Меня развернули лицом к себе — так резко, что опомниться не успела. С заведенными за спиной руками, прикованными стальными наручниками пальцев к перилам, вжатая в металл его сильным телом. Халлоран оказался так близко, что отшатнуться не было ни малейшей возможности. Скользнул губами по губам, выбивая из груди остатки воздуха… горячего, как сверхновая. Глаза его полыхнули, и я подалась навстречу. Стирая последнюю преграду между нами, падая в жесткий поцелуй, как в пропасть.
Дыхания не стало, не стало меня, его хриплое рычание перетекло в меня, а мой сдавленный крик в него. Наши языки переплелись, мы переплелись прямо в одежде, и мир вокруг горел вместе с нами. Халлоран меня больше не удерживал, но это было бы лишним: я вжималась в него — бедрами в бедра, телом в тело. Запустила пальцы в темные волосы, чувствовала его пальцы, стягивающие мои волосы в узел. Грубая ласка, подчиняющая. Обжигающая ладонь скользнула по шее, заставив вздрогнуть. Контраст нежности и силы отзывался в каждой клеточке. Я судорожно вздохнула и оказалась на дне его глаз.
Несмотря на яркий солнечный свет, горели они, как в ночи.
Алое пламя, которое невозможно забыть. Вытянувшийся зрачок. Жесткие пальцы на подбородке и прикосновения к губам — порочные, раскрывающие: собственнический жест. Жест победителя.
— Как же приятно будет сделать тебя своей… — Мгновение, в которое я почти не дышала, рокочущие переливы голоса. — Леона.
От того, как он произнес мое имя, внутри полыхнуло солнце. Солнце беспощадное, всепоглощающее. Жаркое.
Это и отрезвило.
— Нет!
Собрала остатки самообладания, уперлась ладонями ему в грудь.
— Не хочу… так! Меня колотит от одного вашего присутствия, когда я вас вижу… — Я задыхалась, потому что воздуха не хватало. — Когда вы ко мне прикасаетесь… У меня перед глазами все плывет, потому что вы… Вы играете со мной, вы с самого начала играли своим голосом, своей магией!
Он отстранился резко, рывком, словно часть меня забрал.
— Магией? — Руки его легли на ремень и сжались с такой силой, словно он боролся с желанием ударить. — Магией, говоришь?
Я взвизгнула, отпрянула, но меня перехватили за талию. Наугад ткнула пяткой, угодила куда-то в иртхана, после чего его руки сомкнулись так, что пошевелиться не было никакой возможности. Халлоран перекинул меня через плечо, как охотник полупридушенного виара, и поволок наверх. Я брыкалась, колотила его по спине, но добилась только того, что меня плотнее прижали к себе и скомандовали:
— Замри.
Спокойно и легко.
Ни намека на рычание или приказ, но в голову словно плеснули ледяной воды или мгновенной заморозки. Сознание попятилось, как признающий вожака набл, уступило место безволию. Тело стало тяжелым, руки свободно повисли вдоль напряженной спины Халлорана. И я вслед за ними. Сердце равнодушно отстукивало шаги: первый-второй, первый-второй, первый-второй.
Второй этаж представлял собой просторный коридор. Холодная плитка на полу и высокие стеклянные ограждения с деревянными перилами. Первая же дверь привела нас в спальню, огромную и просторную. Меня швырнули на кровать, на которую я приземлилась кубарем, как новорожденный виар, выкатившийся из яйца. Давление чужой воли не возрастало, но и не ослабевало, не накатывало волнами, но неизменно держало прочнее всяких цепей. Внутри меня все сжималось от ужаса: я понимала, что и рта не могу раскрыть. Не могу закричать, не могу позвать на помощь, не могу попросить его прекратить.
— Снимай джинсы.
Мои руки творили все без моего ведома: сами потянулись к молнии, сами спустили брюки на пол, и выпуталась я из них так же покорно, как если бы просто раздевалась перед сном. Но я раздевалась перед Халлораном, не в силах отвести расширенных глаз от его, вмиг потемневших до ледниковых провалов. Все мое существо противилось тому, что происходит, но я этому противиться не могла.
— Подойди.
Я подошла. Джинсы остались за спиной, внутренняя ехидна задрала вверх большой палец: хороша же я, наверное, в свитере, трусиках и носочках.
— Расстегни ремень, вытащи и отдай мне.
Как во сне я наблюдала за тем, что творят мои пальцы. Касаются холодной пряжки, вытягивают кожаную ленту из петель, а потом сворачивают вдвое и протягивают ему. На мгновение в темно-зеленых глазах сверкнул огонек: яростный, злой, который тут же поглотила бездна льда. Напряглась, когда свернутая петля коснулась подбородка, заставляя поднять голову.
— Ну как? — жестко спросил он. — Похоже на то, что ты чувствовала раньше?
«Нет! — захотелось завопить мне. — Нет, нет, нет, не похоже! Отпустите меня!»
Но я могла только стоять и смотреть на него.
— Да будет вам известно, эсса Ладэ, подчиняющая магия голоса… — От каждого слова что-то внутри сжималось. — Работает именно так.
Это действительно ничем не напоминало то, что я чувствовала раньше. Никогда в жизни я не испытывала такого: подчинение чужой воле, отстраненность, сосредоточенность на последнем слове и ожидание нового приказа. Даже в ту ночь, когда он приказал мне замереть… перед тем, как забрать силу, нет это не было безволием. Я следовала за ним, но сама хотела того. Безволие — это полная пустота, покорность и желание идти за голосом, который эхом звучит в ушах. То нарастая, то затихая. Но ведь я и правда думала, что…
— А теперь ложись на кровать. На живот.
Развернулась и направилась к кровати. Огромной, застеленной плотным кремовым покрывалом, с перекинутой поверх темно-коричневой дорожкой. Перед глазами все плыло: то ли от осознания того, что должно случиться, то ли от чувства, что я сама себя загнала в эту ловушку. Сердце билось о ребра с отчаянной силой, а когда лента ремня коснулась моих ягодиц в скользящей будоражащей ласке, пропустило удар.
Если я пошевелиться не могла, то мысли, наоборот, устроили пляски.
Он же меня сейчас выпорет… чтоб его, меня же в жизни никто не порол. Мама ни разу не ударила, а отчим единственный раз отшлепал, и то не больно. Но я за это на него две недели дулась. А этого… этого… вообще никогда не прощу!
Щеки полыхали от унижения.
— Урок первый, эсса Ладэ, — в голосе его с шипением плавилась сталь, — мне не нужно использовать магию, чтобы заставить женщину себя хотеть.
Да вы что?! Еще и второй будет?
Ремень продолжал поглаживать мои ягодицы, выписывая узоры то на них, то на внутренней стороне бедер. Лежать неподвижно становилось все тяжелее: страх смешивался с возбуждением, от которого кружилась голова и пересыхало во рту. Заставляя готовиться к боли удара как к чему-то неизбежному и желать Халлорану упасть на иглорыцку[7] причинным местом.
— Ничего не хочешь сказать?
Я поняла, что и впрямь могу говорить: язык больше не напоминал бесполезный придаток, вшитый в мой рот за ненадобностью.
— Драконище драное! — прошипела я. — А ну отпусти меня неме…
Свист ремня заставил сжаться, готовясь к обжигающей боли. Кожаная лента впаялась в покрывало рядом со мной с таким хлестким звуком, что внутри от сердечного приступа насмерть умерла одна Леона. А сама я почувствовала, что сейчас хлопнусь в обморок. Благо хоть падать будет недалеко, уже лежу, и все такое. Во мне дрожало все, от кончиков волос до поджилок, уж не знаю, где они там находятся. Даже пятки подергивались… Что?
— Урок второй. Я не бью женщин. И я уже с минуту тебя не держу.
На сей раз голос его сочился насмешкой, я же взвилась на кровати и принялась швырять в него все, что попадется под руку: подушку в атласной наволочке — на тебе! Вторая, третья, четвертая! Халлоран уворачивался с таким непробиваемым лицом, словно в Совете готовился выступать. При этом еще и ремень сматывал вокруг пальцев. У, скотина! Бессердечное драконище, изувер, чтоб тебе никогда больше ни одна женщина не дала! На тумбочках не нашлось ничего подходящего, а столик с пепельницей и длинный диван располагались слишком далеко, чтобы до них бежать. Точнее, бежать до них надо было через Халлорана, поэтому я замерла, тяжело дыша и мысленно посылая ему лучи презрения.
Судя по монолитной физиономии, они не доходили.
— Запомни на будущее: ни одна магия в мире не способна вызвать желание близости.
Он с силой отшвырнул ремень в сторону, пряжка жалобно звякнула о стену. Прищуренные глаза яростно сверкнули, обожгли похлеще, чем мог бы тот же отвергнутый ремень.
— Ну да, — хмыкнула я, сполна возвращая его яд. — На это способен самый обыкновенный афродизиак.
— Не путай желание близости с инстинктом размножения.
Взгляд его снова заледенел, иртхан отошел к окну. Устроился на диване, закинув руку на спинку и глядя куда-то в стену. Меня же затрясло с удвоенной силой — затрясло так, что зуб на зуб не попадал, глаза защипало. Ну уж нет! Рыдать перед ним я не стану и вообще не стану. Не дождется.
— Как у вас все потрясающе четко и по полочкам!
— Так проще жить.
— Проще жить, когда умеешь чувствовать!
Я мстительно наступила на подушку и подхватила лежавшие на ковре джинсы. В штанину попала не с первого раза, но все-таки попала. Руки все еще чесались как следует поцарапать одну слишком самоуверенную физиономию, поэтому пришлось отвлекаться на вид из окна. Гельера во всей красе: залитая солнцем, уходящая вдаль, без преграды гор. Бесконечная гладь воды, безветрие и отражение холодной каймы облаков. Пальцы соскальзывали с молнии, но с горем пополам я все-таки застегнула джинсы и направилась к двери.
Сейчас главное выйти из этой квартиры, а после… после я придумаю, что сделать, чтобы заставить Халлорана сполна испытать то, что сегодня испытала я.
— Эсса Ладэ. Жду вас в выходные, в первой половине дня. Не опаздывайте.
— А не то что? — Я обернулась и уперла руки в бока. — Не станете со мной заниматься?
Взглядом иртхана можно было заставить покрыться льдом Лаувайс — от башни до подножия.
— Это в ваших же интересах.
— Не меньше, чем в ваших. — Мило улыбнулась и отвела руки за спину, чтобы не расколошматить что-нибудь еще. — И как же вы будете объяснять остальным высокородным, что оставили меня с такой убойной силой наедине? Что я могу спалить кого-нибудь на выступлении — да хотя бы себя! — и созда