Когда он умер, Бальзак обронил, что теперь уже со Стендалем не покончить никогда. А поэт Поль Клодель, хотя и не прощавший Стендалю атеизма, сказал, что он один из полубогов французской литературы, мэтр абстрактной и пылкой, сухой и легкой литературы, качества, отличающие французскую литературу от любой другой. Это литература сжатых формул и динамизма, равно отторгающая догматическое и поэтическое.
А сейчас собственно о творчестве. Потому что если Стендаль сегодня нас интересует, то это не потому, что у него было несчастливое детство или он принимал участие в наполеоновских походах, не потому что он сделал посредственную дипломатическую карьеру, или имел любовные связи, не потому, что он о себе думал или говорил, а потому что оставил после себя выдающиеся тексты. Вот кое-какие соображения, рождающиеся при соприкосновении всего лишь с двумя текстами писателя.
Собственно говоря, тема у обоих произведений общая — любовь. Но одно из них написано в форме трактата, второе — роман. И еще одно забавное наблюдение: если бы писатель Стендаль в своем романе о любви строго следовал идеям своего трактата о любви, возможно, нам не пришлось бы изучать творчество этого писателя. Но давайте по порядку. Трактат, который так и называется «Трактат о любви», был написан в ту эпоху, когда еще не остыла самая сильная и пылкая из стендалевских страстей — любовь к Матильде Висконтини, жене генерала Яна Дембовского, с которым она жила врозь, имея от него двух детей. Матильда страстные эпистолярные признания Стендаля не распечатывала, предлагая взамен духовное сродство и дружбу, а после того как писатель, переодетый в маскарадное платье, позволил себе ее преследовать, и вовсе разгневалась. Она была убежденной «карбонаркой» и позже подверглась домашнему аресту.
Как бы то ни было, под впечатлением этой любви в двадцатом году Стендаль работает над Трактатом и в двадцать втором году его публикует, считая Трактат своим главным произведением. Публикация проходит незамеченной.
Что же представляет собой сочинение на такую увлекательную тему?
Стендаль с его математическим пунктиком ставит себе целью просто и математически убедительно объяснить, что такое любовь и каковы ее этапы и как развивается чувство, именуемое любовной страстью. Не напрасно же он считает себя прежде всего и больше всего исследователем человеческого сердца. Меж тем в это время самым знаменитым писателем, чья слава достигла апогея, считается Вальтер Скотт. При всем уважении к Скотту у Стендаля к нему есть претензии. Он считает, что произведения Скотта страдают существенными недостатками — писатель ничего не понимает в человеческом сердце. Скотт избегает говорить не только о любви, но и о чувствах вообще, заменяя их описанием вещей, о которых мало кто знает, как они на самом деле выглядели. Но дело даже не в этом, а в том, что описать одежду средневекового раба — полагает Стендаль — пейзаж, лицо легче, чем трудноуловимое движение души, человеческого сердца. И вообще описание одежды — напрасная трата времени. Важнее побудительные мотивы души. Итак, в 1820 г. он заводит casus morbi, или историю болезни, состоящую из серии клинических наблюдений над поведением больного, которым является он сам, иными словами, он пишет трактат о любви.
Книга начинается утверждением, что существуют четыре вида любви: любовь-страсть, любовь-склонность, любовь физическая и любовь, порожденная тщеславием, (престранный principium divisionis!). Все они следуют одним и тем же законам, хотя высшим типом является любовь-страсть. Этот процесс начинается с восхищения, после чего следует стадия, когда вступает в действие воображение, украшающее возлюбленную всевозможными достоинствами, затем наступает стадия надежд, чередующаяся с волнениями и тревогами насчет взаимности, и вот здесь начинается та самая стадия, то знаменитое преображение, которое Стендаль называет КРИСТАЛЛИЗАЦИЕЙ чувства. «Я называю кристаллизацией — пишет Стендаль — такую деятельность сознания, когда оно использует все, что ему предстает для того, чтобы наделить предмет любви все новыми совершенствами». И здесь у Стендаля имеется знаменитое сравнение с теми самыми солевыми копями вблизи Зальцбурга в Галлейне, в которых он некогда побывал, и ему там презентовали украшенную кристаллами ветку. Вот как эта брошенная в соляную купальню сухая веточка спустя несколько часов предстанет искрящейся и переливающейся радужными кристаллами, так происходит и с кристаллизующейся и расцветающей в душе любовью.
Если при выходе сочинение не заметили, позже Трактат «О любви» стал так же неизбежен на камине в светской гостиной, как картины на стенах или чайный сервиз. Светское общество читало Трактат, более того, по прошествии многих лет трактат считали нужным опровергать.
Так в сороковые годы двадцатого века испанский философ, чье имя у меня в лекциях будет встречаться более или менее регулярно, Хосе Ортега-и-Гассет счел нужным в своих «Этюдах о любви» вступить в полемику — и успешную — со Стендалем. Присмотримся к резонам знаменитого испанского философа. В сущности, они таковы: В голове у Стендаля рождалось много теорий, но теоретиком он был никаким. Его трактат читается с упоением, но только потому, что автор — прекрасный рассказчик. Согласно Стендалю — пишет Ортега — мы влюбляемся, когда наше воображение наделяет кого-либо не присущими ему достоинствами, а когда дурман рассеивается, любовь умирает. Любовь — по Стендалю — не только не видит реальности, она ее фальсифицирует. Стендаль очень сильно преувеличивает заключенную в любви долю обмана. Самая сильная сторона трактата это предположение, что есть истории, любовные только с виду. Случай Стендаля совершенно ясен — заявляет Ортега — речь идет о человеке, который не только никогда не любил, но и которого никогда не любили. Все его бесконечные страсти суть псевдолюбовь. Чувство маркизы де Кюстин к Шатобриану (я об этом говорила, когда рассказывала про Шатобриана) Стендалю незнакомо. Стендаль утверждает, что кристаллизация — это всплеск душевной энергии и обогащение внутреннего мира. Но на самом деле влюбленность — это состояние душевного убожества, ненормальное состояние нормального человека, состояние при котором заинтересованность кем-то одним резко сужает круг вещей, прежде волновавших. Мир стягивается в одну точку и теряет свою многомерность. И дело не в том, что как полагал Стендаль, предмету приписываются несуществующие достоинства, а в том, что он занимает в нашем сознании исключительное место. Как только мы впадаем в состояние умственной ограниченности и душевной ангины влюбленности, мы пропали. Влюбленность — замечает при этом Ортега — всего лишь один этап, за которым часто вообще ничего не следует.
Кстати, припомним школьно-хрестоматийный прекрасный рассказ Льва Николаевича Толстого «После бала». Вспомните, что произошло с его главным персонажем Иваном Васильевичем? Влюбленность Ивана Васильевича оказалась этапом, за которым ничего не последовало, потому что это был начальный и не самый существенный этап, на котором, кстати говоря, большинство останавливается. Это первое. Второе и главное, что Толстой, между прочим, очень убедительно опровергает прочно внедрившийся нынче в массовое сознание миф о любви как о неодолимой силы биологически обусловленном инстинкте. (Ортега, между прочим, замечает, что чем сильнее эмоциональный порыв, тем ниже его место в душевной иерархии.) Эта завладевшая умами масс идея всемогущего инстинкта так же ошибочна, как пафос стендалевской кристаллизации, полагающей, что достоинства всегда выдуманы, и любить значит заблуждаться. После того как потрясенному взору Ивана Васильевича предстает папаша полковник, бьющий рукой, затянутой в замшевую перчатку, слабосильного или просто мягкосердечного солдата, после зрелища изувеченного татарина, вообще, о чем может идти речь? Это такие непреодолимые культурные обстоятельства, с которыми не справиться никакой влюбленности именно потому, что любовь — это феномен культуры, а вовсе не инстинкт. Любовь, мои дорогие, скажу непривычную вещь, НЕ ЕСТЕСТВЕННА. Кстати, от того у нее и нет места проживания, своего органа. Говорят, правда, что живет она в душе, которая тоже безместна. И именно потому, что Иван Васильевич — человек, а не безотчетно спаривающееся животное, влюбленность растворяется как облачко в небе. Какая же после такого зрелища любовь, какая такая Варенька?
И, тем не менее, — это справедливо утверждает Ортега — любовь это ситуация, в которой человек, сам того не сознавая, раскрывает свою суть. Именно в выборе объекта любви раскрывается личность мужчины и женщины, ибо, парадоксально, МЫ ТЕ, КОГО МЫ ЛЮБИМ. Что это значит? А значит это, что мы любим улучшенный вариант самих себя, некий идеал — я, который вдруг обнаруживаем воплощенным в другом человеке. К тому же, нужно принять во внимание, что если мы говорим, что такой-то и такая-то — неровня, значит либо мужчина не так уж ничтожен, либо женщина не таких высоких достоинств. Напрасно женщина, претендующая на утонченность, пытается нас обмануть, мы знаем — она любила такого-то, а он груб, лицемерен и пр., но значит и она не такого высокого полета птица, какой хочет казаться. Сердечные пристрастия обнажают наше истинное лицо. По своей сути любовь это выбор, представляющий прекрасный повод подумать о самом себе.
Итак, Стендаля больше всего интересуют побудительные мотивы души и прихоти сердца, и именно тогда, в 1828 г. он набредает на сюжет сугубо современный, такой, какой ему нужен, такой, из которого можно соорудить роман. Источник — судебная хроника. Стендаль не был особенно оригинален, когда утверждал, что судебная хроника источник драгоценных сведений: благородные разбойники наводняли литературу и до Французской революции, на эту тему было написано немало душещипательных историй. У меня сейчас нет возможности возвращаться к эволюции романического жанра, некогда мы с вами говорили о рыцарском и плутовском романах и том баснословном синтезе, каковой дали эти две романические линии в незабвенном «Дон Кихоте», в котором впервые возникли многомерность и объемность. Неоднозначность. Сложность как результат соединения различных точек зрения. Напомню только о самом главном: если рыцарский и плутовской романы представляли собой повествование, которое только указывало на что-то, рассказывало о событиях, то с Дон Кихота начинается представление во плоти, изображение, как было то или другое. Прежде приключение занимало, как занимают события, случившиеся со знакомым человеком. Позже темы перестают интересовать и источником удовольствия становится не история, судьба и приключения, но эффект присутствия. Роман становится представляющим — главное увидеть персонаж воочию.