Однако вовсе не всегда было так, и государство Касталия с чего-то да начиналось. Начиналось оно с тупого времени, которое Гессе, а равно местный историк Плиний Цигенхальс, (прошу обратить внимание на имя) именует «фельетонной эпохой». Именно в эту эпоху и зародилось духовное движение, приведшее к учреждению Ордена Игры в бисер, эпоху причудливую, пеструю и неупорядоченную, в которой царят очень странные нравы. Фельетонная эпоха — говорит Гессе устами Цигенхальса — началась, когда бои за всяческую свободу увенчались победой, когда была преодолена церковная и государственная опека, и стало неясно, что делать с обретенной свободой, ибо она оказалась невыносимым бременем (как ни печально, самая легкая жизнь — в несвободном обществе, где за нас думает фюрер и все идет предусмотренным образом). Люди фельетонной эпохи, получив свободу и не обретя нового закона, который был бы не внешним, но чтился ими самими, выступал бы не как давление и принуждение, а был бы внутренней обязанностью, пустились во всякие злоупотребления и глупости. А именно: они запоем читали газеты и всякие периодические издания с нелепыми статьями, причем зачастую авторы этих сочинений потешались в них и над своими читателями и над самими собою. Например, «Фридрих Ницше и дамская мода… годов», «Роль болонки в жизни великих куртизанок». Люди проглатывали невероятное количество чтива, их обслуживала невообразимая армия писак. Я позволю себе от имени Марины Цветаевой сделать вставку в рассказ о «фельетонной эпохе»: у Цветаевой есть стихотворение «Читателям газет», исполненное ненависти, соответствующей масштабам ее личного темперамента, причем речь конечно не только о газетах, но о всякой макулатуре, заваливающей прилавки и продаваемой в метро. «Подземный змей», как вы понимаете, — метро:
Ползет подземный змей —
ползет, везет людей.
И каждый со своей —
Газетой (со своей Экземой.) Жадный тик,
— Газетный костоед.
Жеватели мастик, читатели газет.
Кача — «живет с сестрой»
— ются — «убил отца»…
Качаются — тщетой —
накачиваются.
Что для таких господ, —
закат или рассвет?
Глотатели пустот —
читатели газет
Газет — читай: клевет.
Газет — читай: растрат,
Что ни столбец — навет.
Что ни абзац — отврат…
О с чем на Страшный Суд
Предстанете: на свет!
Хвататели минут,
читатели газет!
Временами устраивались опросы знаменитых людей, причем маститые химики или пианисты высказывались о политике, гимнасты и летчики о преимуществах холостой жизни перед брачной, поэты о причинах финансовых кризисов… Главное было в одном: связать известное имя с актуальной проблемой или темой. Тысячи людей в свободное время склонялись над квадратами и крестами из букв, заполняя их по определенным правилам. Это была эпоха людей, хищно охотившихся за новинками. Но равным образом это было очень тяжелое и катастрофическое время, и очевидно, как пишет Плиний Цигенхальс, все эти кроссворды, а равно — добавлю я вослед Плинию Цигенхальсу, — «Космические войны», «Полтергейсты», «Космические пришельцы», благоглупости с НЛО… и т. д., и т. п. были связаны и отвечали глубочайшей потребности отвернуться от реальности.
В неимоверном количестве читались доклады, которые, как выражается Гессе, «бандиты духовного поприща» предлагали читателям и слушателям, перетряхивая какое-то количество модных слов, как игральные кости в стакане (как сейчас: трансгрессия, Деррида, Лакан, деконструкция), слушатели цеплялись за слова, утратившие свое значение, читались доклады о писателях, которых никто никогда не читал и читать не собирался, — это была ужасная девальвация слова. Это была эпоха, в которую люди предпочитали плыть по течению, не силясь перерасти самих себя. Триумфальная дорога псевдоинтеллигенции. И если продолжить эту характеристику при помощи другого писателя и мыслителя, я имею в виду Ортегу, это была та самая культура, которая нынче именуется «массовой», — для нее характерны беспрепятственный рост жизненных запросов и безудержная экспансия потребностей, а также врожденная неблагодарность ко всему, что облегчило нам жизнь. «Массовый человек» — это большой избалованный ребенок, глупец пожизненно и прочно, глупца ведь из его глупости выманить не удается — он некоторым образом герметичен. Тирания интеллектуальной пошлости в общественной жизни — характернейшая и самобытнейшая черта современности. Посредственность утверждает пошлость как право и право на пошлость. (Именно за это ненавидел Набоков фрейдистский дискурс.) У такого человека — и это самое ужасное — незыблемые представления обо всем, и оттого он не может слышать и слушать. Ортега говорит, что это эпоха самодовольных недорослей. Мерой культуры служит четкость установлений, а когда нет внешней и внутренней законности, начинается «натиск леса».
Вот так замечательно обстояли дела в духовном мире, если можно его так назвать, в ту фельетонную (фельетонную и оттого, что она более всего читала фельетонную литературу, и оттого, что вся она сама была посмешищем) эпоху, когда началось постепенное осознание нужды во внутреннем законе, внутреннем порядке, дисциплине и внутренней форме изнутри, той форме, что скрепляет нас не внешним ритуалом, но, произрастая изнутри, дает — столь нечастое в нашем отечестве — не чванство, не самодовольство, но достоинство, умение держать дистанцию, не потворствуя возбужденным и раздраженным рефлексам. Вот тогда началось движение в сторону того, что Гессе называет «игрой».
Вот этим выращиванием неких достоинства и благородства внутри нас, которое формируется в процессе овладения навыками Игры, и занимаются в монашеском эзотерическом ордене, в братстве и таинственном союзе людей, объединившихся во имя Игры и мужающих в процессе овладения мастерством. Вот мужание в процессе овладения игрой и есть выращивание в себе внутреннего закона.
Возглавляет Касталию Педагогический Совет и Магистр Игры — человек, который играет лучше всех и оттого руководит всеми играми, человек душевно и духовно способный возглавлять Игру, да и вообще просто толковый администратор. Однако прежде чем разбирать игру по Гессе, следует все же попытаться припомнить, что говорили вообще об игре и играх умные люди, считавшие, что такая веселая вещь, как игра, это куда как серьезно.
По Аристотелю, игра это деятельность, которая имеет цель в себе самой. Игра с целью выиграть деньги — игра не настоящая, но эксплуатация, использование игры с побочными для нее самой целями. Правильно играют дети — бескорыстно. Когда говорят «настоящий игрок», имеют в виду человека, который играет ради самого процесса. Игра принципиально бесполезна, если иметь в виду какую-то инструментальную цель. Обратите внимание на бескорыстные и незаинтересованные игры детей, в своих играх дети делают наиболее адекватную заявку на становление личности и развитие способностей (именно поэтому важно много играть и не заводными механическими игрушками, которые предопределяют процесс игры за ребенка).
И вот касталийцы играют, священнодействуя, переводя все феномены мировой культуры на некое эсперанто. Причем, как пишет Гессе, поначалу игра была не более чем остроумным упражнением для памяти и комбинационных способностей и пользовалась популярностью у студентов-музыкантов, а позже была перенята математиками. Перейдя из музыкальных семинаров в математические, игра развилась настолько, что смогла выражать особыми знаками и сокращениями математические и астрономические процессы. Позже ее подхватила биология и филология, это была дисциплина ума — игра предполагала знание математики и аристотелевской логики. Так постепенно игры отдельных наук превратились в особый эзотерический язык знаков и формул, которыми можно обозначить все явления духовной культуры и разыгрывать их в связи с их внутренней значимостью, погружаясь в сопоставления и устраивая перекличку.
Мы с вами еще, надеюсь, будем говорить о Набокове, а сейчас только отмечу, что набоковский гроссмейстер Лужин как раз принципиально не касталиец, ибо он воплощает кривое, не гармоничное, а ущербное гипертрофированное развитие каких-то одних способностей за счет других (и такова романтическая трактовка гения). Между тем у Гессе, если игра получается, то в процессе ее рождается гармония, а гармоничное развитие — это равномерное развитие. Игра, в которой проигрываются образы и символы мировой культуры, — своеобразный сеанс психоанализа, «проговаривания» и обдумывания себя, без чего не рождается личность. Игра это единственная область — это очень важно — где существует свобода, где вы свободный человек, ибо у вас нет никакой внешней цели, вы играете ни для чего: ни для получения денег, ни для сдачи экзамена, ни для выгоды, ни для папы и мамы… и т. д. Нет этого ужасного слова «ДЛЯ» и все. Но вы скажете, какая же свобода, если играть нужно по правилам? Игр без правил не бывает. И все же это свобода выбора и интерпретации правил, у всех игр, например, карточных, есть правила, но все игры разные… и в этом свобода, хотя бы в России-матушке и считали, что свобода это отсутствие правил, «воля». Но когда европеец, естественно, думающий европеец, говорит «свобода», он имеет в виду не то, что, русский, когда он говорит «воля». Свобода для Канта — это перемочь себя, хотя бы ты и был смертельно болен, и встать, если в твой дом вошел гость. Кант говорит, что искусство это и есть свободная игра душевных способностей, а красота — целесообразность без цели. А еще можно сказать, что в игре настраиваешься на истину, и нужно не пропустить мига, когда при расстановке и передвижении фигур и вообще каком-то раскладе обнаруживается подлинное обстояние дел, является истина — истина почему-то всегда очевидна, нам вдруг раскрывается то, что греки называли «алетейя». И все правила игры нацелены как раз на то, чтобы она возникла.
Гессе пишет: «Игра в бисер, зародившаяся в математических и музыкальных кругах (кстати, для касталийцев существует музыка только до эпохи романтизма, до 19-го века, поскольку романтизм почитал отсутствие твердо установленной формы, текучесть и тяготение к бесконечности за благо, а игра как раз построена напротив, на принципах кодификации культурных феноменов) существовала как универсальный всеобщий язык и метод для выражения и приведения к общей мере всех интеллектуальных