Но моей решительности хватило ненадолго. Сделав всего несколько шагов, я резко остановилась, заметив около кабинета какое-то движение. Сперва показалось, что это просто игра теней, но, присмотревшись внимательнее, я увидела на полу странную, движущуюся мне навстречу фигуру. Ползущую, издающую какие-то странные, напоминающее сдавленное бульканье, звуки.
Разум еще не успел ничего осознать, а сердце уже подскочило к самому горлу и забилось с удвоенной скоростью.
Оставляя за собой мокрый след, мне навстречу ползло… нечто. И это нечто напоминало девушку, которую я когда-то видела в зеркале школьного туалета. Длинные темные пряди закрывали часть лица и волочились по полу, на голой спине просматривался выпуклый позвоночник, а ноги как будто срослись вместе, из-за чего это не могло идти.
Я застыла в каком-то отупении. Вместо того чтобы как-то реагировать, просто стояла и неотрывно смотрела на то, что двигалось ко мне, издавая противное бульканье, какое бывает, когда кто-то захлебывается.
Но это ведь невозможно… так не бывает! Это не может быть правдой, мне только кажется…
Толчком к тому, чтобы сбросить сковавшее оцепенение, для меня стал запах. Нет – вонь. Хорошо знакомая, горьковато-сладкая, к которой сейчас примешивались ноты тухлой рыбы.
Я попятилась – медленно, на непослушных ногах, словно увязая в сгустившемся воздухе. Неотрывно глядя на то, что медленно ко мне приближалось, ощущала, как от ужаса и неверия округляются глаза, а участившийся пульс выходит далеко за пределы нормы.
Когда прозвучал смех – такой же, какой я слышала в лесу, – волоски на всем теле встали дыбом. Я знала, что не стоит поворачиваться к находящемуся за лестницей к окну, не стоит смотреть туда, откуда этот смех исходит. Не стоит делать того, о чем я потом пожалею. Ведь пока еще можно убедить себя, что все это не на самом деле. Что мне только кажется…
Но я посмотрела.
За окном стояла девочка. В ней бы не было ничего пугающего, если бы не этот жуткий, совсем недетский смех – не то женский, не то мужской, тихий, но отчетливо различимый. И если бы эта девочка не стояла на уровне второго этажа.
Словно завороженная наблюдая за тем, как она кладет белые ладони на стекло, я совсем забыла о том, что приближалось ко мне с другого конца коридора. Девочка прильнула к стеклу, медленно открыла до этого закрытые глаза и посмотрела прямо на меня – не мигая, в упор. Ее глаза были абсолютно бесцветные, ничего не выражающие, пустые.
Снова прозвучал жуткий смех, бескровные губы зашевелились, и моего слуха коснулся похожий на шелест бумаги шепот:
– Поплавай со мной…
В этот момент я оказалась на грани того, чтобы потерять сознание.
С каждой секундой паутина липкого ужаса окутывала меня все плотнее, и все сильнее становилось ощущение, что я сошла с ума. Но мой горячечный бред был неимоверно реальным и оттого еще более жутким. Градус зашкаливающего волнения и повисшее в воздухе зловоние провоцировали подступающую к горлу тошноту.
– Поплавай со мной, – повторяется шепот, и вот уже не детское лицо смотрит на меня с той стороны окна. А страшная и бесчувственная, как будто отлитая из воска морда с провалами вместо глаз. Волосы, ее обрамляющие – зеленые, словно ряска, а пальцы рук чрезмерно длинные, вытянутые…
Бульканье раздалось практически у меня под ногами. Отмерев, я хотела рывком отскочить назад, но нога подвернулась, и я полетела на пол. Не в состоянии подняться, принялась ползком пятиться назад, с достигшим апогея ужасом смотря на преследующее меня существо. Острые черные когти цеплялись за линолеум, оставляя на нем длинные рваные дорожки, взгляд таких же бесцветных, как у существа за окном, глаз был прикован ко мне.
Наверное, еще несколько секунд, и я бы попросту отключилась либо от всепоглощающего ужаса, либо будучи отправленной тот свет этими самыми когтями. Но вдруг между нами встала фигура, заградившая меня собой – человек. Живой, из плоти и крови.
Егор.
Я не видела, что потом произошло. Не знала, сколько минуло времени. Ощущала только, что стало очень холодно, а темнота в коридоре как будто сгустилась. Свет внезапно моргнул и погас, а вместе с ним исчезли все звуки. Повисшую, длящуюся целую вечность тишину в какой-то момент прорезал истошный, на одной ноте визг, от которого захотелось закрыть уши руками. За ним последовал звон разбившегося стекла и резкий порыв ветра.
Когда свет загорелся так же неожиданно, как погас, ни ползущего по полу, ни находящегося за окном существа больше не было. Как не было и самого окна, которое оказалось выбито. Только на линолеуме тянулся длинный мокрый след и дыры от когтей, а по лестнице рассыпалось битое стекло.
– Громов! Балашова! – раздался крик подбежавшего к нам завуча. – Что вы здесь устроили?!
– Марина! – это уже голос директора. – Почему ты сидишь на полу? Что случи…
Она осеклась, заметив творящийся вокруг беспорядок.
Следующий час прошел для меня, как в тумане. Я практически ничего не соображала и молчала, когда меня о чем-то спрашивали. И завуч, и директор, и остальные учителя пришли уже после того, как стекло оказалось разбито, и ничего не видели. Я и сама не была уверена, что все произошло на самом деле. Уже вообще ни в чем не была уверена. Скажи мне кто-нибудь, что я свихнулась, и все творящееся вокруг является бредом моего воспаленного сознания – легко бы в это поверила.
Поскольку внятных ответов от нас с Егором никто не добился, а стекло было разбито снаружи, все списали на проделки других учеников. Но нас все равно решили наказать – в назидание другим. Точнее, с учетом того, кем являлся мой отец, наказать собирались одного Егора. Но в этот момент я впервые после случившегося заговорила, сообщив, что требую разделить наказание на двоих.
В итоге нам велели убрать «вонючую гадость» с линолеума и после уроков помочь в библиотеке. «Вонючую гадость» мы убирали во время второго урока, причем делали это молча. Я была готова обрушить на Егора шквал вопросов, сорваться и устроить истерику, выплескивая напряжение последних часов, но какой-то психологический барьер меня сдерживал.
После уборки мы все так же молча разошлись, как будто и не были участниками всего утреннего ужаса. На оставшихся уроках ребята пытались меня расспросить о том, что случилось, но я вяло отмахивалась. Алиса выражала неудовольствие тем, что из-за работы в библиотеке мне придется пропустить репетицию и предлагала проигнорировать наказание.
– Да что они вообще себе позволяют? – возмущалась она. – Твой отец им всю школу в нормальный вид привел, столько денег сюда угрохал! Не ходи и все, ничего тебе никто не сделает…
Я только отрицательно качнула головой. Петь и танцевать сегодня бы точно не смогла. Тем более Кир по каким-то причинам отсутствовал и, кажется, приходить уже не собирался. А без аранжировки, которую он обещал сегодня принести, мне на репетиции тем более делать было нечего.
Глава 9
К тому моменту, когда закончился последний урок, я более-менее пришла в себя – настолько, насколько это было возможно в таких обстоятельствах. В библиотеку мы с Егором пришли одновременно, столкнувшись у входа. Он посторонился, предлагая мне войти первой, но я вместо этого спросила:
– Расскажешь?
Вот такой простой и в то же время странный вопрос, но он отражал все то, о чем я хотела узнать. Мне хотелось услышать его версию произошедшего, узнать, видел ли он все то, что видела я. И понять, почему спас меня… снова.
Наградив меня долгим взглядом, словно бы мысленно взвешивая все «за» и «против», Егор утвердительно кивнул.
Библиотекарь – женщина преклонных лет из старого поселка, поручила нам рассортировать старые книги и подклеить те из них, которые еще поддавались реставрации. Мой папа, выступающий спонсором, закупил для школы не только новое компьютерное оборудование, не только провел капитальный ремонт, но и снабдил библиотеку новыми книгами. Теперь старые, дышащие на ладан экземпляры раскладывались по коробкам и либо раздавались желающим, либо отправлялись на макулатуру.
Мы расположились в читальном зале, за заваленным книгами столом. Доставали их из коробок, осматривали, подклеивали корешки, снова складывали… из-за стены доносились голоса посетителей и библиотекаря, а в читальном зале кроме нас никого не было.
В конце концов я не выдержала.
Отложив очередную книгу, подняла взгляд на Егора и спросила:
– Просто скажи, ты их видел?
– Да, – последовал лаконичный ответ.
– Значит, это – не мои галлюцинации? – в мою интонацию невольно закралась обреченность.
Не знаю, чего я страшилась больше – сойти с ума, или узнать, что в привычной реальности существуют… эти.
– Нет, – все так же лаконично отозвался Егор.
Ну почему из него все нужно вытягивать клещами?
Мне потребовалось еще некоторое время, чтобы переварить его ответы и привести мысли в какой-никакой порядок. И все же вариант возобновившихся массовых галлюцинаций я не исключала, на чем настаивал мои потрепанный последними событиями рационализм. Вот только галлюцинации после себя мокрых следов не оставляют и стекла не бьют – против этого факта рационализму возразить было нечего.
Отправив очередную книгу в коробку, как не поддающуюся восстановлению, я потянулась за следующей и неожиданно вместо книги вытащила альбом. Явно старый, с красной бархатистой обложкой, уголки которой заметно поистрепались.
– Наверное, случайно сюда попал, – предположила я вслух.
Альбом наполняли старые снимки вперемешку с чьими-то грамотами. С пожелтевших фото на меня смотрели дети и взрослые – ученики и учителя, когда-то находящиеся в этой школе. Снимки датировались разными годами, самый старый был подписан тысяча девятьсот пятидесятым.
– Что там? – впервые проявил заинтересованность Егор.
Я пожала плечами:
– Обычные старые фотки. Хочешь взглянуть?
Он неожиданно согласился. Придвинул стул ближе ко мне и взял одну из фотографий. Наверное, я все-таки спятила, потому что от его близкого присутствия сердце забилось так же быстро, как при встрече с «галлюцинациями».