м во время битвы при Тьюксбери!
— Ему было восемнадцать. И все современники называют его умелым бойцом. Они были ровесниками, сын Генриха и Ричард. Да, все современники, каких бы взглядов они ни придерживались, пишут, что он погиб во время битвы. А вот потом пошло-поехало.
Кэррэдайн быстро просмотрел свои записи.
— Черт побери, где же это? Ага, нашел, Так вот, Фабиан, писавший для Генриха VII, утверждает, что юношу захватили в плен и привели к Эдуарду IV, который отвесил ему пощечину железной рукавицей, и мальчик был тут же зарублен слугами короля. Мало? Полидор Вергилий пошел дальше. Он говорит, что сына Генриха убивали собственноручно Георг, герцог Кларенс, Ричард, герцог Глостер и Уильям, лорд Гастингс. Холл к списку убийц добавляет Дорсета. Но Холиншеду и этого мало: он сообщает, что первый удар был нанесен Ричардом. Как вам это нравится? Первосортное Тонипэнди, а?
— Да, Тонипэнди чистой воды. Драматическая история без слова правды. Если вы можете выдержать несколько цитат из Мора, я приведу еще один пример того, как делается история.
— Меня тошнит от преподобного Мора, но я все-таки послушаю.
Грант отыскал нужный абзац и начал читать:
«Некоторые мудрые люди также полагают, что его (то есть Ричарда) пассивность, умело скрываемая, способствовала смерти его брата Кларенса; на людях он открыто противился этому, хотя, как считают некоторые, несколько слабее, чем следовало. Думающие так полагают, что еще задолго до смерти короля он возжелал сам сесть на трон в случае, если его брат король (чью кончину, как он полагал, приблизит беспутный образ жизни) умрет (как и случилось), пока его дети еще малы. Считают, что поэтому он был рад смерти своего брата Кларенса, чья жизнь нарушала его планы, так как Кларенс остался бы верным своему племяннику — юному королю, или пожелал бы стать королем сам. Но во всем этом нельзя быть уверенным, и любые домыслы так и останутся домыслами».
— Мерзкий старый сплетник, — процедил Кэррэдайн.
— Вы сумели заметить жемчужное зернышко в этой куче мусора?
— Да.
— Молодец. Мне пришлось прочитать кусок трижды, прежде чем я ухватился за единственный безоговорочный факт.
— Что Ричард открыто противился убийству своего брата Георга?
— Да.
— Конечно, — заметил Кэррэдайн, — если учесть все прочие рассуждения «мудрых людей», то впечатление создается прямо противоположное. Да, Мора мне и даром не надо.
— Пожалуй, нам все-таки следует помнить, что это сочинение Джона Мортона, а не Томаса Мора.
— Может, и так, но Мор переписал пасквиль Мортона, значит, ему понравилось это сочинение.
Грант, в свое время тоже бывший солдатом, лежал и думал о том, как умело Ричард действовал в весьма скользкой ситуации в Нортхэмптоне.
— Ловко он перехватил у Риверса две тысячи воинов без всякого открытого столкновения.
— Вероятно, когда дело дошло до выбора, они решили предпочесть брата короля брату королевы.
— Да. И, конечно, у солдата было больше шансов получить поддержку войск, чем у писателя.
— А разве Риверс сочинял что-нибудь?
— Он автор самой первой книги, напечатанной в Англии. Ученый был человек.
— Н-да. Только это не научило его уму-разуму. Как он рассчитывал взять верх над человеком, который в восемнадцать лет командовал полком, а в двадцать пять — армией? Знаете, что меня здесь удивило?
— Военные способности Ричарда?
— Нет, его молодость. Я всегда представлял его пожилым ворчуном. А ему было только тридцать два года, когда он погиб под Босвортом.
— Скажите, когда Ричард взял принца под свою опеку в Стоуни Стратфорде, он разогнал всю толпу, приехавшую с мальчиком из Ладлоу? Я хочу спросить, удалили ли от мальчика всех тех людей, в окружении которых он рос?
— О нет. Его наставник, доктор Элкок, к примеру, приехал с ним в Лондон.
— Значит, никто не спешил избавиться от сторонников Вудвиллов, от всех, кто мог настроить принца против Ричарда?
— Похоже, что нет. Разве что арестовали тех четверых во главе с Риверсом.
— Верно. Регент сработал четко. Я восхищаюсь Ричардом Плантагенетом.
— Мне он определенно начинает нравиться. Ну, а сейчас я, пожалуй, пойду осматривать «Кросби-плейс». До смерти хочется своими глазами увидеть дом, в котором жил Ричард. А завтра мне достанут мемуары Коммена, и я собщу вам, что он пишет о событиях в Англии в 1483 году и о том, что рассказал Совету Роберт Стиллингтон, епископ Батский, в июне того же года.
10
В тот летний день 1483 года, как узнал Грант, Стиллингтон сообщил Совету, что он обвенчал Эдуарда IV с леди Элеонорой Батлер, дочерью первого графа Шрюсбери, еще до женитьбы Эдуарда на Елизавете Вудвилл.
— Почему же он молчал так долго? — спросил Грант, переваривая сенсацию.
— Эдуард велел ему держать язык за зубами. Вполне естественно.
— У Эдуарда, похоже, было пристрастие к тайным бракам, — сухо заметил Грант.
— Должно быть, ему тяжело пришлось, когда он натолкнулся на такую неприступную добродетель. Тут уж не могло помочь ничего, кроме женитьбы. А ведь Эдуард привык, что женщины от него просто падали — и внешность незаурядная, и корона на голове, — так что вряд ли он мог спокойно примириться с отказом.
— Да. Именно поэтому он и женился на Елизавете Вудвилл. Неприступная златокудрая красавица, тайный брак. Значит, если Стиллингтон говорит правду, то Эдуард пользовался такой тактикой и прежде. Кстати, говорил ли Стиллингтон правду?
— Во времена Эдуарда он занимал посты лорда-хранителя печати, затем — лорда-канцлера, а также ездил послом в Бретань. Так что Эдуард либо был обязан ему чем-то, либо просто благоволил к нему. А у Стиллингтона не было видимых причин интриговать против Эдуарда. Если, конечно, он был интриганом.
— Да, пожалуй, вы правы.
— В любом случае вопрос был поставлен перед парламентом, так что у нас имеется не только голословное утверждение Стиллингтона.
— Перед парламентом?!
— Именно. Все было честно и открыто. Девятого числа состоялось очень долгое заседание палаты лордов в Вестминстере. Стиллингтон представил доказательства и свидетелей, и был подготовлен доклад для парламента, который созывался 25 июня. Десятого числа Ричард обратился к городу Йорку с письмом, в котором просил прислать войска для своей охраны и поддержки.
— Ага! Наконец-то заваривается каша.
— Да. Одиннадцатого он посылает аналогичное письмо своему кузену Невиллу. Стало быть, Ричард почувствовал реальную опасность.
— И весьма серьезную. Человек, который так умело вышел победителем из неожиданного и очень неприятного положения в Нортхэмптоне, не подымал бы панику по пустякам.
— Двадцатого Ричард с небольшим отрядом направился в Тауэр — вы помните, что тогда Тауэр был королевской резиденцией, а совсем не тюрьмой?
— Да, конечно. Тауэр был королевским замком и единственной надежной крепостью; только поэтому серьезных преступников упрятывали туда. Так зачем Ричард поехал в Тауэр?
— Чтобы прервать встречу заговорщиков и арестовать лорда Гастингса, лорда Стенли и некоего Джона Мортона, епископа Илийского.
— Так и знал, что рано или поздно мы доберемся до Мортона!
— Была обнародована прокламация с деталями заговора против Ричарда, но до наших дней ни одного экземпляра не сохранилось. Был казнен лишь один из заговорщиков. Им, как ни странно, оказался старый друг Эдуарда и Ричарда, лорд Гастингс.
— Да, согласно уважаемому Мору, его спешно вывели во двор и обезглавили на первом подвернувшемся бревне.
— Как бы не так, — ухмыльнулся Кэррэдайн. — Его казнили неделей позже. Точная дата упоминается в одном из писем того времени. Более того, Ричардом движило вовсе не чувство мести, потому что он возвратил конфискованные поместья Гастингса его вдове и восстановил его детей в наследственных правах, которые они в противном случае неизбежно теряли.
— Да, казнь Гастингса была, видимо, неминуемой, — сказал Грант, перелистывая книгу Мора. — Даже Мор пишет: «Несомненно, регент любил его и горевал о нем». А что случилось со Стенли и Джоном Мортоном?
— Стенли получил прощение. Что вы стонете?
— Бедняга Ричард. Он подписал свой смертный приговор.
— Смертный приговор? При чем здесь прощение Стенли?
— Да ведь именно из-за внезапной измены Стенли, перешедшего на сторону противника, Ричард проиграл битву при Босворте.
— Надо же…
— Поразительно, ведь если бы Ричард казнил вместе со своим Гастингсом и Стенли, то выиграл бы битву при Босворте. Тюдоры никогда не появились бы на английском престоле и мир не услышал легенды о горбатом монстре. Судя по поступкам Ричарда, его правление обещало стать самым справедливым, самым прогрессивным за всю эпоху. А что сделали с Мортоном?
— Ничего.
— Еще одна ошибка.
— Его отдали под надзор Букингему. На плахе же оказались главари заговора, которых Ричард арестовал в Нортхэмптоне: Риверс и компания. А Джейн Шор назначили покаяние.
— Джейн Шор? Какое отношение она имела к делу? По-моему, она была любовницей Эдуарда?
— Была. После Эдуарда она перешла, если не ошибаюсь, к Гастингсу… Нет… Сейчас посмотрю… К Дорсету… Она посредничала в заговоре между Гастингсом и его сообщниками, с одной стороны, и Вудвиллами, с другой. В одном из дошедших до нас писем Ричарда упоминается Джейн Шор.
— По какому поводу?
— Его главный судейский чиновник хотел жениться на ней; я имею в виду — когда Ричард еще был королем.
— И он дал согласие?
— Дал. Это чудесное письмо. Написано скорее в печали, чем в гневе — и все какое-то светлое.
— Боже, как бывают глупы смертные.
— Вот именно.
— Похоже, и в этом случае он не собирался мстить.
— Да. Совсем наоборот. Конечно, не мое дело обобщать и делать выводы, — я всего лишь раскапываю архивы, — но я почти уверен, что главным стремлением Ричарда было раз и навсегда положить конец вражде между Йорками и Ланкастерами.