И ещё — немаловажный аспект такого рода «тренировки»: помимо оценки оперативной обстановки, необходимо четко знать, на чьей территории работаешь и кто здесь главный, а также всесторонне «проработать» пассажира на лояльность. Время проработки — от пятнадцати секунд до минуты: пока всматриваешься в освещенную уличным фонарем фигуру на тротуаре и договариваешься о цене. Пассажир запросто может оказаться «подставой» одной из команд, которая обратила внимание на твою неуместную активность на её «земле», представителем «покровителей», «спонсоров», и других заинтересованных лиц. Пассажир может быть родственником или знакомым кого-либо из перечисленных категорий — в этом случае необходимо пребывать в готовности правильно ответить на ряд каверзных вопросов. Пассажир может не иметь денег, иметь нездоровые пристрастия или очень скверные манеры, чреватые самыми непредсказуемыми последствиями. Пассажир, в конце концов, может быть просто автограбителем с удавкой или «стволом», а также — кровожадным маньяком. Так что, даже если тебе кажется, что ты его «проработал», — все время в пути следования верти головой на сто восемьдесят градусов и держи уши торчком.
Согласитесь: для юноши, которого всю жизнь возили в персональном авто, тренировочка ещё та! Адреналина — через край, впечатлений — выше крыши.
Для матери была разработана вполне приличная легенда, основу которой составляли пять выкупленных абонементов. Бассейн, бодибилдинг, айкидо (из клуба Сергей ушел — дорого), рефрейминг, нейролингвистическое программирование. Все мероприятия — после семи вечера и до полуночи. Веский аргумент для оправдания такого планирования: чтобы не мешали предстоящей учебе (у матушки была голубая мечта — по осени загнать сынулю в МГИМО). В своих апартаментах Сергей вывесил расписание занятий и распорядок дня, в котором, помимо вечернего, занятого до упора блока, имелся утренний резерв под зарядку, пробежку и растяжку.
— Молодец, Сережка, — тихо порадовалась мать — Так держать…
На подготовительном этапе судьба была удивительно благосклонна к самообучающемуся юному партизану: за год сделал все, что планировал, с легкостью поступил в МГИМО и всего лишь трижды угодил в ситуацию из разряда «попал», да и то все три случая имели смягчающее обстоятельство с пометкой «едва не…».
Первый инцидент полупопадального свойства: в процессе второго инцидента едва не «спалился» перед матушкой.
— Как водичка?
— Норма. Двадцать три градуса.
— А они хоть хлорируют ее? Сейчас столько всякой за разы везде…
— Ну что ты, ма, — конечно, хлорируют!
— А ты чего запыхавшийся такой? Случилось чего?
— Я только что в пять заходов проплыл километр брас сом, ма! Запыхавшийся… Кстати, для справки — я телефон в раздевалке оставляю, плаваю без него. Без телефона по чему-то удобнее! Ты меня поймала, потому что как раз пришел полотенце взять… Ты что — контролируешь меня?
— Да так… Что-то сердце кольнуло — нехорошо так…
— Все нормально, ма, если начну тонуть — вытащат, тут каждый третий — мастер спорта по плаванию. Сейчас три захода по десять минут — парилка, фиточай, и через ча сок буду дома. Сердце кольнуло — валидол прими. Бывай…
Отключил телефон, напряженно задумался: а бассейн ли сегодня вообще? Контрольный звонок — новость, до сего момента прецедент такого рода места не имел и необходимость в четком знании расписания отсутствовала А ведь это — своего рода алиби, пренебрегать нехорошо.
— Надо будет выучить. А то этак недолго и в историю угодить…
И, сунув мобильник в карман, ещё разок навернул по личику одному из клиентов — крепкий попался, ненатурал куев, не желал добросовестно отключаться.
— Н-на! Ух, уроды! Развелось вас в последнее время — отстреливать, что ли, некому?
Мать позвонила на завершающей стадии разборки, случившейся ввиду неправильной оценки пассажиров. На ближних подступах к Комсомольской голосовали двое приличных мужланов, один с портфелем кожаным, второй вообще — в плеши и очках. А по дороге мужланы оказались теми самыми товарищами, коих так не любил незабвенной памяти кукурузный Генсек:[26] сначала просто приглашали прогуляться с ними в «Голубой огонек», а потом целенаправленно начали щупать — разом, справа-сбоку и с тыла.
Пришлось остановить машину и принять бой, защищая мужицкое реноме. А гомопеды оказались физически развитыми, дрались неслабо и даже пытались применить против сладенького несговорчивого юноши хромированную гантелю весом в полтора кило — она покоилась в портфеле, в паре с другой, утраченной при резком открывании портфельного замка в обстановке неосвещенного, лениво погружавшегося в сумерки шоссе.
Другому объекту посягательств, не столь подготовленному в единоборческом плане, пришлось бы несладко: Сергей успел молниеносно отпрянуть в сторону, гантелька свистнула у самого виска и намертво отсушила левое плечо. Сражался правой рукой и ногами, от боли озверел и в финале вполне готов был этой самой гантелькой проломить черепа охальникам.
А тут — звонок. Правильно говорят в народе: сердце матери — вещун.
Прибыв домой, Сергей втихаря сделал ледяной компресс на ушибленное плечо, пробежал взглядом по расписанию и обмер: вот он, приятный ветерок просвистевшего над глупой башкой шального снаряда! Аккурат сегодня, с девяти до одиннадцати вечера — эн эл пи. Дисциплина, конечно, экстравагантная и весьма неординарная по нашим российским меркам, но… плавать брассом там не заставляют!
— Кретинос натуралес, — прошипел Сергей, но, при смотревшись к расписанию, несколько смягчил классификацию: — А расписание составил толково. Значит, про сто — недоумок.
Матушка просто перепутала колонки — «НЛП» размещалось как раз напротив «бассейна». А толковость расписания состояла в элементарной опечатке: рядом с бассейном красовались три «звездочки», предназначенные для растяжки и дыхательной гимнастики цигун, которые необходимо было выполнять ежедневно. Просто ляпнул не то, и все тут. То есть, если бы вдруг матушка обнаружила неточность, можно было бы, как выражаются дети рабочих, «отмазаться».
— Мелочей в нашем деле не бывает, — сделал вывод саморазвивающийся партизан. — И каждую ошибку, если сильно постараться, можно использовать во благо…
Последний инцидент зачислять в совсем уж неприятные не стоит, а по большому счету, может быть, следует отнести к разряду мимолетных капризов его величества Случая, который правит миром.
Как-то вечерком Сергей благополучно высадил очередного «левого» пассажира на Сущевском Валу, прокатился к Рижскому, скромно обозначив через тонированное стекло «фак» банде «лицензионных» таксеров, оккупировавших подступы, и, не найдя в радиусе безопасного удаления ни одной томящейся в ожидании фигуры, направился к проспекту, чтобы ехать домой.
Не успел разогнаться, глядь — в двадцати метрах от светофора торчит дамочка и зазывно ручонкой машет.
— Ну, мать, нашла ты место, где голосить! — недовольно пробурчал Сергей, подражая интонациям записных московских таксистов (пока изучал сферы раздела — не одну сотню у.е. прокатал на такси, тут поневоле интонации запомнишь!).
А проблема была в том, что фонари уже включили, светло — как днем, и совсем рядом, за углом — «лицензионные». То есть «спалиться» — как два пальца в пепси обмакнуть!
— Нештатная ситуация — тоже неплохо. Проверяем работоспособность системы в условиях повышенного риска…
Воровато оглянувшись, Сергей резко затормозил, распахнул дверь и нарочито спокойно бросил:
— Прошу.
Дамочка, заторможенно двигаясь, принялась размещаться на заднем сиденье. При ближайшем рассмотрении оказалось, что ей едва за двадцать, прическа — «взбесившийся еж», одета с ног до головы в просторный джине, скрывающий формы, и фонит от неё хорошим ликером, коньяком и шоколадом, как от свежепропитанного торта. Едва дождавшись, когда конечности дамочки оказались вне проезжей части, Сергей захлопнул дверь, выскочил на проспект и припустил вниз по улице. Сами понимаете — ни о каких предварительных торгах речи быть не могло, ситуация не располагала.
— Куда едем? — поинтересовался наш парень, оказавшись вне зоны досягаемости сурового ока «лицензионных».
— В Балашиху, — дохнув ликерным перегаром, сообщила дамочка.
— В Балашиху, — задумчиво повторил Сергей, потихоньку притормаживая. — Вы ничего не путаете? Вы «голосуете» у Рижского, в одиннадцать вечера… Чтобы ехать в Балашиху? Вы не москвичка?
— Я там живу — в Балашихе, — дамочка доверительно икнула, прикрыв рот ладошкой, и хихикнула. — Я балашичка. Работаю в Останкине. А тут у меня подружка живет. Мы с подружками тут это… гудели маленько.
Сергей сбавил ход до минимума и озабоченно нахмурился. Обеспеченного алиби времени оставалось всего ничего — как раз добраться до дома плюс минут пятнадцать на непредвиденные отклонения. Дамочка, желавшая прокатиться к черту на кулички, возникла не вовремя: ей бы, гуляке вечерней, пройти двадцать метров и свернуть за угол — аккурат угодила бы в крепкие объятия целой банды настоящих таксистов, готовых мчаться с места в карьер хоть до Магадана. Возвращать на исходную — глупо и небезопасно. И что же с ней теперь делать?
— Так… Я вас высажу у «Проспекта Мира». Вам так удобнее. Доедете до Измайловского парка, оттуда возьмете такси, или на маршрутке, если успеете, — гораздо дешевле выйдет. Денег не возьму. Хорошо?
— Нехорошо, — капризно дернула плечиком дамочка. — Не хочу на метро. Не хочу до Измайловского. На маршрутке — совсем не хочу! Хочу домой — прямо сейчас. Поезжайте, поезжайте — что вы встали?
— Поезжаю, — Сергей вновь набрал скорость и доходчиво обрисовал ситуацию: — В половине двенадцатого я должен быть дома. Паркинг — через квартал, мне ещё пешком минут десять топать. Успеваю лишь в том случае, если ехать прямо и нигде не останавливаться…
— Я хорошо заплачу, — дамочка расстегнула необъятную косметичку с макромешными висюльками и принялась в ней копаться. — Деньги — не проблема!