Как бы то ни было, появление версии Монтальво во много раз добавляет славы сюжету, произведение переводится на все европейские языки, порождая множество отпрысков в виде разнообразных продолжений. При этом 12 книг испанского издания на французском языке превращаются в 20, на итальянском в 25, а на немецком языке — в 30. Амадисом увлекается не только малообразованная и непритязательная публика, в нем черпают вдохновение знаменитые итальянские поэты Ариосто и Тассо. Меж тем до сих пор остается неясным, кто написал Амадиса Гальского впервые и на каком именно языке. К тому же, если принять во внимание то, что Амадис считается произведением, предопределившим строй европейского романа, становится понятно, отчего португальцы, французы и испанцы не устают оспаривать друг у друга права собственности.
Амадис Гальский в версии Монтальво состоит из 4-х книг. Первая книга рассказывает о рождении Амадиса, о том, что был он брошен в море в просмоленном ящике, при нем были кольцо и меч, которые позже способствуют его узнаванию. Ящик вылавливает некий рыцарь, берущий Амадиса на воспитание. Юный Амадис знакомится с принцессой Орианой, к которой поступает в пажи. В книге рассказывается об идиллической любви Амадиса к Ориане, о том, как Амадиса посвящают в рыцари, о первых подвигах на рыцарском поприще. О том, как его узнают родители, как злые чары его заколдовывают, как Амадиса освобождают две служанки Урганды Неуловимой, как он сражается с братом, не зная, что это его брат и т. д.
Вторая книга рассказывает об ошеломляющих победах Амадиса над рыцарями-гигантами и драконами и переписке с Орианой.
Третья повествует о том, что у Орианы рождается сын Эспландиан, плод ее потаенной любви с Амадисом. Эспландиана воспитывает львица, меж тем как Амадис свершает свои удивительные подвиги все на более обширной территории и под разными именами. Он триумфально освобождает Константинополь, после чего освобождает и Ориану. Книга завершается их счастливым совместным пребыванием на острове Твердь. Предполагается, что Монтальво, которого не удовлетворяла развязка, существенно правил текст, начиная с третьей книги, что рождение Эспландиана — продукт его воображения, и привнесение в текст религиозных обоснований тоже его рук дело.
Четвертая книга, менее оригинальная, посвящена сражениям Амадиса и его вассалов на острове Твердь. Амадис примиряется с королем Лисуарте отцом Орианы. А так как в очередной битве терпит поражение претендующий на руку Орианы римский император, то его женят на сестре Орианы, устраняя тем самым препятствия к «официальной регистрации» тайного супружества. Король Лисуарте передает свои владения Амадису.
Как у всех рыцарских романов поздней поры у романа о рыцаре Амадисе, композиция элементарна и сложна одновременно. Это простейшая, достаточно однообразная, форма развертывания повествования, при которой множество отдельных, относительно самостоятельных эпизодов — приключений, или авантюр, словно нанизываются на стержневую фигуру главного героя, непрерывно перемещающегося, сражающегося и побеждающего. В итоге авантюры выстраиваются в линейно последовательный, но запутанный лабиринт, это звенья перепутавшейся цепи, иногда у центрального ствола вырастают боковые побеги, иногда авантюры прерываются и возобновляются по прихоти рассказчика. В типовом отношении эти эпизоды-приключения сходны, рассказ о них имеет характер самоцельности, и сюжет стремится вперед не за счет качественного разнообразия, а за счет наращивания количества авантюр и включения новых персонажей. Однако, несмотря на перипетии петляющего сюжета и невероятное число персонажей (их около 300) рассказчик никогда не прерывает связующей повествование нити, — все, что происходит в книге, связано с Амадисом, — демонстрируя завидное мастерство в преследовании цели. Что касается второстепенных и третьестепенных персонажей романа про Амадиса, все они «играют свиту» Амадиса, иными словами, окружают его и служат его прославлению. Эта единая цель сплачивает всех участников событий и сплавляет все эпизоды в некое органическое единство, замкнутое на себя и тяготеющее к определенному финалу. И в таком качестве роман об Амадисе — авторское произведение, предполагающее одну — авторскую — точку зрения, далекую от эпических нормативов, не скованную никакой ни письменной, ни устной традицией, несмотря на связь с циклом романов Круглого Стола.
Конечно, композиционно и структурно роман об Амадисе похож на богатырскую сказку, а сам Амадис на сказочного героя, добывающего себе царевну и полцарства и, конечно, это апробированная и отлаженная веками схема. Но вино, влитое в старые мехи, воспринималось как свежее вино и с другим букетом. Вообще в отличие от сказочных героев, герои рыцарского романа, особенно такого позднего и из-за этого сконцентрировавшего жанровые признаки, так сказать, особо показательного рыцарского романа, каковым был Амадис, это некие духовные конструкции, оперируя которыми автор решает проблемы другого времени. Если классический рыцарский роман уже был энциклопедией условности и ритуала, миром куртуазной игры, в которой все происходит по правилам, которые нельзя нарушать, то в Амадисе все эти черты утрированы. Благородные деяния Амадиса — деяния химерического свойства в экзотическом пространстве островов Тверди, Дьявола, а равно завоеванного Константинополя. Деяния не заземленные, лишенные практического смысла, направленные на привнесение в мир добра и справедливости, эталон и ориентир для грядущей через сто лет деятельности великого Дон Кихота. В Амадисе нет страсти Тристана и Ланселота, но он тип совершенного рыцаря, неимоверно далекого от земли, истории, от прозаических поступков реального человека рыцаря Сида. К тому же, Амадис и окружающие его рыцари это уже не феодальная буйная вольница, с насупленными бровями подставляющая плечи под тяжкий крест вассальной зависимости, но монархическое умонастроение именно в это время складывающейся государственности и начинающих четко проступать и отвердевать территориальных границ. Уходят в незапамятное прошлое времена, в которые правители по-родственному договаривались со своими, кому из них чем владеть. Вот почему в последней книге Амадиса, этом кодексе поведения образцового рыцаря, главный герой в итоге превращается из верного паладина в идеального монарха, обезоруживающего врагов милостью, выступающего арбитром в тяжбах отдельных личностей и народов, справедливого и добродетельного. Здесь Монтальво очевидно следовал распространенным политическим трактатам об идеальных государях, примерно управляющих своими народами, возможно, под влиянием «Истории королей готов, вандалов и свевов» Исидора Севильского, знаменитого средневекового теолога и писателя из Картахены. Это было характерное поветрие времени, стоит вспомнить Макиавелли и что через четверть века появится знаменитый труд на эту тему у Эразма Роттердамского.
Короче говоря, добродетелям Амадиса несть числа, он зерцало мужества и куртуазности, образец вассальной верности, защитник всем слабым и угнетенным, карающий меч на службе морального закона и справедливости; он смел, но не жесток, несгибаем в любви и дружбе, набожен, но не фанатичен. Пресловутое соблюдение рыцарского кодекса чести превращается в романе в незыблемый ритуал, в идеологическую подоплеку всякого поступка и всякого диалога. Иногда деликатность и мягкосердечие Амадиса граничат с плаксивостью, что тоже было едва ли не типической чертой куртуазного поведения, призванного смягчать жестокие нравы времени и сильной половины человечества. Ведь в эпоху классического рыцарского романа — и этим нормам следует Амадис — искусство было наводнено женским элементом, любовными трагедиями женщин, Изольды и Джиневры. Вечно женственное есть средоточие всякого доброго деяния, и всякое доброе деяние обречено утрачивать земные очертания. Вот и в романе об Амадисе Ориана едва ли не важнее самого Амадиса. Если еще раз припомнить «Песнь о Сиде» и возвратиться мыслями к отношениям Сида и его жены Химены, то мы с очевидностью увидим, что любовь в «Песни о Сиде» это чувство родственности и семейственности, и ничего другого там просто нет. Меж тем в рыцарском романе любовь превращается в «любовь, что движет солнце и светила». Влюбленность, принимающая экстатические формы, нормальное состояние рыцаря. При этом для Амадиса характерна не роковая страсть, как в Тристане, а любовное рабство с оттенком идолопоклонства, более того, это любовь нормативная, несколько педантичная и поучающая:
«Неустанно вопрошал Амадис о своей госпоже Ориане, ибо одна она была целью и средоточием его помыслов; и хотя она пребывала в его власти, от этого не убыло в нем ни на песчинку любви, которая была в нем всегда, но, напротив, еще более того, он к ней сердцем прилепился и воле ее повиновался; и от этого существовавшая промеж них великая любовь была, не как у многих, случайной и на время, кто, полюбив тут же и возненавидел, но была она такой глубокой и покоилась на таких добрых основаниях, что от раза к разу только возрастала, и так случается со всеми теми вещами, которые основываются на добродетели, а не на тех скверных побуждениях, которые мы обычно стремимся удовлетворить». (Перевод мой — В. Р.)
Действительно, в отличие от сказки, на которую похож роман об Амадисе, в нем очень силен дидактический элемент. «Рыцарское искусство — например, заявляет в финале романа Монтальво устами своего героя — это искусство высокое и даже очень высокое, и Господь его создал во имя мира и справедливости, дабы торжествовали они среди детей человеческих, и во имя истины и чтобы воздать каждому по праву его… И все это можно извлечь из рассказанной здесь истории, которая показалась правившему ее одновременно чудесной и человечной». (Перевод мой — В. Р.)
Книга имела такое сильное поучительное воздействие, что для всех слоев населения духовный облик Амадиса сделался моральным образцом. И в этом смысле роман об Амадисе превосходил, скажем, «Придворного» Кастильоне, поскольку предназначался более широким читательским кругам. Это был кодекс поведения совершенного рыцаря, а для всего 16 века учебник хорошего тона, умения поддерживать должным образом беседу, правил поведения в обществе.