Кое-как ей удалось подавить свой смех. Вместо этого она, плотно сжав губы, склонила перед ним голову, выражая свое почтение. Он одарил ее надменным кивком в ответ.
Их взгляды встретились и остановились. Он понимал, о чем она думает, и она поняла, что он понимает. Но перед слугами его достоинство не пострадало. Он кивнул еще раз в знак подтверждения их нового, молчаливого, соглашения. Отныне ему требовалось от нее лишь одно — хотя бы изображать почтительное отношение.
— К стене, — скомандовала она двум солдатам, которые спрыгнули с лошадей и пришли ей помогать. Вчетвером они легко справились с камнем и поставили его туда, куда она показала — к уцелевшим остаткам стены. — Теперь нужен еще один — сверху.
Довольно скоро были сооружены несколько неровных ступеней к верхней части стены. Когда они уже справились с этой задачей, к ним присоединились еще с десяток человек, прибывшие по сигналу своего короля. Они спешились и перекинули свои плащи через седла.
— Мы должны работать быстро, — сообщила она. — Уберите камни вокруг стены. Мне нужно, чтобы получился круг, и ни камушка внутри него, за исключением тех, что мы сами поставили.
Келедцы сразу же принялись за работу. Они трудились, невзирая на жаркое солнце, пока руки их не ободрались и не испачкались, а яркая, аккуратная форма не запылилась. Еще десять человек примкнули к ним, и даже сам Риотамус спустился с коня и стал помогать в тяжелой работе. Это ее удивило. «Интересно, — подумала она, — он делает это потому, что действительно понимает, что надо спешить, или потому что хочет произвести впечатление на своих людей?»
Воздух наполнился пылью и запахом пота. Камни летали, отскакивали, раскалывались. Мужчины, работавшие группами, накидывались на громадные глыбы, принадлежавшие некогда могущественному сооружению, и сбрасывали их вниз, заполняя пустоты в земле, оставшиеся от разрушенных подвальных помещений.
Риотамус вдруг остановился и отряхнул руки. Он огляделся вокруг, чтобы прикинуть, сколько еще осталось работы, и собрался было дополнительно послать за своими солдатами для подмоги.
— Мы справимся этими силами, — тихо оповестила его Стужа. — Здесь десятая часть твоих солдат. Пусть остальные будут свежими и отдохнувшими перед битвой.
Он посмотрел на нее так, будто хотел поспорить, но передумал.
— Ты же не знаешь, когда Кел доберется сюда, — сказал он. — Может, это будет через несколько дней. У всех тогда будет время отдохнуть.
Она покачала головой:
— Это будет сегодня. Неизвестно только, в какое время.
— Ты что, колдунья, чтобы знать это?
Она посмотрела на него снисходительно, затем вытерла свои израненные руки о тунику и отошла. Еще нужно было много работать, двигать камни. Ей также предстояло совершить свои собственные приготовления. Отвечать на глупые вопросы совсем не было времени.
Чтобы знать, когда может появиться Кел, не требовалось никакой магии. Она прекрасно знала своего сына, видела, что им движет бешеная решимость. К тому же она изучила его карту вдоль и поперек. По ней легко было определить все расстояния и время, за которое их можно преодолеть.
Несколько дней назад Кел попытался применить свои колдовские силы, чтобы противостоять ее грозе. Она чувствовала, как в ее мозгу и сердце толчками отдавались его усилия. Впрочем, внезапно эта пульсация прекратилась, и тогда она поняла, что ему не удалось справиться с ливнем и молниями.
Она также уверена, что ее сын ничуть не изменился, а значит, развернул своих людей и отправился объезжать горы по длинному пути. Он слишком нетерпелив, чтобы пережидать подобную грозу, которую она наслала. Он не привык ждать, предпочитая действовать. Таков характер ее сына. Он будет безжалостно подгонять самого себя и своих людей, почти без отдыха, забыв о еде и сне, но доберется до башни сегодня.
Она знала это.
На самом деле она очень на это рассчитывала. Кел появится здесь с обессиленным войском, не подозревая о том, что его ждет.
Я любила тебя когда-то, — мысленно обратилась она к сыну. — Прости за то, что я должна сделать.
Затем она встряхнула головой, с горечью осознав, куда завели ее мысли.
— Вспомни о Кимоне и Кириги, — сказала она вслух. — Вспомни о Соушейне. Вспомни о Лико и Джемейне, и Периканте, Орике и Клеомене…
Терлик потрогал ее за плечо:
— Что ты там бормочешь? — Он склонился над ней, вглядываясь в ее лицо. Пальцем утер слезинку, выступившую в уголке ее глаза. — Что с тобой? — встревоженно спросил он.
Она замигала, затем взглянула на разбитый камень, который держала двумя руками. Глубоко и тяжело вздохнула, подождала, пока один из солдат не освободит ей путь, и бросила камень на выросшую груду.
— Все хорошо, правда хорошо, — ответила она, слегка потирая разодранные ладони.
Он взял ее руки и стал их рассматривать.
— Пусть другие заканчивают здесь без тебя, — предложил он. — У тебя найдется еще много работы, когда все будет готово.
— Так же как у всех, — возразила она. — Сражаться — чертовски тяжелое дело, а убивать — и того тяжелее. Никто сейчас не должен отдыхать, пока не покончим с этим.
— И все-таки ты сделаешь передышку, прямо сейчас, — настаивал он, беря мех с водой у одного из солдат. — Вот, попей.
Она с благодарностью взяла воду и сделала большой глоток. Это смыло пыль в ее горле, но и напомнило о колодце в Дакариаре — и о Лико.
Именно так, — гневно подумала она. — Не отпускай от себя это воспоминание, и все другие также. Ожесточи свое сердце. Пусть они затмевают то обстоятельство, что он по-прежнему твой сын, которого ты собираешься предать.
Но ведь это не предательство, — спорила она сама с собой.
Она еще раз жадно попила, потом заткнула мех пробкой и вернула Терлику. Когда он брал его из ее рук, она схватила его за запястье:
— Скажи, а ты мог бы сделать то, что необходимо, если бы это был твой родной сын?
Глаза роларофца резко сузились, на какое-то мгновение ей вдруг стало страшно, что он видит ее насквозь. Она вспомнила, что Терлик был узником Кела. И задавать ему подобный вопрос нечестно.
— Ты любишь Келед-Зарем? — спросил он, когда к нему вернулся голос. — Любила ли ты мужа и младшего сына? — Терлик погладил ее пальцами по щеке. Это прикосновение было легким, как перышко, но означало очень многое. — Тебе ведь нелегко сейчас, так?
— И не должно быть легко, — ответила она просто. — Он же мой первенец.
Скользнув рукой к ее подбородку, Терлик слегка запрокинул ей голову. Большим пальцем он поглаживал уголок ее рта.
— И ты любишь его, несмотря ни на что, — закончил он ее мысль. Его голос стал тихим, он говорил почти шепотом. — Но если ты не остановишь его, он окончательно уничтожит все, что ты любишь. Он уже убил отца и брата, и я знаю, как обливается кровью твоя душа при мысли о Соушейне и Дакариаре, это видно по твоим глазам, когда речь заходит об этих городах. — Он подошел еще ближе и мягко приобнял ее одной рукой. — И сколько это будет продолжаться, прежде чем он уничтожит в конце концов и тебя? Пускай не физически, но душу твою? — Он приблизил к ней свое лицо и обнял так, как будто хотел согреть и защитить.
Она высвободилась из его рук. Он был нежен, желая утешить, но в душе ее бушевала война, которую нелегко остановить.
— У меня ужасное предчувствие, — тихо сказала она, — будто во всем этом есть очень много такого, чего мы не понимаем.
Он слегка постучал ее по виску.
— Иногда тебе нужно перестать думать, — сказал он, — а просто действовать.
Но она покачала головой, обхватив себя руками, как будто спасаясь от холодного ветра.
— Я так не могу, — сдержанно промолвила она. — Я когда-то знала еще одного ребенка, который однажды убил и отца, и брата. — Она смотрела на него снизу вверх, пока их взгляды не встретились. — А еще — мать.
Их прервали раньше, чем кто-либо из них успел что-то сказать. Риотамус стоял между ними, его яркие одежды и некогда блестящие доспехи покрылись грязью и серой каменной пылью. Он указывал в сторону леса.
— Кто-то сюда направляется, — объявил он.
Терлик потянулся за мечом, но Стужа остановила его. Все всадники были в красных плащах, и они выехали из леса по тропе, по которой она сама привела всех сюда из Кира. Она определила, что их численность равнялась примерно половине крона. Они скакали к развалинам прямо через поле.
Риотамус шлепнул себя по бедру:
— Проклятый щенок. Я ведь велел ему оставаться дома.
— Вот они — мучения любви, — съязвила она. Она еще раньше короля догадалась, кто это был. И совсем не удивилась, когда Сариус резко остановил свою лошадь перед ними и снял с себя шлем. Юноша коротко улыбнулся и поклонился своему королю.
Риотамус порывисто бросился к нему и схватил его лошадь за поводья.
— Я приказал тебе остаться в Кире. — Ему не удалось скрыть свой гнев, хоть он и не повысил голоса.
— Нет, не приказывал. — Сариус махнул ногой через голову коня и легко соскочил на землю. Он не улыбался, но подобный ответ явно веселил его. — Ты сказал, что я не могу ехать с тобой. — Он увидел за спиной своего короля работающих солдат и жестом велел своим людям спешиться. — Поэтому я приехал сам по себе.
— И оставил Кир незащищенным! — набросился на него Риотамус.
Пятьдесят человек — это все, что мог выделить Риотамус, чтобы укомплектовать гарнизон. И то они являли собой лишь кажущуюся силу, которой было совсем недостаточно для такого большого города, как Кир.
Сариус даже бровью не повел.
— Безопасность короля гораздо важнее безопасности любого города, — возразил молодой человек спокойно и четко. — Пусть даже моего собственного. — Голос его дрогнул, и он продолжил уже в таком тоне, будто решил, что никто их больше не слышит: — Я приехал, чтобы сражаться рядом с тобой. Не прогоняй меня. Не позорь меня.
Двое мужчин смотрели друг на друга, и по тому, как между ними пролетела искра, Стужа поняла, что они общаются друг с другом без слов. «Они же любовники, — напомнила она себе, интересно, кто одержит верх в этом поединке». На этот раз она, конечно же, была на стороне Сариуса. Лишние пятьдесят человек намного облегчили бы ей задачу.