Галина Синцова: «Когда-то Евтушенко написал стихотворение про швейную промышленность „Производители уродства”. Так я села со злости и написала в ответ стихотворение, которое так и не послала, я объясняла, почему мы не можем это шить. Потому что по плану надо было выпустить миллион штук, и некоторые фабрики умудрялись добиться этого выпуском миллиона галстуков пионерских или каких-нибудь, например, трусов. Вот надо миллион, и неважно, какой ассортимент. Трусы ведь можно быстрее сшить, чем платье женское».
Галина Габриэль: «Мы приезжали на „Веру Слуцкую”, фабрика такая была текстильная, где делали какие-то потрясающие маркизеты, батисты, изумительные совершенно, которые иногда мелькали в магазинах. Но чаще всего то же самое: их возили где-нибудь, показывали, мы отмечали их художественным советом, но потом начиналось опять: „этой краски нет”, „делать четыре цвета печатать нет смысла, это долго”. И выходила, к сожалению, она в другом виде. Я вам такой пример, совершенно потрясший меня, приведу, мы приехали на одну из фабрик, нам показали роскошное импортное оборудование для печати по тканям, показали образец – итальянское оборудование. „Мона Лиза” – вот образец, вот совершенно близко к оригиналу. Что, вы думаете, печатали на этой машине? Печатали горох».
Надежды советских женщин на выпуск качественной продукции отечественными фабриками не оправдывались. Магазины женской одежды по-прежнему переполнены костюмами и блузами однообразных фасонов и расцветок.
«Я, может быть, скоро умру, а так никто и не узнает, какой у меня был вкус», – был такой дамский мем. Модные вещи не покупали, а доставали. Если универмаги выбрасывали модные сапоги или блузки, мгновенно выстраивалась гигантская очередь. И пристраиваясь к хвосту этой очереди, покупательницы часто не знали, что дают в начале. Ясно было только одно: нужно вставать и хватать. «Простите, пожалуйста, вы последняя?» – «Больше двух в одни руки не давать».
Надежа Тушакова: «Самая главная была задача у всех – это схватить какую-нибудь дефицитную вещь. А уже дома люди разбирали, что с этой вещью делать, нужна ли она, эта вещь, какого размера, кому она подойдет. Фактически люди хватают, ничего не меряя, – и счастливый, весь красный, весь мокрый из Гостиного двора. Ну о каком уровне торговли можно было говорить?»
Владимир Ильин: «Помню, встретил свою одноклассницу, и она была в очень высоких необычных сапогах. Я спрашиваю, откуда она такие сапоги достала, потому что в продаже их не видел. „Это финские сапоги, я их купила в Гостином дворе”. – „Как в Гостином?” – „А вот, говорю, встала в пять утра и заняла очередь, и уже далеко не первая стояла в этой очереди. Потом, когда открылся Гостиный двор, мне досталось”».
Чтобы снизить потребительский ажиотаж и частично решить проблему с бесконечными очередями, решено наладить с помощью ленинградских универмагов выездную торговлю на фабриках и заводах.
Надежда Тушакова: «Мы заранее созванивались с председателями профсоюзных комитетов, либо если у них были службы социального развития. Нам давали с фабрики, что им надо. Например, 48-го размера дубленки, 10 штук. Им там надо обуви 37-го размера, 15 пар. Мы это всё подбирали, потом звонили, опять-таки в облсовпроф, представитель вместе с нами выезжал на эту фабрику».
Профсоюзные работники ведут строгий учет количества заказанных товаров в духе законов социального равенства, поэтому привезенного товара всегда не хватает на всех желающих. Сознательные граждане без лишних эмоций распределяют дефицит по принципу лотереи.
Галина Габриэль: «Если вам доставались сапоги, то это было уже не суть важно, какого они размера, какого они цвета, нравятся они вам или нет. А на следующий день, чаще всего в дамских туалетах, не знаю на счет мужских, но в дамских появлялись объявления, где менялись сапоги 37-го размера черного цвета на 36-й коричневого, и начиналось… Люди день не работали где-нибудь там в КБ, это было везде».
Главной поговоркой 70-х было: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». И записная книжка с полезными телефонами была посильнее, чем «Фауст» Гёте. Причем номера писались не по именам и фамилиям, а в соответствии с товарами и услугами. Например, З – зубы, Михаил Ааронович от Ани, или Д – дубленки, Ольга Николаевна. Ну и ты должен был смекнуть, чем ты можешь быть полезен своему благодетелю.
Александр Васильев: «Система была настолько гнилой, что советская власть делала вид, что она платила, а люди делали вид, что они работают. И все жали мелкими торговыми операциями. Кто-то продавал билеты в театр, кто-то продавал мясо, кто-то доставал по блату протезы зубные, кого-то устраивали в школу. Часто в ход шли не деньги, а именно модные предметы: за кофточку можно было получить это, за помаду – то, за модные сапоги – еще нечто. И многие изделия моды в это время были своего рода предметом расчета».
Владимир Ильин: «Мой школьный товарищ в 70–80-е годы был председателем райпотребсоюза Заполярья, и он мне рассказывал о принципах своей работы. Товары, которые к нам привозят или которые я выбиваю, привозят в очень ограниченном количестве. Если я эти товары, как говорили, выброшу в магазин, люди передерутся, достанется немногим, а на меня напишут жалобу, что я не обеспечил, не организовал и так далее. Наиболее эффективный способ решения этой проблемы – отправить товары сначала в райком партии, а потом что останется – другим».
Хотя в СССР и провозглашено всеобщее равенство, но, как говорится, все равны, а некоторые равнее. Есть женщины, избавленные от стояния в очередях и поиска дефицита, у них свои возможности и свои магазины.
Светлана Ваньковнч: «Известные персоны, из мира театра, музыки и кино, которые имели отношение к партийной элите, их жены или подруги. Они могли себе позволить полететь в Париж за фиолетовыми перчатками, потому что цвет фуксии в данном случае не очень сочетался с лиловым платьем».
К иностранцам в Советском Союзе традиционно отношение особое. Для интуристов в Ленинграде открыт магазин «Березка», а в универмаге Гостиный двор есть специальный зал для дипломатических работников из социалистических стран.
Надежда Тушакова: «Это был достаточно большой зал, в котором были представлены все наименования товаров, естественно, в основном это были дефицитные товары, и вот конкретно работники-дипломаты имели пропуск в этот зал, и по звонку они приезжали, и специальный коллектив их обслуживал. Доступ простых работников или работников универмага туда был запрещен».
В СССР существует небольшая прослойка граждан, зарабатывающих валюту своим трудом: это инженеры, строящие ГЭС и АЭС по всему миру, спортсмены, артисты, моряки дальнего плавания. Но только часть этой валюты они могут тратить за границей, остальные деньги выплачиваются в бонах и сертификатах, которые можно потратить на родине в специальных магазинах типа «Альбатрос», предъявив документы.
Юлия Демиденко: «На эти чеки и сертификаты в магазине можно было купить какие-нибудь замечательные финские вещи, коллекции обуви и сумок, которые тоже туда поступали».
Элеонора Курринен: «Меня как-то познакомили с кем-то из чекового магазина, я купила себе кофточку, пришла в «Октябрьский» концертный зал. Посмотрела – их 35. Все, кто достал, там и сидели – понимаете, да? Потому что билеты тоже достали. Значит, всё, что доставалось, было у всех, у каждого. И была, конечно, и икра на столе, и напитки были те, которые никто не видел, всё было. Всё было, но на всех рассчитано не было, а только на тонкий слой».
А что делать, если недоступна модная кофточка из чекового магазина или фиолетовые перчатки из Парижа? Единственная радость – это кусок импортной ткани, купленной по случаю. Остается последнее – воплотить свою мечту о новом платье в ателье мод. В обеденный перерыв женщина думает не о еде: ей нужно успеть доехать до ближайшего ателье мод, обсудить облюбованный фасон, снять мерки и как ни в чем не бывало вернуться на работу.
Татьяна Игнатьева: «Клиент приходит и говорит: „Я хочу вот что-нибудь такое, без крыльев, с перламутровыми пуговицами. Красивое, воздушное, чтоб я была самая красивая, самая прекрасная, замечательная и чтобы все попадали штабелями”. Ну в этом случае у нас в штате работал практически всегда художник».
Ателье делятся на классы: ателье люкс, первой и второй категорий, в зависимости от квалификации портных и закройщиков, но, как и всё остальное производство, ателье – часть плановой экономики, и от них требуют определенного количества выполненных заказов.
Элеонора Курринен: «Сейчас многие, может быть, не понимают: бригада шила платья, как Райкин когда-то рассказывал. Вышли сто человек, и кто-то наспех пуговицы пришивал. Я сказала, что я никогда в жизни не отдам свое платье в бригаду, никогда. Я должна его делать сама. Ну и постепенно я шила сама, была независима. Потом стала тогда эта профессия называться самокрой: сама кроила, сама шила».
Юлия Демиденко: «Передавались друг другу адреса и телефоны портних конкретных и закройщиков, которые работали не важно где, важно, что они были мастера своего дела».
У частной портнихи, помимо ее безусловного мастерства и вкуса, есть еще одно преимущество – так называемый приклад. Это кружева, ленты, пуговицы, манжеты, иногда оставшиеся еще с дореволюционных времен. Но есть одна проблема: мастерская частной портнихи находится в комнате коммунальной квартиры, что не афишируется даже среди соседей, ведь частное шитье в СССР запрещено.
Обложка журнала «Шейте сами», 1980 г.
Марина Ильина: «Мне рассказывала одна приятельница, что ее мама шила, но у нее был узкий круг клиентов – врачи. Врачи приходили в удобное для нее время. В ателье, допустим, стоило сшить 80 рублей, она брала гораздо меньше. Она брала 40 рублей