Нынче — я не говорю о детективах — интересуют не приключения, мы должны увидеть героя, привыкнуть к нему — оттого роман, как говорил Новалис, замедленный жанр. Причем плотность обретается не нанизыванием одного события на другое, а растягиванием каждого отдельного приключения за счет скрупулезного описания мельчайших компонентов. Мы будем говорить об этом, когда зайдет речь о Прусте. Поведение персонажа лучше не укладывать в какие-то определенные рамки, заданные мнимой характеристикой автора — тогда читатель будет вынужден, как это бывает в реальной жизни, сам давать оценку действующему лицу. Вот всем романам Стендаля присуще стремление избегать оценок — вы не вычитаете у него нигде оценок поступкам героя — он стремится сбивать читателя с толку, характеры у него изменчивы и одновременно течение событий весьма неторопливо. Несколько лет из жизни Жюльена Сореля — это всего три или четыре картины (дом Реналей в Верьере, семинария, особняк Ла Молей), каждая из этих картин своей внутренней композицией напоминает отдельный роман Достоевского. И в этом смысле «Красное и черное» совершенно современный роман, да в нем развивается сюжет и есть действие, но его главное назначение — описать атмосферу. Конкретное стремящееся к финалу действие уравновешивается и даже перевешивается изображением приглашающей к созерцанию атмосферы. В лучших романах — об этом пишет Ортега — запоминаются не происшествия или события, а их участники. Стратегия автора состоит в том, чтобы переселить читателя в воображаемый мир, небольшой и замкнутый, во внутреннее пространство романа. Читательский горизонт в таком случае не расширяется, как в рыцарском романе, а сужается, читатель на время становится провинциалом. Это единственная возможность вызвать у читателя интерес к происходящему. Но оттого нежизнеспособны любые романы, преследующие побочные цели, политические, идеологические, сатирические — ведь касаться любых сиюминутных животрепещущих вопросов все равно, что выталкивать погрузившегося в роман читателя наружу из вымышленного замкнутого пространства, — разрушать иллюзию. Задача романиста как раз состоит в том, чтобы притупить у читателя чувство действительности, зачаровать его, заставить вести мнимое существование. Повторяем, самым интересным в романе становится не придумывание действий, а придумывание интересных душ.
И вот интересующийся именно интересными душами и всевозможными человеческими безумствами Стендаль в 1827 г. прочитывает Судебную газету с отчетом о деле некоего господина Антуана Берте, обвиненного в покушении на убийство госпожи Мишу. Через три года в свет выходит роман «Красное и черное». Но что прочитал Стендаль в уголовной хронике? Драма случилась в районе родного ненавистного Гренобля, причем в семье, которую Стендаль помнил, семье Мишу. В эту семью берут домашним учителем мальчика из семьи кузнеца, слабосильного и воспитанного деревенским кюре. Антуану двадцать два года. Госпоже Мишу — тридцать пять. По всей вероятности, хозяйку и Антуана начинают связывать особые отношения. Как бы то ни было, через год Антуан возвращается в семинарию, а еще через два года он вновь желает вернуться в семью Мишу. Но когда он к ним приезжает, он обращает внимание на нового учителя, заменившего его и занявшего его место, причем, вероятно, во всех смыслах. Берте начинает скандалить и угрожать, с помощью семейства Мишу возвращается в семинарию, в которой исповедуется настоятелю. Настоятель требует его удаления из семинарии, дома его избивает отец и устраивает учителем в другую семью. Там на него начинает иметь виды дочка, и отец семейства запрашивает характеристику и сведения у госпожи Мишу. Госпожа Мишу присылает отрицательный отзыв и Антуана просят семейство покинуть. Мишу стараются ему помочь, но Антуан грозит убить госпожу Мишу как причину всех своих несчастий, и обезумев, стреляет в нее и в себя в церкви. Когда он приходит в себя, госпожа Мишу говорит, что прощает его. На следствии Антуан обвиняет во всем госпожу Мишу. Его казнят.
Кроме того, Стендаль интересуется еще несколькими сходными уголовными делами. С одной стороны, налицо в романе и уголовной хронике совершенно определенное сюжетное сходство, с другой, имеются существенные психологические различия. Задача Стендаля состояла в том, чтобы написать на этой основе роман, непохожий ни на бытописания Вальтера Скотта, ни на чувствительного Шатобриана, ни на псевдогероического Гюго.
Так и вышло — Стендаль ни на кого не похож. При этом использование в отношении «Красного и черного» категорий романтизма, реализма и пр. мало что дает. Что это, с позволения сказать, за романтик, если автора тошнит, когда вместо слова лошадь говорят «скакун»? Но что это за реалист, если его больше всего интересует эфемерная душа? Остается сказать, что, несмотря на влечение к описанию вещей трудноуловимых, все же Стендаль был больше всего воспитан Просвещением, и он был французом, ценившим ясность. Теперь немного общеизвестных вещей. Герой «Красного и черного» Жюльен Сорель — человек, которому выпал скверный жребий родиться в жалкое время в социальных низах. Родись он на двадцать-тридцать лет раньше, у него была бы другая судьба. Сорелю шесть лет во время падения наполеоновской империи, ему ничего не достается от тех времен, когда человек из низов мог сделать головокружительную карьеру. И он живет тихо отцветающими легендами и гиперболами. В прежние годы, в годы наполеоновских карьер для него был возможен взлет — нынче он может стать только священником. Теперь юноше, заговаривающему о славе, отвечают — идите в монахи. И оттого он полон неиспользованной энергии и страсти, которая в это время живет только в социальных низах. Потому что наверху яркость только мешает.
Одинокий дома, он еще более одинок в семинарии, где его ненавидят за незаурядность. Ему остается только одно — выбор между бунтом и лицемерием. И он проходит изумительную школу аморальности, блестяще осваивая науку лицемерия. Талейран — знаменитый дипломат и политический деятель той эпохи, наделенный прозвищем лисы, — имел обыкновение говорить, что слово дается человеку для того, чтобы скрывать свои чувства. Жюльен научается лицемерить, но для того, чтобы по-настоящему продвинуться, надо выбирать кости из рыбы на блюде епископа, как это делает аббат Фрилер. А на это Жюльен не способен. Энергичный и даровитый плебей, которому выпало неудачное время, от всего этого приходит в ярость. И именно поэтому он выбирает себе в тайные кумиры Наполеона. Для него Наполеон — революционер и реформатор на троне. Он полагает, что Наполеон хотел освободить страну от богатых бездельников аристократов и открыть путь талантливым, смелым и энергичным. Но Бурбоны все повернули вспять. Жюльен называет себя учеником Плутарха и Наполеона. Отчего? Оттого, что Плутарх написал биографии Александра Македонского и Цезаря.
Сорель в унизительной ситуации, а это опасно — минуты унижения рождают «Робеспьеров». В сущности ведь и Наполеон самоутверждающийся амбициозный коротышка. Вот Сорель и «глядит в Наполеоны» («…мы все глядим в Наполеоны, двуногих тварей миллионы…»), как позже будет глядеть в Наполеоны Раскольников. Но в иные минуты привычка к лицемерию не срабатывает и Сореля неудержимо выносит за рамки общества. Надо сказать, что Стендаль был первым писателем, почувствовавшим историю как смену поколений.
«Красное и черное» в сущности, роман об эпохе. В романе все персонажи рассматриваются глазами Жюльена, сквозь его биографию и отчетливо делятся на тех, кто ему интересен, к кому он относится доброжелательно, и тех, кого он презирает. Последних значительно больше. С одной стороны: г-н Реналь, Вально, аббат Кастанед и прочие, с другой: аббат Шелан, аббат Пирар и, конечно, госпожа Реналь. При всем том у этого так любящего ясность и трезвость писателя самое частотное слово в романе — душа. И разве не годится любое средство для того, чтобы в этом мире лжи, интриганства и лицемерия выстоять? Самое главное для Жюльена — не быть обманутым, не дать себя обмануть. Но это значит — уметь притворяться лучше, чем остальные. Все три романа Стендаля касаются такого мотива, как лицемерие. Это у Стендаля, как у Льва Толстого, больное место. Оттого Толстой так и любил Стендаля.
Впрочем, еще он, конечно, его любил за манеру письма и воспользовался для своих изображений военных действий описанием битвы при Ватерлоо из «Пармского монастыря» Стендаля. У Стендаля — говорил Толстой — война такая, какой она бывает на самом деле. И далее: «во всем том, что я знаю о войне, мой первый учитель — Стендаль».
Итак, девиз Сореля: кому мила цель, милы и средства. Это классическая формулировка, позже ее повторит Бальзак в том смысле, что если хочешь жить и побеждать, изволь принимать правила игры. Когда Сорель открывает, что все — влияние, места, власть — в руках аристократов или нуворишей, и эти ничтожества везде оттесняют талант и ум, он вспоминает, что во времена Революции и Наполеона каждый в соответствии с возрожденческим принципом, сформулированным Сервантесом, был «сыном своих дел». Сорель претендует на место под солнцем только в связи с личным талантом и заслугами. Но если в прежней литературе ни раб, ни слуга, ни крестьянин не могли претендовать на роль серьезного героя литературного произведения — им, как правило, отводились комические роли — то Жюльен Сорель — первый герой романа плебей, причем возмущенный плебей, сознающий это, и оттого каждую свою личную победу рассматривающий как победу всех плебеев, а свое личное поражение считающий поражением всех людей своего сословия. Он даже госпоже Реналь, женщине, которую он любит, не может простить ее происхождения и принадлежности к слою состоятельных людей. При этом Стендаль — и это надо иметь в виду — сочувствует вовсе не обделенным и обездоленным, но только талантливым и даровитым, чьи места заняты тупыми и бездарными. Это индивидуалистическое и, в определенном смысле, аристократическое чувство, романтический культ героя, тоска по сильной исключительной личности, идея «немногих счастливцев», одаренных богами. И все же, несмотря на явное сочувствие герою, Стендаль смотрит на него трезво и достаточно критически — ведь Сорель невыносимо подозрителен и всегда настороже. Стендаль критически относится к этим настроениям своего героя, к постоянно присутствующему в его переживаниях ощущению, или оттенку чувства, которое можно было бы назвать французским словом «ressentiment», словом, давно ставшим термином. Но что