Из письма Вашего видно, что Вы еще не очень радуетесь о том, что в сей мир родились, и боитесь вечнаго огня, чтоб не попасться в него навеки. Удивительно, что Вы еще не находите себя в нем, и родяси в нем, и только еще не чувствуя его во всей мере: неужели вам наружный страшнее внутренняго! –
писал С. И. Гамалея И. П. Тургеневу в конце 1780-х годов (ГАРФ. Ф. 1094. Оп. 1. Д. 28. Л. 1). В не дошедшем до нас письме Ржевский спрашивал своего руководителя по ордену князя Николая Никитича Трубецкого о значении образа жемчужины, использованного в первой книге «Пути к Христу» Беме. По мнению Трубецкого, «жемчужина сия есть искра Божественыя любви, и влечение отчее в Его любовь; сия искра, находящаяся в человеке, раздувается в силу последования нами жизни Христовой» (Барсков 1915: 265)[38]. Чтобы докопаться до жемчужины, погребенной после грехопадения под слоями грязи, требовалось совлекать с себя «ветхого Адама», познавая себя и все глубже осознавая собственную греховность. «Человек, подобный мне, подобен бриллианту, покрытому еще корою, который, ежели еще не обнаружен, не имеет никакой цены», – исповедовался Кутузов Тургеневу (Кутузов 1963: 316).
Место, которое Екатерина отводила посещению театра, занимали в розенкрейцерской системе представлений чтение, перечитывание и перевод эзотерических и нравоучительных сочинений, которые должны были служить источниками высшей мудрости, моральных истин и эмоциональных стандартов. «Чтение такое – тинктура, которая неприметным капельками делает спасительные превращения в тысячах, и многие годы. Но ежели и одной душе подастся способ обратиться и ожить в Господе!» – писал Лопухин Д. П. Руничу в 1814 году, сравнивая книгу или рукопись с лекарством, излечивающим больного (Лопухин 1871: 1219).
Масоны искали философский камень – вещество, способное при алхимической реакции обращать все металлы в золото, и панацею – средство, способное излечивать от всех телесных болезней. Знанию, заключенному в трудах духовных наставников, отводилась еще более важная роль – оно призвано было, по словам Трубецкого, «внутренне оживотвориться в читателе» и «обратиться» в его кровь, ибо без «такого подкрепления» розенкрейцер «легко идучи сам собой, может заблудиться» (Барсков 1915: 260, 267, 268).
Трубецкой рекомендовал Ржевскому «неутомимо студировать» трактат Джона Мейсона (Иоанна Масона) «Познание самого себя» и девятую часть книги Якоба Беме «Путь к Христу», которая называлась: «О четырех комплексиях. Утешительное послание к непрестанно искушаемому и скорбящему сердцу с показанием отчего скорбь происходит и отчего искушение приходит». Сочинения эти должны были способствовать полному преображению души адресата письма:
Благодарю Бога, что сочинения высокопросвещенного в Боге почивающего брата нашего Иакова Беме приятны вашему сердцу; читай их, мой друг, читай с молитвою, и верь, что чем более читать их будешь, тем более дух Господень, открывающийся чрез сего великаго мужа и угодника или, лучше сказать друга Божия, будет вкореняться в сердце Ваше и, возбуждая спящия магическия ваши свойства и силы, преображать вас будет в члены нашего Архи-Мага и Спасителя, Который и откроет вам то в сочинениях Беме, чего никакий язык человеческий и никакой человек ни открыть, ни описать вам не может. Верьте, мой друг, что писанное мною не есть фантастическое или нечто фанатическое, но есть нечто существенное и истинное <…> которое однако же не можете вы прежде испытать, пока чрез долгое время не будете с истинною молитвою и с непрестанною медитациею и прилежанием штудировать сего мужа и приводить в деятельность учение его <…> дабы дела ваши помощью сего света получили также магическую силу, чтобы они могли и ради других человеков служить тинктурою для трансмутации их из плотских астральных светских человеков в духовные ангельские божественные человеки (Там же, 263–264).
При всех очевидных отличиях от задуманного Бецким превращения соотечественников в поколение новых отцов и матерей, описанная Трубецким «трансмутация» также представляла собой проект тотальной переделки современного русского человека на основе правил, которые предстояло ему внушить. Стоит заметить, что эти два визионера были двоюродными братьями.
Не вполне ясно, на каком языке должен был Ржевский «студировать» Мейсона и Беме. Книги и рукописи доставлялись в Петербург и в оригиналах, и в русских переводах. Так, в одном случае Трубецкой специально оговаривался, что посылает «два екземпляра печатных Бема на франц. языке» (Там же, 267), в другом объяснял, что перестал посылать Ржевскому «Р<озен> К<рейцерские> речи», потому что они «дурно переведены», и обещал возобновить корреспонденцию, как только они «переведутся вновь» (Там же, 258).
«Познание самого себя» вышло в Москве в 1783 году в переводе И. П. Тургенева, в то время как «Путь к Христу», переведенный А. Ф. Лабзиным, был напечатан по-русски только в 1815-м. Вместе с тем в предисловии к этому изданию Лабзин указывал, что «почти все творения Бемовы переведены на наш язык одним достопочтенным старцем, который, однако ж, ничего своего издавать в свет не любит и у которого они по жизнь его вероятно останутся под спудом» (Беме 1815: XXIV). По убедительному предположению автора статьи о судьбе наследия Беме в России, здесь имеется в виду С. И. Гамалея, регулярно рассылавший свои переводы из немецкого мистика близким друзьям (Русские переводы 1858: 133).
Активная переводческая деятельность большинства московских розенкрейцеров имела свой целью не только просвещение ближних, но и самовоспитание. Процесс поиска адекватных слов для передачи сокровенного знания на своем языке приближал к тайному смыслу сочинения, помогая «внутренне оживотвориться» им. В свою очередь, внимательный читатель мистической книги или рукописи приобщался к заключенной там высшей мудрости и вступал с ее переводчиком в особый союз посвященных душ.
В 1782 году, переводя «Ночные мысли о жизни, смерти и бессмертии» Эдварда Юнга, розенкрейцер Алексей Михайлович Кутузов делился с Иваном Тургеневым, готовившим перевод «Познания самого себя», надеждой научиться «употребить горесть мою, столь же полезно, как автор мой». В то же время он рассчитывал стать «орудием для исправления некоторых душ в пороках утопающих», добавляя, что будет «доволен и предоволен», «естьли найдется хотя один человек, который в мыслях своих поблагодарит» его (Кутузов 1963: 305).
Уединенные занятия, которым человек предается наедине с собой и перед лицом Бога, были призваны сплотить членов ордена в особое эмоциональное сообщество. Ищущим истины необходимо непрерывное руководство, которое они должны были получать не только из произведений, написанных великими мистиками и моралистами, но и в немалой степени благодаря постоянному контролю со стороны других членов лож. Истинному масону полагалось делиться с братьями результами самоанализа, признаваться им, по крайней мере в общей форме, в совершенных грехах, посвящать их в подробности своего опыта нравственного самосовершенствования и размышления по этому поводу. Ритуал коллективной исповеди, превращавший работу каждого члена над собой в общее дело, задавал эмоциональный режим, призванный определять все внутренние переживания членов ордена.
В одной из речей, произнесенных на собрании розенкрейцеров, И. П. Тургенев говорил, что братья
должны прилежно заниматься ежедневным испытанием и познанием коренных причин и источников – добрых и худых пожеланий, мыслей истинных и ложных воображений, слов, деяний и самих чувствий, не только сим заниматься паче всего, но и всегда иметь грудь и сердце свое открытыми руководителю своему во зделанных замечаниях над собою: нравственных, умственных и даже физических (Вернадский 1999: 118; ср.: Беспалова, Рыкова 2011: 175–176).
Речи на собраниях были одним из важнейших средств группового контроля за внутренней жизнью вольных каменщиков, который не должен был ослабевать и в промежутках между заседаниями, во время отсутствия тех или иных братьев и даже в периоды так называемых силланумов, когда, по решению высшего начальства, работа лож приостанавливалась. Чувство принадлежности к ордену и братства по отношению к другим его членам требовало постоянного упражнения. В 1782 году А. М. Кутузов писал из деревни Тургеневу, как, сидя у камина, он в задучивости тер два сухих полена друг об друга, пока они не начали дымиться:
Я тот же час выпустил их из рук и положил на пол, не спуская с них глаз моих; тут приметил я, что дым начал умаляться, и, наконец, совсем они остыли. В сию минуту представилось мне, что происшествие сие как будто нарочно изобразило мне дружбу нашу. Быв мы вместе, беседовали часто друг с другом и сердца наши, так сказать, терлись одно об другое и сие-то производило оный жар, который мы дружбою называли; но после разлуки нашей уподобились мы этим поленам, на пол положенным, жар наш зачал простывать и, наконец, в совершенную холодность претворился (Кутузов 1963: 305).
Способом поддержания внутреннего единства сообщества и, одновременно, инструментами работы масона над собой служили ведение дневников и записных книжек. Примеры покаянного самообличения из масонских речей Ивана Тургенева и дневников, которые он вел в своей симбирской деревне (см.: Рыкова 2007: 147–149, 150–155), отличаются друг от друга только в стилистическом отношении. В речах Тургенев сдержаннее, в дневниках – экспрессивнее, но содержательной разницы между этими двумя типами документов, по существу, нет. Будучи оторван от товарищей по ложе, Тургенев сохранял усвоенные им формы самодисциплинирования, как бы конструируя и интериоризируя коллективный осуждающий взгляд. Его «грудь и сердце» оставались открытыми братьям и руководителям даже в их отсутствие.
Не менее значимой формой внутренней самоорганизации сообщества была переписка. Письма московских розенкрейцеров часто очень пространны, многословны, полны отвлеченных и нравоучительных рассуждений, сердечных излияний и признаний в собственных пороках и слабостях. Один из их характернейших мотивов – чрезвычайно эмфатические извинения за задержку с ответом и краткость (часто весьма относительную) – и то и другое служит для авторов свидетельством их собственного нравственного несовершенства.