Будь Россия единой, разве одолела бы ее Орда? Конечно же, нет. Так считал отец, а он мыслил мудро, державно, оттого и почитался в народе Великим. Даже простолюдины - а тем не было нужды подлизываться ради чинов - именовали его не Иваном Третьим, а непременно Иваном Великим. А разве не авторитетным был он для сыновей? Во всяком случае, княжич Андрей всегда с подобострастием внимал словам любимого отца: видел, как напряжены были и лица братьев, когда он делился с ними своими сокровенными мыслями.
- Давайте вспомним, что было на Калке[20], вдумаемся, почему стало возможным столь позорное поражение. На мой взгляд, самая главная беда - разнобой в стане наших князей, каждый стремился стяжать славу только себе, обогатить себя, вот и доигрались. Задохнулись под коврами, на которых восседали, пируя победу, дикие кочевники. Единым бы кулаком, да наотмашь, разве смогли бы дикие орды перешагнуть рубежи русской земли, устроенной красными городами, богатыми погостами[21], деревнями и селами. Понять бы все это после Калки, да только не вразумил Бог себялюбцев, жадных до власти, не встали князья в единый строй и против Батыя, - говорил назидательно отец, - всяк по себе геройствовал, погибая сам, губя и дружины отборные, и вотчины. Так оказались мы под властью ханов Золотой Орды, под властью кочевников. Вот бы хоть после этого одуматься, копить исподволь силы, ковать щиты и мечи, но нет - спешат в Орду за ярлыками на княжение, клевеща друг на Друга, добиваясь подкупами и наветами ярлыка великокняжеского. Пытались некоторые князья объединить силы для борьбы с насильниками, но гибли, предаваемые теми, кто ослеплен был заботой только о своем животе. Лишь Дмитрию Донскому[22] - от кого наша ветвь великокняжеская - удалось основательно побить степняков, правда, не ханские тумены[23], а тумены Мамая, супротивника ханского. И хотя не освободилась Россия от ига, но взбодрилась. Еще чуток бы напрячься, да по мордасам самому хану, но не тут-то было! Вновь князья за старые распри принялись, снова вцепились друг другу в глотки, борясь не за свободу отечества, а за великокняжеский ярлык. Внук Дмитрия Донского, прозванный за щедрость к обездоленным Калитой[24], хитрой обходительностью, а то и выпуская коготки, пригреб к Москве добрую часть славянорусских земель, подведя под свою руку более половины удельных князей. Худо ли? Нашлись, однако, несогласные, те, кто не прочь был оставаться под игом монголов, блюдя свою выгоду или надеясь вероломством выцыганить у хана ярлык на великое княжение. Сколько сил пришлось потратить на противостояние с ними. Особенно туго пришлось моему отцу, да и мне тоже до битвы на Угре[25], ведь даже церковь льготы имела от ханов Золотой Орды, обогащалась на крови и слезах своих прихожан и держала не сторону великих князей, ратовавших за мощную державу, а противников единодержавия.
Помнил Андрей, как однажды отец, упомянув с горечью о ярлыке, который дал митрополиту российскому Кириллу ордынский хан Мингу-Тимур, без запинки, будто читая сам ярлык, пересказал его содержание, особо обратив внимание сыновей на слова: «…да не тронут сборщики дани служителей церкви, пусть за племя наше молятся и благословляют нас». Рассказал отец и об ярлыке Тайдулы: «С церквей и монастырей никакие пошлины не имать, ибо о нас молитву творят». Жирел церковно-монастырский клир, когда народ российский умывался кровью. И каждый новый хан (Узбек - Петру, Джанибек - Феогносту, Бердыбек - Алексию, Тулумбек - Михаилу) подтверждал привилегии церкви и монастырей, ломали позвоночники тем подданным, кто осмеливался нанести хоть какой-либо ущерб монахам и церковным служкам. Не за нарядные одежды правители Орды так трепетно оберегали сутаны. Услуга за услугу.
- Пришел недругам самодержавия конец, как и должно было случиться, но напакостили они изрядно. Одна Казань чего стоит! Выберу в другой раз часок, поведаю и об этом, - этими словами завершил тогда отец беседу с сыновьями.
Не вдруг исполнил свое обещание Иван Васильевич: задержка вышла оттого, что пришлось ему усмирять Великий Новгород, полчить ради этого крупную рать. Поход был трудный, по осенней слякоти, но неожиданный и победоносный, к тому же малокровный. В приподнятом настроении вернулся государь в свой Кремлевский дворец, и на добрую неделю растянулись почестные пиры, только отпраздновав очередную победу, наградив чинами и землями наиболее отличившихся воевод, велел собрать всех сыновей.
- Продолжим разговор о мудрости правления.
Первый раз признался, какую имел цель, ведя с сыновьями вечерние беседы. А ведь и в самом еле, рассказами об успехах и промахах своих предков отец исподволь внушал сыновьям (Андрей, повзрослев, хорошо это понял), что в отношении друг с другом они должны исходить из интересов отечества и, стало быть, в интересах того, кто получит великокняжеский престол и будет повенчан на царство.
- Поведаю вам, как и обещал, о самовольстве, какое привело к появлению еще одного врага нашего отечества, и без того обильно смоченного кровью русичей.
Рассказ его на сей раз был долог и скучен. И о том, как Улу-Мухаммед[26], хан Орды, благоволил к России, не требовал дани сверх установленной, которую Москва платила исправно, не притеснял России, и о том, что великий князь Василий[27] дорожил той благосклонностью, и многие годы монголы не тревожили русские города и села даже малыми набегами. Улу-Мухаммед, свергнутый собственным братом, бежал в Россию, надеясь на поддержку великого князя в благодарность за доброе отношение к нему. Войдя в Белев, отправил к великому князю послов, чтобы те поведали о горе-несчастье и попросили бы либо помощи, либо приюта.
- Увы, - посетовал государь Иван Васильевич, - вопреки здравому смыслу, отец мой не одарил свергнутого хана землей на окраине державы нашей, не пообещал помощи, вовсе не подумав о том, что Улу-Мухаммед мог бы стать щитом от нашествия ордынцев-грабителей, а послал братьев Шемяку и Дмитрия Красного[28] с ратью, с наказом уговорить свергнутого хана кочевать не по русской земле. Рати придал братьям великий князь лишь для солидности. Чтобы увидел хан, что за словом может последовать дело и несговорчивость может быть наказана. Однако Шемяка и Красный наплевали на великокняжеский наказ и, увидев, что под рукой у Улу-Мухаммеда всего три тысячи всадников, сразу же напали на него, вышедшего для мирной встречи из ворот Белева. Успел укрыться хан за стены города, откуда выслал знатных вельмож для переговоров с великокняжескими братьями, готовый принять любые условия, но Шемяка и Красный приказали своим ратникам взять город. Улу-Мухаммед предпринял еще одну попытку мирно решить все вопросы: выслав пару нойонов[29] на переговоры, вновь подтвердил, что готов принять любые условия, а чтобы ему поверили окончательно, предложил в заложники своего сына Мамутека. Вспомнить бы наказ великого князя Василия братьям его, пойти на мировую, но куда там! Казна ханская дразнила их алчность!
Сердце Улу-Мухаммеда полнилось гневом и обидой: неблагодарной оказалась Русь, которой он сделал много послаблений, разум взывал к мести. Совершил хан дерзкий прорыв, увел своих героев-нукеров в земли мордвы, но, не найдя там надежного места, переправился через Волгу, где захватил старинный город волжских булгар Саинов Юрт, что стоял на берегу Казанки, объявил его столицей нового ханства, назвав Казанью.
- Великий князь Василий не наказал достойно братьев-неслухов за вины их, - обратил внимание отроков Иван Васильевич на вторую ошибку своего отца, - оставил их господствовать в своих уделах, пользоваться частью московских доходов, согласно духовной отца, однако вскоре поплатился за это, к тому же поставил под угрозу Москву, стольный град своей державы. Вот так Русь обрела сама себе врага - отточенный кинжал под боком.
Вздохнув, помолчал малое время Иван Васильевич, затем снова продолжил поучительный рассказ о том, к чему может привести верхоглядство одного и непослушание других, и сыновья узнали, что Улу-Мухаммед довольно быстро подчинил болгар - а вернее слился с ними - и повел крупную рать на русскую землю, чтобы отомстить за вероломство (так он считал) великого князя Василия, и без особого труда захватил Нижний Новгород. Москва же еще не осознала, что у нее появился новый сильный враг, и даже не готовилась к обороне от него. Пограбив города и взяв полон, Улу-Мухаммед направил свое войско к Мурому, но царь Василий успел ополчить свою рать, и передовые отряды татар были встречены под Гороховцом и разбиты. Улу-Мухаммед, проявив благоразумие, отступил за Волгу. Ранней весной казанские тумены неожиданно осадили Нижний Новгород, и Василию пришлось спешно собирать распущенное войско. Увы, идти навстречу Улу-Мухаммеду ему пришлось только с московскими ратниками - Шемяка не поспешил на помощь, даже не послал ни одного смерда.
Сеча произошла на Нерли. Силы татар, вдвое превышали силы русских, но ударив в лоб, они не смогли одолеть упрямый строй мечебитцев. Русские ратники начали даже теснить казанцев к реке, вот-вот должен наступить перелом, но татары пошли на хитрость: вроде бы в Панике бросались в реку, чтобы спастись на противоположном берегу. Не поняли воеводы коварства казанцев, каждый действовал на свой страх и риск. Великий же князь не управлял битвой, не поручил никому рать для наблюдения и руководства сечей, а сам рубился, словно простой ратник. Никто не удержал мечебитцев, сломя голову бросившихся в погоню, и полки оказались в мешке. Побита или пленена почти вся рать. Великий князь с простреленной рукой, со множеством ран был пленен. Оказались в плену и князь Михаил Верейский и множество знатных бояр, только князю Иоанну Можайскому удалось спастись: его, тяжело раненного, вынесли с поля боя стремянные