– Как он? – На этот раз первой нарушила молчание я.
– Его вытащили каким-то чудом. – Голос Халлорана стал глухим и далеким, как тогда, когда мы говорили о погибшей драконице. Сейчас он смотрел прямо перед собой, но что видел, я не представляю. Сомневаюсь, что просвет между сплетенными ветвями и темную воду Гельеры. – На полное восстановление уйдет три недели.
По меркам современной медицины, учитывая возможности иртханов, – срок просто невероятный.
– Что там произошло? – вырвалось у меня.
– Я общался с драконом. Ярость, которая на меня обрушилась, вряд ли связана с неудачей Энтара. Чувство было такое, что дракон не защищался, а нападал.
– Но… почему?
– Не знаю. – Рэйнар покачал головой. – У моего брата куча недостатков, но назвать его жестоким я не могу. Он умел общаться с драконами, и никогда бы намеренно не причинил им зла. Пусть даже неосознанно, когда почувствовал, что теряет контроль. Или мне очень хочется в это верить.
Я все-таки коснулась его руки. Осторожно пальцами пальцев. И даже не вздрогнула, когда почувствовала ответ, он сжал мою руку в своей ладони. Сильно и уверенно. Кончики пальцев, свободные от гловелетты, согрелись тут же. Не просто согрелись – заполыхали.
– Могли его разозлить намеренно? Заранее?
– Нет.
– Но ведь тогда… после того, как браконьеры уничтожили пару и гнездо, драконы хотели напасть на город. Может, что-то случилось с его семьей?
– Случись такое, он бы не откликнулся на призыв, в нем не было тоски или боли, только агрессия. Мы перетряхнули все в пределах «Драконьего Круга» и окрестностях, но ничего не нашли. Никакой зацепки, почему это могло произойти.
– Как вообще проходит экзамен в «Драконьем Круге»?
Рэйнар испытующе посмотрел на меня, но я не отвела глаз. Говорить с ним вот так было просто. Значит, так и будем говорить. Пока.
– На выпускное испытание отправляются группами. По три-четыре человека – сильнейшие из студентов с куратором, обязательно в присутствии ректора.
– То есть Шахррейн лично выезжает со студентами? – Я приподняла бровь. – Ты же говорил, что таинство общения со зверем должно происходить наедине.
– В обязательном порядке. На случай, если в «Драконьем Круге» что-то пойдет не так.
Не сильно это Энтару помогло.
– Наедине – только первое общение. Призыв дракона – испытание, на котором возможно все. Никто не станет подвергать опасности сильнейшую кровь Аронгары, и я сейчас не только про наследников правящих. На выпускной экзамен такого уровня выходят единицы. Аристократы, которые его проходят, впоследствии могут возглавить взводы вальцгардов.
Дорожка кончилась вместе с парком, если пройти по заснеженному газону, можно оказаться на пустыре. Вид отсюда открывался шикарный, несмотря на сваленные вдалеке цистерны, в которых бездомные обычно разводят горючее. Правда, зимой они предпочитают трущобы в районах победнее. И подальше от залива, где ветра не продувают до костей.
Мы обогнули парк по кругу и свернули на боковую аллейку, тихую и далекую от центральной настолько, насколько это возможно.
– Марр здесь вырос, – неожиданно сказала я. – Когда он только у меня появился, я еще не представляла, как вести себя с виарами, и дико боялась, что он… ну, напрыгнет случайно на какого-нибудь ребенка или просто кого-то напугает. Начиталась историй в сети… А кристалла у него не было, поэтому мы гуляли подальше от обитаемых мест. Рано-рано утром или ближе к ночи.
Рэйнар покачал головой и неожиданно улыбнулся.
– Узнаю твою логику.
– А что не так с моей логикой? – насторожилась.
– Залезть непонятно куда, чтобы наткнуться на какого-нибудь… субъекта. Которому твой виар откусит что-нибудь ценное.
– Это уютная дальняя аллея, – заметила я. – Между прочим, летом здесь можно лежать на скамейке и считать звезды. Романтика. Особенно если фонари не горят.
– И часто они здесь не горят?
– Часто.
Словно подтверждая мои слова, один моргнул и погас, а Рэйнар неожиданно остановился.
– Почему ты приехала?
– А ты?
– Можешь просто ответить на вопрос, Леона?
– Потому что я хотела быть с тобой. Когда…
Не договорила.
Потому что поняла, что говорю не о том. Опять. Это у меня дар такой, что ли?
– Когда?
– Не важно.
– Не важно?
– Его можно убрать.
– Кого?
– Когда, – фыркнула я. И тут же снова стала серьезной: – Твоя очередь отвечать.
– Потому что я хочу быть с тобой.
От искренности этих слов стало нечем дышать.
Сердце сорвалось в пропасть, и я вместе с ним, но падать почему-то было не страшно.
Возможно, потому, что я не падала, а летела.
– Сейчас? – зачем-то уточнила я.
– Сейчас. И всегда.
Он пристально смотрел на меня. Так пристально, что мне захотелось завернуть сердце в фольгу, чтобы всякие его не разглядывали своими насквозь просвечивающими глазами. Выручил Марр, он ткнулся носом мне в джинсы и задрал голову. Рэйнар протянул виару раскрытую ладонь, в которую тот радостно уперся башкой. Молчание затянулось, но я не представляла, с чего начать.
Слишком многое хотелось сказать.
О том, что я отчаянно, дико скучала. О том, как смотрела на мобильный, перебирая в памяти номер, каждую цифру. О том, как хотела услышать его голос. Не просто услышать – слышать каждый день. Но что дальше? Аррингсхан говорил, что в случае поражения Рэйнар возненавидит себя. А я себя, если откажусь от оперы. Он родился первенцем правящего в мире драконов и власти, я – в стране, куда моя мама сбежала от этого мира. Правящий и полукровка с мечтой о сцене.
С мечтой, которая вот-вот станет реальностью, но в его жизнь не вписывается.
Можно ли совместить несовместимое?
В мире, где наказание любимой женщины в порядке вещей. У родителей Рэйнара были очень теплые отношения, в которых даже находилось место романтике, – вспомнить хотя бы беседку на первую годовщину. Со стороны Аргастель чувства явно были глубокими, иначе я бы не ощутила такой пронзительной тоски, когда она говорила о муже. Тем не менее это не помешало ему надеть на нее таэрран и позволить выйти под вспышки камер. Аргастель не сумела забыть, смогу ли я?
Смогу ли смириться с законами звериного мира, стать его частью и принять это как данность? То, что между любимым мужчиной и мужчиной-правящим – пропасть, в которую так просто сорваться. То, что он всегда будет сначала правящим и только потом мужем.
Да и… хочет ли он быть моим мужем?
Ведь я ему отказала.
– Леона?
– Мне страшно, Рэйнар, – честно призналась я.
Страшно показать слабость. Страшно раскрывать сердце, когда в него может ворваться ураганный ветер и взметнуть костер до небес. Однажды так уже случилось, и горстка пепла от меня не осталась только по чистой случайности.
– Потому что мне было очень больно, и… я… еле выбралась из этого.
Выбралась ли?
– Потому что ты даришь мне крылья, но ты же их обрываешь. Потому что я могу дышать только с тобой, но иногда это все равно, что дышать в жерле вулкана. Я не знаю, смогу ли справиться, если… что-то подобное повторится. Я не местрель и никогда ей не стану. Точнее, никогда не стану такой, как Ирргалия.
– Я очень на это надеюсь.
– И даже такой, как твоя мама. Рэйнар, я учусь, но… я все равно не могу закрываться так, как это делаете вы. Ты и другие иртханы, потому что для меня чувства – это жизнь. Я знаю, что ты с детства учился владеть собой, а я не смогу петь, если…
Осеклась, но все-таки закончила:
– И я не смогу оставить сцену, даже если весь мир будет против.
Слов не хватало, поэтому я замолчала. И закусила губу, глядя ему в плечо.
До той минуты, пока сильные пальцы легли мне на подбородок, но не сжали, напротив – погладили едва уловимым касанием. Почему-то эта простая ласка отозвалась навернувшимися на глаза слезами. Я судорожно вздохнула и подняла голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Не знаю, как он мог так смотреть. Пожалуй, только он и мог, когда дыхание выбивало из груди – одним ударом, навылет.
– Леона, ты нужна мне такая, какая есть. Упаси меня небо сделать что-то, что погасит твой огонь. – Голос его стал жестким, и в то же время меня ударило такой болью, что в груди вспыхнуло.
– Но ты говорил…
– Мне тоже было больно, Леона. – Глаза его потемнели еще сильнее, словно ночь пропитывала их своим цветом. – Когда ты сказала, что не хочешь ребенка. Тогда я еле справился с собой, это было похоже на безумие. Рядом с тобой моя выдержка разлетается в пыль. Не говоря уже о том, что происходит, когда ты сопротивляешься. Когда мне сопротивляется твоя драконица. Никогда в жизни я не сходил с ума так, как схожу, когда рядом ты. И еще больше, когда тебя нет. Когда я касаюсь тебя, но еще больше – когда не могу коснуться.
Он убрал руку, и я с трудом удержалась от того, чтобы рвануться за ней.
– Я знаю, что причинил тебе боль. Я не могу изменить того, что произошло в Лаувайс. Того, как это случилось. Могу только просить у тебя прощения. За то, что позволил этому свершиться. За то, что наговорил тебе в Зингсприде. И за то, что не сказал, хотя должен был. Сразу.
– Я тоже много чего наговорила, – пробормотала я. – И я тоже хочу все исправить.
А потом закрыла глаза и шагнула в самые желанные объятия в мире. Горьковато-терпкий запах окутал шлейфом, и дыхание сбилось. Особенно когда меня стиснули еще сильнее, запуская пальцы в волосы, сгребая пряди в горсть и заставляя запрокинуть голову. Внутри полыхнуло, с губ сорвался не то стон, не то рычание. Ветер подхватил его и хриплый выдох Рэйнара, ударивший по сознанию. Я всхлипнула ему в губы, чувствуя, как стынут соленые дорожки на щеках, как его пальцы скользят по коже, повторяя и убирая их. Было в этом что-то судорожно-ненормальное: целоваться исступленно, как в последний раз, забывая обо всем на свете.
Широко распахнула глаза и поняла, что сделала это зря. Бьющееся в его радужке алое пламя разрезали только алые зрачки, и драконица внутри меня рванулась к нему. Отчаянно, сумасшедше остро, как мгновение назад я сама. От поцелуев горели губы, от замерзших на ветру слез в щеки впивались ледяные иглы, но я снова горе