ом, небольшим количеством книг, широкой жесткой кроватью, прикрытой тонким одеялом… Никаких украшений — только две фотографии висели над письменным столом.
На одной из них Батыгин, — еще молодой, в красивом рабочем комбинезоне, — стоял с товарищами на ракетодроме. А на второй Виктор узнал уже ставший привычным по снимкам лунный пейзаж — черные ребристые скалы, — а человека в скафандре он узнать не смог, но решил, что это сам Батыгин.
И только растений в квартире было, пожалуй, больше, чем следовало, — и вьющихся по окнам цветов, и пышных бамбуковых пальм, и драцен, и кактусов, и агав…
Виктор так и не смог побороть неловкости. Он взял книгу о Марсе и стал прощаться, но Батыгин не отпустил его.
— Поужинаем вместе, — сказал он.
Батыгин и в еде был умерен, но ужинал долго — просматривал за едой корреспонденцию, разговаривал. По вечерам к нему обычно заходили знакомые — давние приятели его или жены, Анастасии Григорьевны. Круг их с годами редел, а полтора года назад умерла и жена Батыгина…
Батыгин тяжело переносил утрату. Он любил жену трудной, эгоистичной любовью человека, считающего, что жизнь его близких должна так же безраздельно принадлежать науке, как его собственная, — но любил, любил с первого до последнего дня…
За ужином Виктор рассказывал о себе, о школе и все присматривался к Батыгину, стараясь понять, как тот относится к нему теперь. Но Батыгин держался просто, ровно, и Виктору не удалось прийти ни к какому заключению…
…После квартиры Батыгина собственный дом показался Виктору тесным, душным. Он впервые с неприязнью подумал, что родители зря так увлекаются приобретением всяческих вещей — и дорогих старинных, и автоматов новейших марок, которых еще ни у кого нет. Вещи — они всегда отгораживают человека от остальных людей; приобретательство — оно от неверия в других, от стремления защититься, обезопасить себя на будущее. Но разве тот мир, в котором жил Виктор, не гарантировал всех людей от превратностей судьбы, не гарантировал им обеспеченное будущее? И разве имеет смысл сейчас какое бы то ни было накопление?.. Чем-то очень старым повеяло на Виктора от квартиры, в которой он жил, — старым и чуждым…
В следующий раз Виктор осмелился зайти к Батыгину только в самом начале весны. Они сидели в кабинете, когда неожиданно включился квартирный микрофон и женский голос спросил из подъезда, нельзя ли видеть Николая Федоровича.
— Поди, пригласи, — попросил Батыгин.
Виктор открыл дверь и увидел перед собой незнакомую девушку — невысокую, худенькую; ему тотчас показалось, что он встречался с ней раньше, что на него уже смотрели эти удивленные и в то же время задумчивые светло-карие глаза.
Он молча посторонился, пропуская девушку в коридор, помог снять пальто. Она медленно, словно ей это было очень трудно, подняла на Виктора глаза и сказала:
— Спасибо.
А он поймал себя на ощущении, что есть в облике девушки что-то, исключающее в ее присутствии резкие движения и громкие слова, что-то обязывающее сразу подчиняться ей. Черное платье с белым воротничком, оттенявшим смуглое лицо, очень шло девушке, и Виктор невольно окинул ее быстрым взглядом.
— Светлана? — Батыгин не казался удивленным, и Виктор понял, что девушка уже бывала у него. — А где же твой верный паж?
— Ждет внизу, — Светлана слегка покраснела. — Вот я принесла, — она положила на стол свернутые в тугую трубочку листы бумаги и неодобрительно покосилась на Виктора.
— Молодец, — похвалил Батыгин. — Я прочитаю. Но почему же все-таки не зашел Дерюгин? Разонравилась астрогеография?
— Нет, что вы! Говорит, неудобно надоедать вам!
— Вот чудак!
Когда девушка вышла, Батыгин улыбнулся Виктору:
— Узнал?.. Это ведь та самая певунья. Помнишь?
Виктор вышел на лестницу. Светлана что-то говорила невысокому коренастому парню с круглым скуластым лицом, густо усыпанным веснушками. Виктор узнал его — это был гребец, которого он видел тогда на Москве-реке… «Почему они все время вместе?» — подумал Виктор, и чувство, похожее на ревность, заставило его нахмуриться.
— Зачем она приходила? — вернувшись, спросил Виктор у Батыгина. — Тоже интересуется астрогеографией?
— Тоже.
— А разве женщины будут участвовать в космических экспедициях?
— Когда-нибудь будут. Но астрогеография не сводится к полетам на планеты. Например, Светлана вполне сможет изучать марсианские ландшафты на телевизионном экране. Для этого, правда, нужно хорошо знать земные ландшафты, чтобы сравнивать, — и Светлана летом уезжает в экспедицию.
— Куда?
— В Туву, в Саяны. Насколько мне известно, у экспедиции большое и интересное задание — обследовать заброшенные рудники и изучить физико-географические условия района: дополнить наземными наблюдениями аэрофотосъемку, наметить трассы будущих дорог к центру гор…
— Я тоже могу поехать туда!
— Наверное, экспедиция уже укомплектована… Поздно.
— Поздно? — переспросил Виктор. — Не может быть! Я все равно поеду!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Весна бушевала в Подмосковье. Подувший с юга полынный ветер разметал и угнал за горизонт серые, зимние облака, и омытое первыми теплыми дождями небо засияло ослепительной синевой. Неисчислимое количество красноватых копий травы сразу пронзило почву и вышло на свет. Копья осторожно, недоверчиво приподнялись над парною землей, потянулись к солнцу и убедились, что обмана нет: весна действительно пришла. И тогда верхние концы копий раскрылись, и в глубине свернутых трубочкой красных листочков показались вторые листочки — нежно-зеленые. А по оврагам, на солнцепеках, цвела мать-и-мачеха, на полянах зажглись первые желтые огоньки одуванчиков, в лесах медуницы выбросили кисточки бутонов. Деревья и кустарники, не мешкая, сбрасывали зимние чехлы почек, и нежные маленькие листочки уже тянулись, как детские ладошки, к солнцу за теплом и светом. Цветочные бутоны на яблонях, грушах, вишнях еще не раскрылись, и осторожные дубы не распускали листья, но ничто уже не могло остановить победного шествия весны, ничто не могло помешать молодости набраться сил, зацвести и созреть…
Электропоезд, в котором ехал Виктор, выйдя из Москвы, круто взял на север, прогрохотал над Волгой у Ярославля, миновал мутную Вятку, Уральский хребет и вырвался у Тюмени на просторы Западной Сибири.
Виктор, выехавший с первой небольшой партией, сразу настроился на романтический лад. Пусть пролетал он над этими местами год назад с Батыгиным, пусть проплывали под вертолетом двойные колеи электрифицированной Сибирской магистрали, бетонированные шоссе, березовые колки, овальные, блюдцеобразные озера… Все, что он делал теперь, представлялось ему совсем в ином свете — значительным, важным!
Подлинная романтика началась, однако, позднее, когда они выехали из Минусинска и направились по Усинскому тракту в Кызыл. Дорога раскручивалась, как кинолента. Сначала она шла степью, и суслики, столбиками застывшие у норок, освистывали машину, а потом горы, маячившие вдали, приблизились, и машина пошла вверх, упрямо подбираясь к плотной стене леса. По бесконечному серпантину дороги, минуя бесчисленные мостики, они поднялись высоко в горы. Виктор ехал в кузове и жадно смотрел вокруг. Он и не думал, что это может быть так увлекательно. Вековая замшелая тайга — чернь — подступала вплотную к дороге, и казалось, что ели и пихты нестройными толпами бегут вниз по склону прямо на грузовик. Могучие горбы сопок, широкие пади между ними, седловины под самым небом, холодные сизые ущелья, рокот рек и щетина дальнего леса — все это представлялось Виктору единой гигантской картиной, сработанной неведомыми колоссами.
Быстро промелькнули первые недели в Кызыле.
— Завтра, должно быть, наши приедут, — сказал однажды Виктору завхоз экспедиции.
Вечером Виктор неожиданно затосковал — об отце, о матери, разлука с которыми не казалась ему легкой, о Батыгине, так ничего и не сказавшем ему на прощание, о Светлане. Да, и о Светлане. Он несколько раз встречал ее в Москве и всегда вместе с Дерюгиным — тот ухаживал за Светланой и, видимо, тоже нравился ей. Она не обращала внимания на Виктора, а его смущали, волновали мысли об этой девушке, и он не мог заставить себя не думать о ней… Как видно, не так уж это просто — быть настоящим исследователем, скитаться по Земле, тосковать в чужом доме, в чужой комнате, прислушиваясь к вою ветра за Окнами… Но как же он тогда будет скитаться в межзвездных пространствах? Как он расстанется с Землей, если тоскует по родному дому?.. Виктор припомнил свои прежние раздумья — ведь раньше ему всегда казалось, что расстаться с Землей будет очень просто, что Земля неинтересна, и удивился: чувство тоски было новым, странным.
«Вздор, — сказал он самому себе. — Расстанусь. Только бы взял Батыгин…» А не возьмет — наступит день, и он, Виктор, сам уведет звездолет с Земли!»
Виктор подошел к окну. Вечерело. Шквалами налетал ветер, пронося по улицам города облака пыли и песка.
«Хорошо, что наши завтра приедут», — подумал Виктор.
И почти тотчас распахнулась дверь. На пороге появился шофер экспедиции.
— На базу, быстро! — сказал он. — Машины пришли!
Виктор выбежал следом за ним из дома и едва не задохнулся, глотнув вместе с воздухом песку и пыли.
Они подоспели к базе, когда вторая машина, натужно урча, вышла из-за поворота и остановилась. Из кузова выпрыгнули люди и бросились открывать борт. Виктор подскочил к ним, чтобы помочь, и через полминуты уже бежал к складу с тяжелым тюком на плечах. Сбросив на складе ношу, Виктор подумал, что лучше бы остаться тут, — принимать тюки и не выходить, пока не утихнет пылевая буря, но, упрямо склонив голову, выскочил наружу.
Машины одна за другой появлялись из свистящей палевой мглы, и все новые и новые люди включались в работу. Мимо Виктора быстрым шариком прокатился маленький человек с большим свертком на плече. «Травин!» — узнал Виктор и тотчас едва не столкнулся с Дерюгиным.