ь заботилась о ней, а я заботился о Яэли.
Тишина. Кристально чистый весенний воздух. Струйка воды, вытекающая из шланга.
– Здесь так замечательно. Этот ветерок, это море… все, действительно все. А вчера у вас шел дождь?
Она сидит, склонив голову на сторону, положив руки на колени своей чистой рабочей одежды из хлопка, следы золотых прядей в ее волосах, она сидит очень прямо.
– Каждый раз, когда я думаю о вас, я говорю себе самому, как повезло всем нам, что мы нашли такое тихое место. Если когда-нибудь будет нужно… если случится… это как раз такое место, в котором я хотел бы оказаться… я имею в виду…
Опять этот мой длинный язык. Из-за этих последних совершенно ненужных слов мне тут же приходится изворачиваться, давая задний ход. Она внимательно слушает меня, и ее пальцы теребят подол платья, нервно накручивая на палец отпоровшуюся тесьму. Вдали, посередине дорожки, стоит великан с метлой, приговоренный пожизненно занимать этот пост. Его пустое лицо обращено в нашу сторону. Здесь, по крайней мере, никто не перебивает меня, когда я говорю.
Я вручаю ей документы.
– Это… здесь… соглашение. – Внезапно я понимаю, что волнуюсь. – Я составил все это. Соглашение о разводе.
Она внимательно слушает меня, но не делает никаких попыток посмотреть, что я принес. Я заботливо кладу папку ей на колени. Собака начинает скулить, она выбирается из-под скамейки и трется об меня, оставляя клочья рыжей шерсти, из собачьей пасти на меня летит поток слюны, затем пес кладет голову на колени хозяйки, и теперь слюна льется прямо на документы.
Она глядит на меня.
– Пес тоже хочет прочитать их.
Я улыбаюсь не без горечи. Это она так шутит или снова спятила? Скорее всего, и то и это. Сумасшедший имеет право на любые шутки, будь я на ее месте, скорее всего, я шутил бы точно так же, ведь так соблазнительно обладать законным правом говорить что угодно, не неся никакой ответственности за свои слова.
Она раскрывает пакет с клубникой, вытаскивает из него большую спелую ягоду и дает ее псу, который мгновенно проглатывает ее.
– Ты столько здесь написал… я что, должна прочитать все это?
– Боюсь, что все… прежде чем подписать. Таков у нас порядок.
– У нас?
– Я имел в виду адвокатов.
Она держит документ близко у глаз, пытаясь понять, что в нем, но быстро устает и протягивает руку ко мне.
– Может, ты сам прочитаешь его мне? Я не могу ничего разобрать. Я разбила свои очки… я говорила Яэли… Я не смогла прочесть даже книгу, которую она мне принесла…
Я взял документ, аккуратно вытер все следы собачьей слюны и начал медленно читать. Пес, проглотив последнюю ягоду, начал жевать бумажный пакет. Киссинджер сидит в дворцовом саду на берегу Нила, объясняя свой план соглашения о размежевании, в то время как фоторепортеры, сидя в зарослях, нацеливают на участников переговоров свои длиннофокусные объективы. Время от времени я прерываю чтение, чтобы внести необходимые пояснения, объяснить некоторые термины, формулировки и то, как я обошел некоторые сомнительные места и преодолел возможные препятствия. Осталось выяснить, что из этого всего она поняла. За все это время она не произнесла ни слова, крепко сжимая ошейник на собачьей шее. Так или иначе, я закончил.
– А что малышка? – спросила она. – Она больше не будит вас по ночам?
– Малышка? Время от времени.
– Не могу вспомнить ее имя.
– Ракефет.
– Правильно, Ракефет. Запиши мне его, пожалуйста, на чем-нибудь.
Я пишу его на клочке бумаги и даю ей.
Тишина. Неопределенность ситуации убивает меня.
– А почему Яэль не пришла? С ней что-то случилось?
– Ничего с ней не случилось. Она приедет завтра. Или послезавтра. Я сам ее привезу.
Внезапно собака, поднявшись в полный рост, перестала жевать пакет и теперь принялась глотать аромат, исходивший от него. И снова – абсолютная, всеобъемлющая тишина. Самое время для нее, чтобы подписать документы, – подобная тишина, я знаю, самое подходящее время.
– Все, что от тебя требуется, это поставить свою подпись. Вот здесь, в уголке. Или внизу. Если у тебя нет каких-нибудь замечаний.
Внезапно она поднимается, бумаги летят на землю, я вижу, что она в панике.
– Почему Яэль не пришла вместе с тобой? С ней что-то случилось…
Ну вот тебе и на. С добрым утром, демоны пробудились ото сна.
Я быстро собираю бумаги.
– Клянусь тебе, ничего не случилось, прошлой ночью она почти не спала. Она очень устала. А сейчас если ты подпишешь здесь… у нас совсем нет времени… мы ждем раввина в конце недели. Он вернулся из Америки специально… в письме ты согласилась… ты обещала…
У меня уже заплетается язык. Псина чувствует мое возбуждение, настораживает уши и начинает громко рычать. Голем на дорожке движется по направлению к нам, его метла нацелена в небо.
Как я могу уехать без ее подписи? Моя мать была совершенно права – зачем я позволил им затащить меня в их дела? Никто никогда не учил меня на юридическом факультете, как вести официальные переговоры с сумасшедшими… когда-нибудь и кто-нибудь должен написать об этом книгу. Одного кандидата я уже знаю. Это я сам.
И я говорю ей:
– Самое лучшее – это подписать бумаги прямо сейчас. Для этого здесь есть все, что нужно. И еще потому, что это хорошее соглашение – оно гарантирует обеспечение всех твоих потребностей. И даже если когда-либо ты захочешь снова выйти замуж, он обязуется до конца твоих дней выплачивать твое содержание.
И я обнял ее за плечи.
Но она в испуге отпрянула назад, сильно дернув за ошейник собаку, которая, захлебываясь рыком, попыталась броситься на меня. Старая грязная тварь… в свое время я до нее доберусь.
– Может быть, тебе хочется еще немного подумать…
Она кивает и похожа сейчас на маленькую послушную девочку.
– Я оставлю все это здесь тебе, а завтра… или послезавтра Яэль заберет их. Может быть даже, они придут вместе.
– И Яэль придет?
– Конечно.
Ее улыбка ослепительна.
Я предусмотрительно не дотрагиваюсь до нее теперь, боюсь, что пес может снова понять меня превратно. Внезапно что-то царапает мне шею. Это Голем. Он здесь, стоит за моей спиной, подойдя совершенно бесшумно. Я снисходительно улыбаюсь и отвожу в сторону метлу, которая колет мне голову. Пес завывает опять, он не собирается атаковать великана, для этого у него есть я, и, похоже, родственные чувства ему совсем неведомы.
– Ну, все, теперь я ухожу. Перед тем как я исчезну, есть ли что-нибудь, что тебе хотелось бы спросить или передать?
Она жеманно улыбается мне.
Здесь наступает истинное освобождение. Я мог бы написать об этом интересную книгу. Тридцать лет тому назад их связала сумасшедшая страсть, сегодня они точно так же сходят с ума, готовясь связаться с любым, кто попадется на их пути. Все чокнутые. Я сматываю удочки. И не потому, что у меня в подобных делах нет опыта. Конечно, его хватает. Но с официальной точки зрения мои достижения не столь уж велики. Я торопливо иду к выходу, ибо уже половина пятого. Сегодня время пронеслось мгновенно, впору самому рехнуться. Идей у меня предостаточно. А вот времени не хватает. Будь оно у меня в достатке, я написал бы три книги, не меньше, – вопрос только, что пришлось бы есть при этом Гадди и Ракефет. Боюсь, им пришлось бы питаться книгами. Это просто замечательно, что чек на сто тысяч дожидается меня, – в противном случае этот день был бы попросту проведен без какого-либо намека на оргазм.
Уже совсем стемнело, когда я добрался до своей конторы. В коридорах было темно. Большинство сомнительных личностей все еще сидело на стульях возле конторы Мизрахи. Что влекло их именно к нему, спросил я сам себя. Уж явно не его мозги – у него их отродясь не было. Готов поспорить – их привели к адвокату Мизрахи его необъяснимо низкие цены. Я открыл свою контору и включил свет. Она уже ушла. Первым делом я открыл ящик стола, но уже в ту же секунду почувствовал – чека в нем нет. Что здесь произошло? Всемогущий боже, где он? Куда эта сучка его подевала? Я прошерстил все папки и бумаги. Мне не хватало только этого. Это закончится инфарктом. Я убью ее, я ее просто прикончу, и посмотрим, какой суд не оправдает меня. Я ведь совершенно ясно сказал ей, чтобы она положила чек в ящик стола, а она сунула его куда-нибудь в такое место, из которого любой, кому не лень, мог стащить его. Боже, яви Свою милость! Я рванулся к телефону, чтобы известить полицию… Но зачем? Знаю я их – они тут же пришлют ко мне какого-нибудь полуграмотного Али-Бабу. Если бы у меня хватило слез, я мог бы разбогатеть, продавая билеты тем, кто хотел бы увидеть плачущего адвоката Кедми. И я снова перерыл вверх дном всю контору. И понял – она сама стащила этот чек. А что? Разве не о таком случае мечтала она все последние месяцы, сидя у обогревателя? Все ясно.
– Гадди, быстрее, дай мне маму. Одна нога здесь, другая там. И больше ни слова… Яэль, я потом все тебе расскажу, а сейчас один лишь вопрос, известно ли тебе хоть что-то… Я имею в виду, говорила ли тебе моя секретарша хоть что-нибудь насчет чека?.. Нет? Тогда все в порядке, прощай. Объясню все потом. Если не вернусь домой к полуночи, ищи меня через скорую помощь. Нет, нет, никаких причин для беспокойства… просто какая-то сотня тысяч лир уплыла в канализацию… Потом… Что?.. Все позже!
Трубку телефона – снова на рычаг, безумие неотвратимо охватывает меня. Я вытаскиваю все ящики, шарю внутри стола, срываю со стены карту Израиля… чек… он должен быть где-то здесь. Может быть, в стене? Я проношусь по офису подобно шторму, я хочу добраться до нее, но как? Ее семейство, подобно пещерным жителям, не имеет телефона. В конце концов я нахожу ее адрес на страничке, вырванной из блокнота, – это я сам когда-то записал… но где это? Я сделал эту пометку в то время, когда нанимал ее на работу и вовсе не думал… Слава богу, что есть хоть что-то, но где… какой-то район сомнительных новостроек… два номера домов на всю улицу, не имеющую названия. Приходится звонить в полицию, чтобы узнать направление, после чего остается только выключить свет и уйти из офиса, оставляя после себя руины и разгром.