— Она не может меня убить, — заявил он, обращаясь к Терлику. — Она же моя мать. Она очень любит меня. — Он язвительно выпячивал губы, произнося каждое слово с издевкой и насмешкой. — Скажи, как сильно ты меня любишь, матушка. — Он сложил губы в поцелуе, захлопал ресницами и выставил свой кровоточащий обрубок.
Меч выпал из ее рук и, воткнувшись в землю, закачался. Стужа ничего не сказала, просто опустилась на колени. Когда она склонилась к сыну, страх вдруг снова вернулся к нему. Кел захотел отползти, но она ухватила его за тунику и потянула. Запустила руку ему в волосы и придвинула его лицо к своему. Он слабо сопротивлялся, пытаясь ее оттолкнуть, но сил уже не хватало — слишком много крови он потерял.
— Нет, — прохрипел он и потянулся к Жалу Демона, который так и торчал у нее между ребер. Она перехватила его руку и заставила опустить ее. — Не надо…
— Не сопротивляйся, — настойчиво шептала она. — Не упорствуй. — Она зажала его лицо между ладоней, не обращая внимания на хныканье. Эти полные ужаса глаза, какие же они зеленые — совсем как у нее и у Реймут. В самом деле, он сын своей матери.
Она вынудила его посмотреть ей в глаза. На миг он перестал дрожать, но страх так и не отпустил его.
— Я люблю тебя, Кел, — сказала она, повторяя снова и снова.
Еще раз Стужа призвала свое волшебство. Оно отозвалось дикой музыкой. Она упорядочила ее, соединяя воедино нестройные и гармоничные звуки, превращая их в ослепляющие стрелы. Выпустила всю свою сверхъестественную ярость в единственного, плоть от плоти своей, ребенка.
Вокруг них вспыхнул свет и погас, они так и остались сидеть на земле в темноте — мать и ее дитя.
— Я люблю тебя, сын, — шептала она.
Глава 20
Стужа выпустила из рук сына, тяжело осела на правый бок и удержалась на локте, охнув от боли. Из уголка рта выступила струйка темной крови. Пальцами левой руки она ощупала рукоять Жала Демона, выступавшую прямо под грудью. Она была влажной и липкой. Как и туника. Теплая жидкость стекала вниз по ребрам.
И вновь сила кинжала дала о себе знать, его приглушенные завывания зазвучали в голове. Губы ее разомкнулись, чтобы вторить ему. «Еще рано, молчи», — приказала она себе. Крепко сжала губы, не поддаваясь проклятию кинжала, заставлявшего ее кричать.
Терлик опустился рядом с ней. Он взялся за торчавшую рукоять и собрался вытащить кинжал, но она остановила его.
— Ножны, — она кивком показала на Кела. — Они у него. Принеси их сюда.
Он с подозрением посмотрел на своего племянника. Кел так и не шевелился с тех пор, как Стужа отпустила его. Он сидел, широко раскинув ноги, руки безвольно свисали вдоль тела. Он бессмысленно таращил глаза, как малый ребенок.
Отстегивая пояс с ножнами с талии Кела, Терлик поморщил нос.
— Он весь обмочился, — брезгливо отвернулся от него роларофец. — Что ты с ним сделала?
Она тяжело дышала. Снова выступила кровь изо рта, и она утерла ее тыльной стороной руки.
— Я не смогла убить его, Терлик. — Она вцепилась в его рукав и попыталась подтянуться, чтобы встать, но он снова усадил ее на землю. — Своим волшебством я проникла в его разум и уничтожила его. Все, что он знал и умел, все, что составляло его сущность или могло составить в будущем, — все это исчезло. — Она вдохнула через силу и пристально посмотрела на сына. — Он был таким милым ребенком, когда родился. И теперь до конца жизни он останется таким же ребенком.
Терлик нервно сглотнул. Сжал рукоять Жала Демона.
— Я должен извлечь его из тебя, — стиснув зубы, произнес он. Помедлил и выдернул.
Лезвие оцарапало кость, и нестерпимая, слепящая боль вынудила сделать то, чего не мог от нее добиться Жало Демона. Она откинула голову и пронзительно закричала. Терлик держал кинжал острием вверх и со страхом взирал, как черная кровь стекает по лезвию на рукоять и капает ему на руку.
— Спрячь его в ножны, — выдохнула она. — Быстрей, пока он не привел в действие свою силу.
Он поступил как она ему велела — резко сунул кинжал в серебряные ножны. Она вырвала кинжал из его рук, кое-как привстала и нацепила его на себя — Терлик не успел ее остановить. Только выругался, оторвал кусок ткани от своего рукава, сунул его ей под одежду и прижал к ране. От его прикосновения она поморщилась, но и вздохнула с облегчением.
Она победила Жало Демона. Его дьявольская сила проникла в нее, однако Стужа сумела отвернуть ее в сторону и спасти свою душу. Но тело пострадало значительно. Кровь из раны лилась сквозь жесткую ткань, которую приложил Терлик, солоноватый привкус стоял во рту. Трудно было дышать в полную грудь.
Между ног Кела, в пыли, сверкнул Глаз Скраал. Не говоря ни слова, она указала на него. Терлик подобрал камень и вложил ей в руку.
Слабым голосом она вымолвила:
— Моя мать — я должна завершить заклинание.
Она захотела встать, но друг не пустил ее, обхватив руками.
— Ты слишком серьезно ранена. — Он нежно поцеловал ее в лоб. — О тебе мы должны сейчас беспокоиться.
— Нет, — она стояла на своем, отталкивая его руки, — я тебе уже сказала, что мне нужно. Лучше помоги встать.
Он грустно посмотрел на нее и затем легко поднял ее на руки.
— Я сама могу идти, — уверила она, но он все равно отнес ее в середину круга из золота.
— Скажи, что надо делать, — попросил он, опуская ее на землю. — Я все сделаю. А ты не двигайся.
Она оперлась на руку.
— Сперва принеси Кела тоже в круг.
Он поспешил исполнить это пожелание и принести ее сына с другого конца двора. Усадил племянника с противоположной стороны рисунка. Кел уставился на свои растопыренные пальцы, по подбородку стекала слюна.
— Теперь принеси мне книгу. — Подождала, пока книга не появилась перед ней на земле. — А теперь лампу.
Он ее тоже принес, двигаясь как можно проворней.
На этот раз песня, которую она позвала из души, была еле слышна, аккорды звучали несвязно и сдержанно. Но она простерла руку, и на ладони ее голубым светом вспыхнул крошечный огонек.
— Будь рядом со мной, — велела она Терлику, — что бы ты ни увидел.
Она поднесла огонек к Лампе Нугарила.
Вырвался красный свет — неестественно яркий. Он не давал тепла. Напротив, воздух, как ни странно, стал холодным и зябким. По ту сторону круга повсюду возникали ожившие тени, они жили своей таинственной жизнью. Они плясали и скакали, стягиваясь к кругу. Они кружились и вращались — адские призраки, бесплотные, беззвучные.
Стужа знала, Нугарил — злобное божество и эти тени вызваны им. От них исходила такая мерзость, что ее передернуло. Благодарение богам добра — золото круга не пускало порождения тьмы вовнутрь.
— Мне следовало бы привыкнуть к подобным вещам, ведь я уже столько времени с тобой, — пробормотал Терлик, опускаясь на колени рядом с ней. Но по его тону было ясно — он так и не привык к миру магии и вряд ли привыкнет когда-нибудь.
Громкий клич Ашура заставил ее резко обернуться, и она закусила губу от нестерпимой боли в боку. Выругала себя. Как она могла забыть о нем? Призраки налетали на единорога, тот мучительно ревел, и голос его раздирал душу сильнее Жала Демона.
Она встала на ноги, шатаясь и задыхаясь от усилия, позвала единорога по имени. Сомнения мучили ее. Ашур — существо реальное, из плоти и крови, но он также волшебное существо. Сможет ли он преодолеть защиту круга? Он понесся к ней, тени погнались за ним.
Непостижимые глаза единорога вспыхнули, оставляя за собой в воздухе шлейфы пламени; он перепрыгнул через золотые линии и приземлился в круге как вкопанный, из-под копыт взметнулась пыль, и обломки камней посыпались на неподвижное тело Реймут. Стужа обняла Ашура за шею, прижалась к нему. Он ткнулся носом в ее руку и лизнул ее.
Боль в боку снова обожгла ее, и во рту появился вкус крови. Она еще раз погладила единорога и опустилась вниз, к Книге Шакари. По ее указанию Терлик взял в руки лампу и изумруд.
— Держи их над матерью. Свети на камень — вот так. — Она показала, как надо вращать Глаз Скраал между большим и указательным пальцами. Свет, отраженный изумрудом, преломлялся в крошечные сверкающие лучики. — Как только начнем, останавливаться уже будет нельзя. Возможно, это продлится долго.
Он помолчал, с тревогой вглядываясь в ее глаза.
— Как ты? — спросил он. Махнул рукой в сторону неподвижно лежавшего тела ее матери: — Мне не хотелось бы возвращать ее в этот мир только затем, чтобы потерять тебя.
Она кивнула, выдавила улыбку и погладила его по щеке.
— Давай завершим начатое, а после — я твоя и делай со мной что хочешь. — Она подмигнула, изо всех сил стараясь выглядеть убедительно.
Он не поверил, но придвинулся к Реймут.
В глазах Стужи потемнело, она зажмурилась. Привкус крови стал сильным, как никогда. Мгновенный, беспричинный страх закрался в душу, но она подавила его.
Заклинание с Тремя Артефактами обладало собственной магией. Для этого ритуала не требовалось участия ее волшебных сил. Поэтому она сосредоточилась на том, чтобы замедлить кровотечение, притупить боль.
Терлик поднял изумруд и лампу. Он начал вращать камень, и изумительной красоты искорки осветили сморщенное лицо Реймут.
За пределами круга плясали призрачные тени — их притягивало пламя Нугарила и останавливал золотой круг. Она смотрела на них, собираясь с духом. «Они живут, хотя и не должны, — размышляла она, — недостойные жизни, не заслужившие ее».
Взглянула на свою мать. В последний миг перед смертью Реймут произнесла ее имя.
Взяла в руки Книгу Шакари. Света Лампы Нугарила хватало, чтобы читать. Раскрыла первую страницу. Текст написан на древнем кондитском языке — этот язык сам по себе источал особую магию.
Старые страницы переворачивались с шумом и треском. Она читала вслух древние поэмы и заговоры нараспев, как, наверное, делали это жрецы Кондоса.
Артефакты таят в себе три божественные силы, правящие мирозданием: свет, тьму и нечто среднее, что является ни тем, ни другим. Мудрость Шакари ведет за собой силы света. Нугарил — уступающий по значению, но мстительный бог тьмы. Богиня Скраал являет собой нейтральную сущность, что поддерживает равновесие между добром и злом. Жизнь, гласила книга, не есть проявление чего-то одного или другого, она — триединство всех влияний.