И, так как была девушкой здравомыслящей, попыталась успокоиться.
«А, что ты хотела, милая»? — Трезво оценив ситуацию, спросила она себя. — «Мальчик смазливенький. К тому же, поёт неплохо. Неудивительно, что имеет интерес у противоположного пола.К тому же, ты его знаешь один день. А с этой… нахалкой его явно связывает давнее и хорошее знакомство».
Тут Юля вспомнила подробности интервью и, осознав, что этот, совсем юный пацан в городе меньше двух недель, распсиховалась снова.
Ведь, получается, что за это короткое время он не только успел организовать ансамбль но и ухитрился соблазнить наивную провинциальную дурочку.
Вон, как не шею вешается, коза! Ни стыда, ни совести у чувихи!
Но, так как Вселенной вообще, так же как и деловито шнырявшим мимо техникам, в частности, до её страданий не было дела, пришлось примиряться с действительностью и брать себя в руки.
Да и, начавший играть что-то весёлое и разухабистое коллектив, явно не собирался уделять внимание её душевным терзаниям.
В общем, девушка несколько раз глубоко вздохнула и, дав себе слово, что больше ни в коем случае не сорвётся, вернулась в зал.
Который был наполнен красивой и мелодичной музыкой, а голос придурка Петрова, выводящий «там, где тихо плещет речка, где оранжевый закат» казалось, уплотнял пространство. Заставляя чаще биться сердце и перехватывая дыхание.
«Посмотрим ещё»… — Предвкушающе улыбаясь, пообещала себе Юля.
И, усевшись на одно из стоящих вдоль стен кресел, приняла невозмутимый вид.
Когда доиграли первую песню я заметил, что столичная гостья вернулась. И, заняв место у дальней стены, молча слушала, как мы готовимся к выступлению. При этом она чему-то загадочно улыбалась, что не могло не радовать.
Так как нет ничего страшнее, чем обиженная на тебя девушка. А то, как она выскочила, увидев Верин приветственный поцелуй, намекало, что это ей неприятно.
Но, если в случае с Верой я явно чувствовал свою вину то здесь — извините, подвиньтесь!
Вёл я себя вполне корректно. Руки не распускал, за грудь не лапал и слюняво облобызать не пытался. А то, что она себе навоображала — это её проблемы.
Ну и… мои, в некоторой степени, тоже.
Ведь, с тех пор, как очнулся, успел заметить, что произвожу на девушек какое-то странное впечатление. И, с чем это связано, не могу взять в толк вообще.
Вроде, не красавец. Не урод, конечно. Но и на какого-нибудь киноактёра не похож ни разу. Да, что там говорить! При всём, изрядно подзаебавшем (простите, надоевшем и доставляющим некоторый дискомфорт) спермотоксикозе, я умудрился никого не затащить в постель.
И (как это только получилось?) всё время имелись какие-то объективные причины.
То Верочку жалко. То — денег нет, Катю в ресторан сводить. Ну, а про московскую красавицу, вообще молчу. Страшно мне начинать с ней отношения. Внучка высокопоставленного дедушки, столичная штучка и вообще…
Не мой формат, короче.
В общем, как ни крути, самые большие шансы на «отношения» были у меня с Катей. Которая, кстати, тоже сегодня придёт и…
Вот, хоть убейте, сам не знаю, как выпутаюсь из этой, не совсем по моей вине, возникшей ситуации.
И Верочку обижать нельзя. И с Юлей нужно выстраивать ровные и, желательно, деловые и товарищеские отношения. И трахаться, как мартовскому коту хочется.
Ладно, всё равно, разумный предполагает, а Создатель располагает…
Так что, не будем заранее строить планы. А станем надеяться, что кривая как-нибудь, да вывезет.
Глава 20
Звук, в общем-то был в порядке. Репертуар на предыдущих репетициях мы тоже прогнали не по одному разу. Так что, не особо волнуясь, мы отставили инструменты в сторону, чтобы немного отдохнуть.
Но, вместо этого, в зал колобком вкатился серьёзный и сосредоточенный товарищ Мячиков. И, с места в карьер принялся ебать мозг, э-э-э в очередной раз извиняюсь за мой французский, проявлять неустанную заботу о моральном облике нашего, как на мой взгляд, ещё не то, что не успевшего, а даже и не начавшего разлагаться, маленького и дружного коллектива.
И, проводить идеологическую накачку, куда ж без этого.
— Не расходимся, товарищи! Не расходимся! — Бодренько скомандовал он. И словно загонщик, широко расставил руки и, кивком указав вектор движения, направил нас к стоящим возле стены стульям. — Присаживайтесь пожалуйста!
«Ага, сесть мы всегда успеем». — Не высказываясь вслух, молча схохмил я, вспомнив широко известную народную мудрость.
А Степан Васильевич, убедившись что все девять человек нашей музыкальной банды расположились перед ним, начал свою, на его взгляд, очень важную и нужную вводную.
— Друзья мои! — Вдохновлённо заговорил он. — Партия доверила вам очень важное и ответственное дело…
С трудом сдержав рвущийся наружу зевок, я откинулся на спинку стула и, устроившись поудобней, исподтишка начал рассматривать зал. Пропуская заунывное «бла-бла-бла…» мимо ушей и мучительно размышляя о том, чтобы не припахали расставлять посадочные места.
Сделанные из покрытой лаком анатомически выгнутой фанеры, кресла были строены. А откидные сиденья позволяли значительно сэкономить место, когда для какого-нибудь мероприятия нужно было освободить пространство.
Вроде сегодняшних танцев, например.
Фокус был в том, что перед выступлением должен был состояться торжественный митинг. На котором слушатели, хочешь не хочешь, а должны были сидеть.
Так что, предстояло сначала заполнить огромное помещение ровными, симметрично расположенными рядами с обязательными проходами. А после снова отодвинуть их к стене.
В общем-то, плёвое дело. И, при наличии достаточного количества народа и минимальной доли энтузиазма, на всё про всё ушло бы минут пять.
К счастью, телевизионщикам были людьми опытными. И расположили свою аппаратуру так, чтобы предстоящие пертурбации на коснулись их громоздких и требующих особого внимания и специального выставления света, бандур.
— … партия верит в вашу сознательность товарищи! — Начал закругляться Степан Васильевич. Так что, прошу вас, проявить политическую зрелость и положенную комсомольцами и молодым коммунистам сознательность!
Тут я снова, рефлекторно включил мозг и, как можно преданнее вытаращив глаза, усердно закивал головой. А то — не дай Создатель! — деловитый парторг заподозрит в политической незрелости и начнёт колупиздить наше серое вещество, э-э-э… прошу прощения, проводить идеологическую работу по-новой.
Свят-свят-свят, как говорится. Оно нам тысячу лет не надо и вообще… Я б и эти пятнадцать минут провёл с гораздо большей пользой, чем дремать с раскрытыми глазами под всю эту, набивающую оскомину, лабуду. А, при мысли о том, что «щасте», да ещё по моей вине и не проявлении должного усердия, может повториться, морду лица чуть не скривило судорогой.
Но, видимо, мой чистый и незамутнённый политически неверными мыслями взгляд и судорожное дёргание вверх-вниз бестолковкой, произвели на товарища Мячикова должное впечатление. Так как, на всякий случай а, скорее просто по привычке, окинув нас подозрительным взглядом, он таки решил что прополоскал наше серое вещество достаточно и удалился.
Отвлекать от работы техников и давать указание выставляющих свет рабочим.
Ему, видите ли, нужно было, чтобы развешанные по такому случаю портреты товарища Брежнева и других членов Политбюро, а так же изображение Вождя Мирового Пролетариата и, естественно, облачённого в скафандр Юрия Гагарина, обязательно должны были видны в кадре.
На увещевание ответственного режиссёра, что они приехали снимать музыкантов, а не обязательный в таких случаях «иконостас», он сурово насупил брови и, начав наливаться нездоровой краснотой, набрал в грудь воздуха…
— Линяем?.. — Кинув взгляд на товарищей, робко предложил я.
И, поскольку вошедший в раж и, по моему, начавший закусывать удила, парторг — это страшная, сравнимая с бушующим ураганом сила, все дружно закивали.
И мы, стараясь не отсвечивать и — не дай Создатель! — не привлечь «высоконачальственного» внимания, бочком-бочком двинулись в сторону сцены.
Очень надеясь свалить и, где-нибудь зашухарившись, переждать приступ мячиковского энтузиазма. В ходе которого придётся снова таскать колонки, переставлять ударную установку и совершать другие, совсем не нужные с точки здравомыслящего человека, телодвижения.
— Фу, бля! — Вытерев выступивший на лбу пот, затравленно выдохнул Вадим. И, выражая всеобщее мнение, облегчённо улыбнулся. — Достал, родимый!
— Вадим! Попрошу не выражаться! — Еле сдерживая улыбку, попыталась грозно сдвинуть брови Вика.
Но, не выдержав, прикрыла рот ладошкой и рассмеялась.
К этому времени мы уже были за сценой и, стоя на лестнице запасного выхода, не знали, куда двигаться дальше.
А, так как главный выходом был «перекрыт» деятельным товарищем Мячиковым, волей-неволей, пришлось спуститься по лестнице и оказаться во внутреннем дворе Свердловского Дома Офицеров.
Где, в общем-то, было не так уж плохо. Имелось некое подобие беседки. Как понимаю, сварганенное завхозом для курильщиков.
И мы вшестером, расположившись на крашенных коричневым колером скамейках, принялись ждать счастливого момента. Ага, ага… Того самого, когда, на мой непросвещённый взгляд, нездоровая активность телевизионного идеолога пойдёт на спад и можно будет вернуться в зал.
После того, как техники и, припаханые ради этого доброго дела попавшиеся под руку «добровольцы» расставят сидячие места и закончат с другими приготовлениями, разумеется.
Не то, чтобы нам было трудно потаскать эти, не очень-то и тяжёлые стулья. Но, было откровенно влом. Причём всем и сразу.
В конце-концов, мы ведь играть и петь собрались. Причём, делать это на голом энтузиазме и совершенно бесплатно. А кому заниматься организационными работами, думаю найдётся.
Тот же товарищ Мячиков, уверен, проявит свою недюжинные способности. И быстренько мобилизует, на своё сомнительное «счастье» попавшихся его загребущие руки, комсомольцев.