«Самый идеальный зал – это смешанный зал. И стали выпускать абонементы, где родители приходили вместе с детьми. Это действительно так. Это идеально. Тишина, а потом возможность общения ребенка со своими родителями».
Режиссер ломает труппу под себя, жестко и с каким-то садистским удовольствием. Трудоголик по природе, он доводит бесконечной муштрой актеров до полного изнеможения, но добивается результата.
Дмитрий Циликии:«Он привил расхлябанному и, в общем, не строгому по профессии драматическому театру жесткость, муштру и тренинг театра балетного. И у него актеры учились как классические музыканты, по 10 часов на скрипке занимаясь, или как в цирке акробаты».
Н. Боровкова и З. Корогодский. Из архива ТЮЗа им. А. Брянцева
Игорь Шибанов:«У него на репетиции сидели все – нужен не нужен в этой сцене. Все сидят, пропитываются замыслом. Потому что смотришь на эту сцену, и хочешь не хочешь, волей-неволей, а начинаешь соображать свое место в общем спектакле и, вообще, про что ставят спектакль».
Ольга Волкова:«Именно Зиновий Яковлевич заставил меня впервые задуматься о том, о чем мне не приходилось задумываться или в силу моего легкомыслия, или отсутствия просто хорошей школы. О том, что роль для художника, для актера – это не просто возможность блеснуть дарованием или ярко раскрыться в новом амплуа или в новом качестве, а это обязанность актера как гражданина высказать свою позицию».
Зиновий Корогодский на репетиции:«Без текста внутреннего делаете, поэтому у вас получаются позы, а не действия. Внутренний текст нужен. Так, текст, текст, внутренний текст. Не прекращайте внутренний текст. Вот уже близка цель. Вы заметили, наверное, что она вела себя верно, но в какой-то степени приплюсовывала или прибавляла страх».
Представление у Корогодского не заканчивается опущенным занавесом. За спектаклем начинается вторая, не менее важная и увлекательная часть – публичное обсуждение увиденного зрелища. В духе популярных в 1960-е диспутов. Каждый может высказать свое мнение прилюдно – не боясь публики и цензуры.
Ольга Волкова:«Мы сидим в зале в костюмах, не разгримировавшись. Зрители начинают обсуждать качество спектакля, тему спектакля, героев. Корогодский занимает не только комплементарный уровень, позицию, что вы молодцы, что вы умеете думать. Был случай, что вышла девочка, маленькая, с какой-то красной пуговицей… Дети еще: „Мы в восторге, мы в восторге, спасибо за счастье, за подаренное новое здание”. А она сказала: „Чего вы радуетесь, что вот счастье для вас, это что мы живем во времена, когда люди гибнут от войн, от голода на других континентах?” В зале стали хохотать. Корогодский поднял руку и сказал: „Стоп, а почему вы смеетесь? Эта девочка говорит о том, о чем у нее болит”».
За несколько лет Корогодский делает ТЮЗ театром, определяющим наравне с БДТ театральный ландшафт Ленинграда. У него чутье на талант. Приходят очередные режиссеры Лев Додин и Вениамин Фельштинский, среди авторов Булат Окуджава, Михаил Рощин, Яков Гордин. У ТЮЗа лучшие художники, лучшие композиторы, лучшая труппа. На ведущие позиции в театре постепенно выходят собственные ученики Корогодского.
Яков Гордин:«Он выращивал актеров. Тараторкин был его юный ученик и быстро выдвинулся на первые роли. Тоня Шуранова, Ира Соколова. Вернулся Саша Хочинский, который служил в армии. Корогодский сумел к концу шестидесятых собрать очень крепкую и на него ориентированную труппу».
Вениамин Фильштинский:«У него было две любви: любовь к театру и любовь к воспитанию, к педагогике, к обучению. И вот эти две любви слились воедино».
Георгий Тараторкин:«Он меня пропускал с тура на тур, практически не давая ничего читать, наверное, понимая, а чего мучать-то парня… Уметь я ничего не умел, но почему-то вот ему показалось… Я-то его считаю просто гением педагогики. И вот он мне сказал, что, когда он прочитал, произнес мою фамилию, педагоги, которые вели наш курс, с недоумением и на полном серьезе спросили: „Зиновий Яковлевич, а вот ЭТО вам зачем?” Зиновий Яковлевич как педагог удивительно последовательный человек. Он требователен, он принципиален, ну если хотите, жесток. Но те принципы, те требования, по которым он живет сам».
Актеры театра Корогодского вырастают в настоящих звезд. Их охотно снимают в кино. Антонину Шуранову Бондарчук приглашает в «Войну и мир». Юрий Каморный появляется в «Зосе». Александра Хочинского страна узнала после фильма «Бумбараш», а Георгия Тараторкина после Раскольникова в «Преступлении и наказании».
Ольга Волкова:«На двери литературной части висели объявления о появлении книг и статей историков, социологов, психологов, просто новых авторов, которых Зиновий Яковлевич уже успел прочесть. Мы были обязаны, всё это читать, чтобы не устраивать „клуб тети Сони”, как называл Зиновий Яковлевич место под расписанием. Он убрал все банкетки, чтоб мы не сидели, не точили лясы. Мы должны, были прочесть только свою занятость в расписании и дальше идти работать. Особенно страшны были набеги в гримерной. Он врывался внезапно, одеты мы, не одеты, мы начинали кричать. Он говорит: „Я не смотрю на вас! Почему воняет, почему валяются костюмы?” Самый страшный набег был в мужские гримерные, где пахло, могло пахнуть, алкоголем. Если он это замечал, то после спектакля был дикий крик типа: „Тодоров, вы мастером стали? Какие победы празднуете?”».
Николай Иванов:«С Хочинским мы начали работать в театре, нам исполнилось 20 лет, мы только окончили нашу студию. Конечно, мы были уже шалопаестые, к тому же у нас было послевоенное воспитание. У него был пристальный взгляд на всё в тебе: на твои актерские способности, на то, как ты растешь как актер, как ты ведешь себя в жизни, как ты живешь в семье своей родной. Для него всё это было очень важно и очень ценно. Он старался про всё это знать».
Лев Щеглов:«Театр, особенно для того, кто с ним связан, важнее, чем жизнь. Это тезис очень спорный, но это его тезис. Актер должен быть рабом театра, слугой режиссера, но в то же время быть развитым, умным, продвинутым во всех сферах».
Вместе с режиссерами Додиным и Фельштинским Корогодский ставит циклы спектаклей, которые прославили ТЮЗ далеко за пределами Ленинграда: «Наш цирк», «Наш Чуковский», «Наш, только наш» и «Открытый урок».
Корогодский, может быть впервые в истории, применил этюдный метод работы с актерами. Спектакль рождался по ходу репетиции. Режиссер работал как педагог, провоцируя актеров на самостоятельные этюды, которые соединял в единое целое. Такой раскрепощенности актеров на сцене советский зритель не видел никогда.
Лев Додин:«Новые возможности театра, театра авторского, свободного от драматургии, чистого театра, театра как такового. Огромная энергия, конечно, была сконцентрирована и в нем, и в той компании, которая возле него крутилась. «Наш цирк» делал курс, на котором я начал преподавать в 1967 году и который послужил основой этого спектакля. В сентябре мы начали обучение этого курса, а в январе сыграли на большой сцене этот спектакль. Мне кажется, это беспрецедентный случай».
Вениамин Фильштинский:«Зиновий Яковлевич очень удачно использовал полукруг сцены. ТЮЗа, сцена которого похожа на цирковую арену. Вот это, что касается эстетики спектакля, а остальное было игрой, замечательной, легкой игрой, свойственной детям».
Игорь Кон:«Когда ко мне приезжали какие-нибудь иностранные гости, я всегда их водил в ТЮЗ. Потому что, во-первых, это абсолютно уникальное зрелище, ни в одной стране такого не было, что можно было всё понять, не зная языка».
С самого своего появления в ТЮЗе Корогодский в немилости у городского начальства. Каждый новый спектакль дается с боем. Чиновники из Управления культуры Смольного не верят Корогодскому. Какой-то ехидный либеральный еврей, к тому же чертовски хитрый, спасает покровительство Товстоногова, человека, решавшего всё в театральной жизни Ленинграда…
Лев Щеглов:«Дубовые чиновники, они ведь тоже в основном подпадали под обаяние мастера. Вот, понимаете, если художнику с властью выпить – это как бы манипуляция, чтобы чего-то добиться. То власти в основном выпить с известным художником – это почетно, это льстит самолюбию. И Корогодский умело этим пользовался. Некоторых чиновников он обаял, но там, где ему казалось, от него требуют того, что он не желает делать как художник, он мог быть и резким, и, в общем, характер у него был, что он мог и обидеть, и как следует».
ТЮЗ – лучший в стране детский театр, но положение самого Корогодского двусмысленно. Признанный мастер, он всегда в полуопале. Очередной юбилей ТЮЗа, театру вручают орден. Камеры выхватывают лица актеров, городского начальства, звучат поздравления. Но где Корогодский, народный артист республики и руководитель театра? Один среди многих, на сцене, в толпе. Ему не дают слова, не показывают крупным планом. В официальной кинохронике он – статист.
Власть четко расставляет акценты. 1960–1970-е годы. Годы взрыва духовной жизни, где просвещенные горожане утоляли свой голод, читая книги, которые раньше не могли прочесть. Смотрели кино, которое раньше не видели. Хватали ртом озон. Ленинград – город театральный. Хотите верьте, хотите нет, тогда говорили – «население нашего города по вечерам делится на две неравные части: на тех, кто сумел достать билеты в театр, и на тех, кто сделать этого не смог». Вторая часть, конечно, завидует первой и стремится приобрести билеты заранее, за несколько дней, за неделю, а иногда и за месяц.
Ольга Волкова:«Люди ехали смотреть спектакль из Москвы в Питер. Из Питера на репетиции к Эфросу в Москву. Жгли костры вдоль Фонтанки, чтобы попасть в БДТ, огромные очереди в ТЮЗ. Взрослые с ужасом говорили: „А что здесь делают дети?”. Потому что было не попасть, они хотели смотреть то же самое. И был захлеб, но уже конец 1970-х годов, я получаю предложение от издательства „Искусство Москвы” написать книгу, подвести итог своей работы в театре. Я писала, уже будучи актрисой Театра комедии, который возглавлял Вадим Сергеевич Голиков. И тогда же ушла, потому что его сняли безобразным образом. Какой-то редактор, посмотрев мои черновики, сказал: „Пожалуйста, две фигуры у вас одиозные, их не трогайте,