Позже, когда мы с Майклом пили на кухне вечерний чай, я рассказала ему о визите в его прежний дом и показала свои находки. При виде шкатулки лицо Майкла просветлело, а глаза затянулись легкой поволокой тоски.
– Она принадлежала Фрите, – мысленно находясь где-то далеко, сказал он. – Одна из немногих вещиц, которую Фрита привезла с собой из Норвегии. Говорила, что этой шкатулке больше ста лет… – Майкл улыбнулся. – Хорошо сохранилась для такого почтенного возраста, не находишь?
– Если эта вещь была бабушке так дорога, почему она ее оставила? – удивилась я.
– Мы с Фритой никогда не питали большой любви к вещам, – пожал плечами Майкл. – А это просто вещь, как ни крути. Не знаю, почему она не забрала ее с собой… может, думала, что мы еще вернемся. Мы ведь дом не сразу продали, предполагали, что станем использовать его как дачу. Это уже где-то спустя год решили окончательно от него избавиться… о шкатулке Фрита, наверное, так и не вспомнила.
Взгляд Майкла, переместившийся на лежащего около меня медведя, снова стал тоскливым. Пожалуй, мне ни разу не доводилось видеть Майкла таким. Воспоминания о погибшей дочери явно причиняли ему боль, терзали старую, но так и не затянувшуюся рану. Тем более, бабушка, не выдержав горя, умерла вскоре после нее…
Прежде чем лечь спать, я задернула занавески на всех окнах. Хотя, говоря о побежденном страхе над этими, я была искренна, видеть жуткие рожи за окнами не испытывала никакого желания. Слышать – тоже. Поэтому, забравшись в постель, всунула в уши наушники и включила музыку.
Усталость взяла свое, и даже громкие звуки не помешали мне моментально заснуть.
В отличие от предыдущего, этим утром я проснулась бодрой и полной сил. Хотя накануне легла поздно, мне удалось отлично выспаться. Проснулась даже до того, как зазвонил первый будильник. Радуясь тому, что сегодня не придется пропускать пробежку, я собралась вставать с кровати, когда внезапно почувствовала нечто странное.
Странное и вместе с тем знакомое.
Простынь была мокрой, и на этот раз не только в районе ног, но и всего тела.
Жарко в комнате не было, поэтому настолько сильно вспотеть я не могла. Да и вообще ни один человек настолько вспотеть не может, только если он не лежит с горячкой или не находится под палящим солнцем.
Откидывая одеяло, я уже знала, что увижу.
И мои перемешенные с опасением ожидания оправдались – постель усыпал песок, а на краю кровати валялись ошметки еще не высохшей тины. Пижама на мне тоже была влажной и холодила тело. Нижняя половина волос – тоже.
Как такое может быть?
Опустив взгляд, я увидела следы песка и на полу у кровати, и у двери. Рывком вскочив на ноги, выбежала из комнаты и обнаружила, что песок виднеется в коридоре и на ступенях лестницы. Спустившись вниз, увидела его и в прихожей – но там я наследила еще вчера и просто забыла убрать.
Мне стало не по себе. Хотя, кого я обманываю? Я находилась на грани ужаса, готового немедленно меня поглотить, если хоть чуть-чуть ослаблю контроль над эмоциями.
На этот раз все списать на Джека не получилось. Я еще могла допустить, что он, промокнув до последней шерстинки, пришел ко мне в комнату, забрался под одеяло, намочил постель и ушел. Но разве в таком случае я не проснулась бы? Не почувствовала, что он улегся рядом? Но самым главным аргументом, опровергающим эту теорию, были мои влажные волосы и пижама. А еще – запертая на ночь дверь.
Ничего не понимая, я быстро переоделась и отправилась на пробежку. Выходя из дома, вспомнила, что забыла в кровати наушники, но возвращаться за ними не стала.
К тому времени, как я достигла «Водяного», стал накрапывать дождь, стремительно перерастающий в настоящий ливень. Пришлось натягивать капюшон толстовки, разворачиваться и в ускоренном темпе бежать обратно. Как правило, пробежка заряжала меня моральными силами и помогала привести в порядок мысли, но не сегодня. Домой я вернулась в той же растерянности и недоумении, а, приблизившись к крыльцу, внезапно услышала собачий лай. Джек, – что это именно он, я поняла сразу, – лаял где-то на задней части двора, куда я немедленно и направилась.
Он обнаружился за приоткрытой калиткой, служащей своеобразным черным входом и ведущей на поле. Обуреваемая нехорошим предчувствием, я подошла к нему.
– Что там у тебя? – спросила, привычно потрепав его по голове.
Джек снова залаял, глядя куда-то себе под лапы. Чуть его потеснив, я наклонилась и тут же обомлела, заметив валяющийся среди мокрой пожелтевшей травы наушник. Подобрав его, отерла грязь и, не обращая внимания на хлещущий как из ведра дождь, долго и неотрывно на него смотрела. В том, что этот наушник принадлежал мне, сомнений не было никаких. Более того, это был один из тех AirPods, которые, как я считала, остались валяться в кровати.
Что-то ужасное, вызывающее неконтролируемую дрожь, охватило меня в этот момент. Перед мысленным взором предстала картина, как нечто выходит ночью из пруда, пробирается к нашему дому и проникает в мою комнату через балкон. Взбирается на мою постель, дышит мне в лицо, обдавая зловонным дыханием, и смотрит пустыми, ничего не выражающими глазами. С длинных спутанных волос стекают капли пахнущей тиной воды, и их так много, что я промокаю насквозь. Но проснуться и прогнать это не могу…
Образ, составленный из «девочки» и ползущей в школьном коридоре твари, получился таким отчетливым, что волны накрывающей меня дрожи усилились.
«А потом эта тварь ушла, сперев мои наушники», – мысленно усмехнулась я, силясь заглушить страх.
Версия была такой же маловероятной, как с пришедшим ко мне ночью Джеком. Но та, что казалась наиболее очевидной и лежала буквально на поверхности была в то же время слишком нереальной и пугающей, чтобы я в нее поверила. Чтобы позволила себе хотя бы на миг над ней задуматься.
Джек вновь залаял, теперь уже глядя на меня, и я пришла в себя. Обнаружив, что промокла насквозь, заспешила во двор, позвав за собой Джека и не забыв запереть за нами калитку. Затем наскоро приняла душ, высушила феном волосы и спустилась к завтраку. Майкл сегодня встал позже обычного, и я разогрела нам оставшиеся со вчерашнего картофельные вафли. Сварила кофе, быстро сервировала стол – и вот мы уже, соблюдая традицию, завтракаем вместе под шум барабанящего на улице дождя.
– Майк… – позвала я и, завладев его вниманием, спросила: – Ты этой ночью что-нибудь слышал?
– Что, например? – уточнил он.
– Шаги, – заставляя голос не дрожать, конкретизировала я. – Или скрип. Или… плеск.
– Плеск? – брови Майкла приподнялись, выражая удивление.
Поняв по его реакции и выражению лица, что ничего необычного он не слышал, я махнула рукой:
– Забудь.
Выходя за калитку, я почти не сомневалась, что за ней меня дожидается Егор. Но его не было. Я постояла еще несколько минут, безрезультатно всматриваясь в дальний конец дороги и надеясь услышать гул мотора. Но, так ничего и не дождавшись, пошла в школу. Хорошо, что додумалась прихватить с собой зонтик.
Долго идти пешком мне не пришлось. Как раз в тот момент, когда я проходила мимо дома Данилы, он выехал из ворот на родительском мерсе. Сегодня от предложения меня подбросить я не отказалась и с удовольствием забралась в теплый, пропахший мятным ароматизатором салон.
– Разве мы не заедем за Алисой? – удивилась я, когда Данила, не остановившись, проехал ее дом.
Крепче сжав руль, он отрицательно качнул головой.
Сперва я не придала этому значения, но, когда мы проехали ведущий к школе поворот, насторожилась.
– Мы поедем другой дорогой?
– Просто немного прокатимся, – не отрывая взгляда от лобового стекла, сообщил Данила.
– Прокатимся? – удивленно переспросила я. – Мы же опоздаем! У нас первым уроком самостоятельная, если ты забыл.
Искоса на меня взглянув, он улыбнулся:
– Не будь занудой.
И с силой надавил на газ! Мотор взревел, и мы помчались вперед на скорости, явно превышающей допустимую. Меня буквально вжало в спинку сидения и, хотя я никогда не боялась ни высокой скорости, ни езды на машине, сердце непроизвольно екнуло. Так бывает на американских горках, когда, достигнув высокой точки, резко устремляешься вниз.
Сбоку промелькнул ржавый указатель с перечеркнутой надписью «Поющие пруды», и через несколько минут мы оказались на ведущей к трассе дороге. Не сбавляя скорости, – а, по ощущениям, так и вовсе прибавляя, – Данила гнал мерс вперед. Здесь не было фонарей, и темноту разбавлял лишь свет фар.
– Данила! – в конце концов, не выдержала я. – Какого черта ты творишь?!
Проигнорировав меня, он остановился лишь спустя несколько минут, чуть съехав на обочину. В автомагнитоле бренчала музыка, и только она вместе со звуком тихо урчащего двигателя нарушала повисшую тишину.
– Нужно поговорить, – по-прежнему сжимая руль, сообщил новоявленный Шумахер.
Я даже разозлилась слегка:
– А для этого обязательно нужно было увозить меня невесть куда? Да еще и с утра пораньше?
– Я думал, это пройдет, – словно не услышал меня Данила. – Как-то забудется само собой, и я этим переболею… но не проходит.
Отведя взгляд от лобового стекла, он напряженно на меня посмотрел:
– Я не могу переболеть тобой, Марина.
Я ненадолго растерялась, не ожидая от него таких слов.
Этот его взгляд заставил меня почувствовать себя неуютно. А еще – виновато, хотя объективных оснований для этого не было. С того памятного разговора, когда Данила заявил, что я ему нравлюсь, мы данную тему не затрагивали. Я даже почти забыла о его признании и начала думать, что временное «помешательство», как он выразился, у него действительно прошло. Но ошиблась, как теперь оказалось.
– От меня-то ты чего хочешь? – заставив себя не отвести глаза, ровно спросила я. – Если взаимности, то я испытываю к тебе лишь дружескую симпатию. Прости.
Уголок его губ дернулся, обозначив кривую усмешку:
– Жестоко.
– Зато честно.
В свете последних событий все выяснения отношений, да и вообще все нормальные проблемы казались совершенно несущественными. Этим утром мне было достаточно ненормальных, и я была взвинчена. Возможно, при