— Прямо передо мной. Представьте, что я дракон.
Тут даже представлять ничего не надо. Драконище как оно есть.
— О чем?
— О чем пожелаете.
— Не думаю, что у меня получится дать вам приказ…
— У вас не получится. Мне нужно слышать ваш голос, а вам — учиться им управлять. Без этого мы не двинемся с места.
Внутри все дрожало от напряжения, и теперь будет дрожать до той минуты, пока я не услышу свой приговор. Нет, Леона, так не пойдет. Надо расслабиться и сосредоточиться. Давай представь, что ты выходишь на сцену и… Спеть ему, что ли? Взять одну из самых простых по мотиву песен, сосредоточиться на словах. Интересно, как сочетается умение отключать эмоции с игрой голосом во время пения? Ладно, вопрос не к месту. Посмотрим, что вы на это скажете, местр Халлоран.
Ты бьешь наотмашь, силой сокрушая,
Уничтожаешь все дыханием огня.
Когда с тобой, себя я забываю,
А в нашем пламени и ночь светлее дня…
Сначала опустила голос до самых низких интонаций, потом подняла повыше, как на распевке. Снова вниз, до грудных низких нот. Чувственных, женственных, мягких. А ведь сейчас я гораздо лучше понимала, о чем говорила Шайна. Умение отделять себя от того, о ком поешь, помогает не только лучше почувствовать песню, но и вести ее. Наблюдать за происходящим со стороны, проживать жизнь вместе с героиней, но не позволять эмоциям брать над тобой верх. Это совсем не то же самое, что равнодушие, скорее ювелирная грань между созерцанием чувства и чувством. Не менее острая и будоражащая.
— Я просил вас говорить, эсса Ладэ, не петь.
Вздрогнула и осеклась: взгляд дракона полыхнул еще ярче, а потом потемнел до черноты. Только угли остались, под которыми тлело страшное пламя. От этих взглядов на коже расцветали ожоги, не говоря уже о том, что творилось внутри.
— Но мне проще петь, — сказала негромко. — Я так чувствую мир, мне гораздо привычнее выражать силу через песню.
— Вы уже выразили. На юбилее.
Я вспыхнула.
— Долго вы еще будете мне это припоминать?
— До тех пор, пока вы не уясните: во время обучения нужно делать то, что говорю я. А не то, что вы вычитали посредством неизвестного благодетеля, ради которого готовы на все.
Огонь со щек перекинулся на шею, слишком явный был акцент на последних словах.
Обидно, горько. И больно.
— Я бы с радостью спросила у известного, но известный разложил меня на кровати и заставил пережить несколько самых унизительных минут в моей жизни.
Смотреть в эти невероятные глаза, напоминающие кратеры спящих вулканов, было нелегко. Но я все-таки смотрела.
— Я понятия не имела, что из себя представляет ваша магия. Поэтому и сказала глупость, а еще потому что в вашем присутствии схожу с ума и… Я совершенно не собиралась вас оскорблять — ни тогда, ни сейчас. Просто хотела узнать хотя бы что-то о своей магии, о мире своего отца по крови.
Странно, но чем дальше я говорила, тем проще мне становилось. Словно позволив себе проговорить это вслух, я наконец-то призналась в том, что раздирало меня на части со дня ужина в «Гритлэйн» и поцелуя в пустошах. С той минуты, когда глядела в глаза дракону и впервые подумала, что любой, даже самый отчаянный страх стоит того, чтобы это испытать.
— Я пела для вас, — сказала неожиданно даже для себя. — И тогда, на юбилее. И несколько минут назад. Я действительно не представляла, что мой поступок может повлечь за собой настолько серьезные последствия.
— О последствиях стоит думать до того, как что-то предпринять. Не после.
Не вполне отдавая себе отчет в том, что делаю, вскочила. Планшет отлетел на другую сторону стола и, не останови он его пальцами, наверняка упал бы. Внутри что-то щелкнуло, словно перегорел старинный автоматический выключатель, и теперь огонь от короткого замыкания распространялся по венам со скоростью подгоняемого ураганом пожара. Который напрочь терялся в отблесках глаз стоявшего напротив мужчины. Мужчины, перед которым я только что вывернула наизнанку себя и свое сердце. Да что говорить, я даже оделась так специально, чтобы заставить Халлорана чувствовать хотя бы что-то. Но в Лаувайс и то больше тепла, даже если вырубить в ней все электричество и обесточить все близлежащие высотки.
— Вы бессердечное драконище! — выкрикнула я. — Самовлюбленное бессердечное драконище, которому нет никакого дела до чувств других людей.
— Политика и чувства плохо сочетаются, эсса Ладэ.
— Это с вами они плохо сочетаются, политика тут ни при чем!
Глаза иртхана опасно сверкнули, но я только сжала кулаки.
— Видеть вас больше не могу! И не хочу!
Не дожидаясь ответа, подхватила сумку и метнулась к дверям. Вот только не учла, что быстрее его разве что разъяренный дракон или очень голодный Марр, учуявший жаркое. Вожделенная ручка мелькнула в сантиметрах от пальцев, когда меня перехватили за локоть и резко развернули лицом к себе. Внутри все похолодело, словно я рухнула в пропасть, а потом взлетела высоко к небесам. Из груди вырвалось одно лишь слово, на последнем дыхании:
— Отпустите.
Уловила мелькнувшее в глазах иртхана короткое замешательство, пальцы его разжались, и я оказалась на свободе. Полумрак коридора принял меня в объятия, а впереди маячила одна только цель: выход. В висках стучало так, что я не слышала даже стука каблучков, разве что цокот когтей улепетывающей из прихожей Эрри. Она промчалась мимо меня с бешеной скоростью, задев блестящей шерсткой ногу. Я схватила пальто, опустила взгляд и… на полу стоял сапог. Один. Второй валялся поблизости, но то, что от него осталось, напоминало лоскутки. Еще там была подошва, каблук и кусочек молнии — той самой, что расстегивал Халлоран. Все остальное съела виари.
Моргая на остатки сапога, я потеряла драгоценное время: в гостиную вышел иртхан.
— Вы забыли, эсса Ладэ, что попасть в мою квартиру проще, чем выйти.
Я подхватила с пола остатки сапога и запустила в него. Потом запустила вторым, сумкой, пальто и всем, чем попадалось под руку. Он уворачивался с той же легкостью, как если бы в гратхэнде против трехкратного чемпиона мира выставили какого-нибудь парня из школьной команды Танни. Когда снаряды закончились, сползла на полочку, где Халлоран расстегивал тогда еще живой замок, и разревелась. Не знаю, что на меня нашло: я никогда не плачу из-за всякой ерунды, но сейчас мне было до смерти жалко сапоги. Они и правда были совсем новые, и не сказать, чтобы я не могла позволить себе другую пару, но эти я любила. А еще мне ужасно не хватало мамы, к которой можно было нырнуть в объятия и забыть обо всем. Мамочки, которая так любила слушать, как я пою. Даже когда с работы приходила уставшая, а я наверняка служила ей лишним напоминанием об отце… Ни разу она не поставила это мне в упрек.
— Леона.
Меня заставили подняться, удивительно мягко. Поскольку я принялась колотить в иртхана наугад, прижали к себе — ровно настолько, чтобы хватало дыхания, но пошевелиться было невозможно. Исходящее от него тепло разительно отличалось от того испепеляющего огня, которым меня накрыло в кабинете, и от того холода, которым окатило перед ним. От этой смены чувств затрясло, как от прикосновения к оголенным проводам. Вопреки этому я затихла в его руках, позволяя крупной дрожи сотрясать все тело.
— Назначьте мне другого наставника. Я не стану с вами заниматься.
— У вас получилось.
От неожиданности подняла на него глаза.
— Что… у меня получилось?
— У вас получилось отдать приказ. Неосознанно.
У меня получилось отдать приказ? Ему?
Я даже перестала плакать, усиленно хлопая ресницами, чтобы прогнать остатки слез. Да, прелестно я, наверное, сейчас выгляжу, с красным носом и глазами, как у драконицы в гневе. Ой, а не наплевать ли. Перед кем мне тут красоваться, перед ним, что ли?
— Как? — уточнила я. Получилось со всхлипом.
Пришлось глубоко дышать, чтобы прогнать эти самые всхлипы и не начать икать, как Марр после сытного обеда.
Халлоран взял меня за подбородок, заставляя поднять голову и смотреть ему в глаза.
— Как я и говорил, вам удалось оставить эмоции в стороне.
— Невозможно, — решительно заявила я. — Я вас хотела придушить. И до сих пор хочу.
— Понимаете, Леона, краткий миг, когда вы отпускаете чувства и от них отстраняетесь, — самое удачное время для приказа. Достаточно нескольких секунд, чтобы их использовать, и вам это удалось. Теперь будем учиться делать это осознанно.
— Никаких «будем». Я прошу… Нет, я требую назначить мне другого наставника. Немедленно.
— Требуете?
— Да.
— Чем же вам не угодил предыдущий?
Пальцы по-прежнему касались моего подбородка, и кожа под ними начинала гореть. Я оттолкнула его руку и тут же об этом пожалела: мое запястье перехватили, вжимая в себя. Прохлада ткани, тепло его кожи и тепло ладони поверх моей. И стук сердца — мощные, глухие удары — понемногу ускоряющего ритм. Напрочь опровергающий теорию о его бессердечности.
— Он превратил мое первое занятие в пытку, хотя прекрасно знал, насколько для меня это важно.
— Отклоняется, потому что он добился результата.
— Он провел ритуал наставничества и заявил на меня свои права, когда я была невменяема.
— Вы забыли упомянуть, что в тот момент ваша жизнь висела на волоске.
— Но это не мешало ему предупредить меня о последствиях.
— А заодно составить договор с должным юридическим сопровождением, глядя, как ты выгораешь.
— Почему бы и не составить! Вы же обожаете договоры.
— Потому что все, о чем я мог тогда думать, — это как успеть, Леона. Как спасти тебя, пока я тебя не потерял.
От его голоса помутилось в глазах. От голоса или от последних слов, полоснувших по сердцу, пуская от него огненные реки?
— Ты хочешь договор на обучение? Мы его составим. Обговорим все пункты. Если нужно, завтра он будет готов.
— Завтра здесь не будет меня, — произнесла я.
Хотя сердце колотилось так, как никогда раньше.