро… — Соскользнула с подиума и улыбнулась так, как только может улыбаться женщина. Сморщила весело носик. — Тем более что все чувства сенаторам заменяет власть! Но информацию, дружок, придется отработать…
Я смотрел ей вслед и думал об изменчивости жизни, о том, как из глубины пропасти отчаяния тебя порой выносит на гребень волны. Тем более что уходила негодяйка пританцовывая, играя на каждом шагу гибким телом. Кто бы мог подумать, что, изучая когда-то римское право, я однажды столкнусь с римским лево! Сидел, глупо улыбаясь, и наблюдал, как в зал вползают серые сумерки. На Вечный город нисходила вечная в своем неизбежном возвращении ночь.
Слуга с масленой плошкой проводил меня в маленькою комнатку и жестом указал на топчан. Растянувшись на его ковре, я долго лежал с открытыми глазами, прислушивался к шепоту струй фонтана. Заменявшая дверь занавеска едва заметно колыхалась. Моей щеки касался нежный ветерок, манил ароматами цветов в страну грез. Пусть костлявая уже правит косу, думал я, что мне до нее, когда скоро наступит утро! Новый мир был чудесен, сквозь сладкую дрему я уже слышал ее легкие шаги, чувствовал ароматное дыхание…
— Иди ко мне, Синти, я так тебя ждал!
Протянул в предвкушении чуда руки, открыл глаза… Надо мной склонился седенький, похожий на портрет Мичурина старичок. С бородкой клинышком и в соломенной шляпе, он легко мог сойти за известного селекционера.
— Вам плохо?.. Это тепловой удар, я позову врача!
Вокруг уже начали собираться зеваки, только одеты они были не в туники, а в легкие тряпки, какие по жаре носят москвичи. Затесался в толпу и заинтересовавшийся происходящим страж порядка. Вдвоем с бойким старикашкой они привели меня в вертикальное положение и прислонили спиной к мраморной стене.
— Спасибо, врача не надо, все прошло! Устал, ночная смена у мартена, ответственность за качество плавки…
Врать не хотелось, но надо было что-то сказать, чтобы от меня отстали. И хотя прикидом я мало походил на сталевара, все охотно поверили и начали помаленьку расходиться. Только мичуринец присел рядом на лавку и снял свою шляпу.
— Отдохну немного… — От него исходил запах крепкого табака и чистой старости. — Иду мимо, гляжу: вы лежите. Думаю, непорядок!..
Чувствовалось, что в детстве дед был пионером и маршировал под красным знаменем с барабаном на шее. Он и еще что-то говорил, но голова моя шла кругом, а тут еще к платформе подлетел состав, и слова его утонули в шуме толпы. Но не на того напали, дождавшись момента относительной тишины, старикан спросил:
— Говорят, кто верит в случайности, не верит в Бога! Вы как считаете?
Я не считал никак. В этот самый момент, на мое счастье, двери вагонов с хлопком закрылись и начавший набирать скорость поезд избавил меня от необходимости отвечать. За те десять секунд, что понадобились ему, чтобы скрыться в жерле тоннеля, речь деда эволюционировала от проблем теологии до исторических судеб народа.
— Легкость, с которой русские люди отказались после переворота от религии, — убежденно вещал он, — сродни нынешнему упадку культуры. И то и другое обывателям без надобности, и если Господу они молятся по привычке, то не имеющие материального воплощения ценности им глубоко чужды…
Я поднялся с лавки. Блеяния о невзгодах России, вперемежку с криминальной хроникой, мне хватало и без него. Благодарствую, сыт по горло! Начал медленно пятиться.